Современная французская новелла
— Ну как? — спросила она.
— Да так… ничего.
— Ты никого не видел?
— Видел, — ответил дядюшка. — Просто невероятно, что они могут проплыть со своим кислородным аппаратом такое расстояние под водой. Ты не видела их?
— У меня нет времени разглядывать твою «Мимозу», — сказала Фелиция.
— Они вынырнули возле меня, — продолжал Антонин, не сомневаясь в том, что жена лжет, — целая дюжина. Парни и девушки. Решили передохнуть немного, уцепившись за мой якорь. Черт побери, до чего же хороша современная молодежь! Если все так пойдет и дальше, лет через сто мы увидим людей прекрасных, как боги! Ты не находишь, что у сегодняшних парней есть что-то такое, чего не было у нас в студенческие годы?
— И у девушек тоже, — ответила Фелиция.
— Ах, девушки! Я нахожу, что у них стала пышнее грудь.
Фелиция бросила на него свирепый взгляд, и он замолчал.
— А еще что?
— И ноги у них длиннее.
— Я спрашиваю, видел ли ты что-нибудь еще?
— Нет, — ответил Антонин. — У почтовых служащих новая форма. Цена на черешню выросла в два раза по сравнению с прошлым годом. Через две недоли в Зеленом театре выступает Торелли — исполняется музыка Пуччини, Леонкавалло. Пойдем?
— Как хочешь.
— Ты можешь ответить что-нибудь более вразумительное? — возмутился дядюшка Антонин. — Как хочешь! Я хочу пойти на концерт, чтобы мы оба получили удовольствие. Ты ведь всегда делила со мной все удовольствия.
— Знаю, — обронила Фелиция.
— Что ты знаешь?
— Знаю, что ты говоришь правду, — ты ведь всегда думал обо мне, когда бывал с другими. Я знаю. О, ты мне не лгал! Ты молодец!
— А-а! — басом протянул Антонин. — Слава богу, я никогда не знал, что такое ревность. Ну зачем же, моя милая, все время так терзать себя? Неужели нельзя избавиться от этой проказы?
Антонин погладил ей руку и в ожидании ужина взял книгу. Это был последний бестселлер, имевший шумный успех, — «Я — чемпион бильярда» — мемуары неграмотного человека, записанные каким-то послом. Антонин купил ее в универсаме, увидев, что передвижные тележки для товаров забиты книжными томиками. Он раскрыл книгу наудачу. «В столице горчицы Дижоне по приезде в отель я решил собраться с силами, сосредоточиться и пребывал в этом состоянии до следующего вечера, когда была назначена встреча с югославским чемпионом, знаменитым Хладником. Я был еще молод, и мне были неизвестны некоторые секреты нашей профессии, как, например, то, что надо пить теплое пиво маленькими глотками в течение трех часов, чтобы расслабиться».
— Может быть, ты меня слишком любила! — вдруг сказал Антонин. — Я вовсе не жалуюсь. Меня это по-прежнему трогает, но подумай, как тяжело жить рядом с человеком, которого заставляешь страдать по любому поводу. Знаешь ли, ты иногда сама подавала мне идеи — сама указывала опасных, с твоей точки зрения, женщин, которых до этого я даже не замечал.
— Люси Дюпен, Йоланда Лабросс! — воскликнула Фелиция.
— Да, и еще Жюