Современная французская новелла
В нескольких шагах от нее разлилась река. Здесь лед уже снесло течением, лишь кое-где по берегам осталась широкая, зубчатая ледяная кромка.
Людивина увидела лодку. Она не выразила удивления. Несмотря на возражения Анны, подошла поближе к воде и долго смотрела на людей, лежавших в лодке.
— Они возвращаются с праздника в Эгли, — сказала Людивина. — Отчего им вздумалось переплыть реку в этой скорлупке? Такое может прийти в голову только пьяному. Наверно, их бросили в лодку какие-нибудь шутники.
Жак пошевелился и протер глаза. Проснулся и Жильбер. После столкновения со льдинами их лодку неожиданно отнесло в сторону от основного течения, и, как только они убедились в этом, ощущение безопасности охватило их с такой силой, что они снова улеглись на дно лодки друг подле друга и заснули, разбитые усталостью. Не голос ли Людивины их разбудил? При виде тетушки они были так поражены, что не смогли подняться со дна лодки и лишь дико озирались кругом.
— Да это же мои племянники, — воскликнула Людивина своим дребезжащим голосом. — Мои племянники! И оба мертвецки пьяны. Будь уверена, Анна, я не завещаю им ни единого сантима. Идем наводить порядок в делах.
Она повернулась и размеренным шагом пошла прочь, Анна же не сочла нужным что-либо сказать. И только когда они скрылись в доме, Жильбер и Жак поняли, что произошло. Они долго жали друг другу руки.
Утро было наполнено сладостью весны.
— В этом году сады зацветут рано, — сказал Жильбер.
— И цвести они будут, как никогда, — отозвался Жак.
Однажды вечером…
Если живешь в Эгли, то какой смысл бывать в Верзье? Эгли городок маленький, но и Верзье совсем небольшой город. В Эгли один газетный киоск, в Верзье два, и примерно такое же соотношение существует в остальной торговле. И только ради этого, право же, не стоит трогаться с места.
Венсан Мерьо, преподаватель литературы в Эглийском коллеже, жил у родителей. Ему исполнилось двадцать пять лет. Когда работа позволяла, он мог прокатиться на машине в Реймс и сыграть в карты или в бильярд с друзьями в каком-нибудь кафе. Однако чаще всего он отправлялся к концу дня в Верзье и в полном одиночестве бродил по главной улице. Он никогда не задумывался, зачем ему это нужно, и наверно, не стоит нам его об этом спрашивать.
Он разглядывал фотографии, выставленные в газетной витрине. Немалое развлечение. Футбольные команды, деревенские праздники, гигантские экземпляры картофеля или моркови, триумф какого-нибудь депутата — многообразие отголосков окружающего мира было восхитительно. Гаражи и магазины давали пищу для множества других полезных наблюдений. Заходя в книжный магазин, Венсан Мерьо перелистывал книги, но не покупал их. Возможно, профессия учителя заставляла его воздерживаться от литературы, которую люди зачастую не одобряли. Осмотреть все новинки, выставленные в витринах, было для Венсана делом недолгим, самое большое удовольствие он получал, бесцельно шагая вдоль тротуаров. Так шел он до тех пор, пока не расступались перед ним последние дома главной улицы и его взору не открывались свекловичные поля, после чего он поворачивал назад и не торопясь возвращался к оживленным кварталам города.
В Верзье Мерьо не знал никого. Он любил разглядывать незнакомых прохожих. Его мало занимали их лица, но он старался определить, куда все они идут и чем заняты. С домашними хозяйками, крестьянами из окрестных деревень, приезжавшими за покупками, это было несложно; однако иные люди, у которых не было в руках корзины или портфеля, казалось, никуда не шли и, в отличие от Венсана, не имели даже такого оправдания, как желание прогуляться. Девушки, юноши, женщины или немолодые мужчины словно спрашивали себя, каким ветром занесло их в Верзье, а не в Сидней, скажем, и почему у них над головой по вечерам светится Большая Медведица, а не Южный Крест. А быть может, они просто наслаждались горделивым сознанием принадлежности к более или менее высокой цивилизации. Но однажды вечером у Венсана Мерьо произошла удивительная встреча.
Собственно говоря, это была даже и не встреча. Просто мимо него прошла девушка. Пройти можно по-разному, даже если в данную минуту об этом совершенно не думаешь. Можно пройти мимо, словно говоря: «Посмотри на меня», или же «Мне от вас ничего не нужно», или «Я ближе к вам, чем вы думаете», «Я — молодость, которой все нипочем», «Я — воплощенное достоинство» и так далее. Разнообразие оттенков, которые можно придать взгляду, брошенному на того или другого встречного, поистине неисчерпаемо. Так вот, девушка, увиденная мельком в тот вечер Венсаном Мерьо, показалась ему столь же далекой, как если бы он увидел ее где-то высоко на мосту или за стеклом витрины, хоть она и прошла совсем близко от него. Главное, что он успел заметить в это краткое мгновение, — бесконечно счастливое выражение ее лица. Не то чтобы она действительно сияла от счастья. Счастье заключалось в некой гармонии, которой было отмечено это лицо, — в рисунке губ и век. Необычайная тонкость и чистота черт объяснялись не просто их идеальной правильностью, но каким-то мимолетным и совершенно непостижимым выражением, передающим чувство абсолютной внутренней свободы. И вдруг он ощутил уверенность в том, что если вновь встретит ее, то не узнает. Не сможет узнать… Она затерялась среди прохожих, ее заслонило какое-то семейство, занявшее весь тротуар. Но Мерьо даже и не подумал последовать за нею — он продолжал идти своей дорогой.
Шли дни, а он все спрашивал себя, кто была эта девушка, и в конце концов, попросту от нечего делать, принялся ее разыскивать. Как уже было сказано, город Верзье невелик, и там часто на улице можно видеть одни и те же примелькавшиеся лица. Впрочем, тут имелась примета. Он помнил, что у девушки была сумка с массивным медным кольцом, которая ему показалась довольно-таки необычной.
Напрасно бродил он взад и вперед по главной улице и по другим, почти безлюдным улицам, направляясь к больнице, к вокзалу, к кинотеатру, — ни разу ему не случилось увидеть ту, которая так поразила, буквально ослепила его. Впрочем, не ослепила, нет, напротив это было какое-то внезапное озарение — образ давно знакомый и вместе с тем необычайный, настолько не похожий на всех, кого ему доводилось встречать раньше, что его невозможно было принять ни за явление реальной действительности, ни за игру воображения. В ту минуту он шел, совершенно ни о чем не думая, и ему решительно не от чего было прийти в восторг, если бы не появилось это, так сказать, неведомое еще природе существо, вызвавшее его невольное восхищение.
Он не подумал о том, что эта девушка могла быть в Верзье проездом или что она могла жить где-то поблизости, но не в самом городе, и хотя ему не удалось обнаружить никаких ее следов, он был твердо уверен, что вот-вот столкнется с ней лицом к лицу на улице.
Наконец он подумал о том, что должно было прийти ему в голову в первую же минуту: наверное, девушка каждый день возвращается с работы в одно и то же время. Он сделал ошибку, отыскивая ее наугад и бродя по улицам, где она только что прошла. Он узнал, когда кончается рабочий день в конторах, на заводе и в большом гараже.
Это ничего не дало. Никак не удавалось представить себе ее черты, и приходилось помнить, что выражение лица у человека часто и разительно меняется, но у него была уверенность, что он не спутает ее ни с какой другой и без колебаний укажет на единственную девушку, которая могла бы быть ею, а следовательно, и будет именно она.
Наконец, совершенно отчаявшись, он решил остановиться перед магазином обоев, где он увидел ее в первый раз, а точнее, один-единственный раз. Приходило ли ему в голову, что, если он вновь увидит эту девушку, она уже не будет для него единственной? И вот, когда он, размышляя об этом, стал глядеть на далекие крыши, словно взывая к небу, он вдруг ощутил чье-то незримое присутствие. Он обернулся и увидел удаляющуюся девушку, которая несла знакомую сумку с большим медным кольцом. Конечно, кольцо это не было бесспорной приметой, но Венсан испытал внезапное волнение. Чей-то образ — ее образ, как бы ни был он эфемерен, — очевидно, промелькнул все-таки перед его взором, пока он зевал по сторонам, — наверное, она, проходя мимо, взглянула на него.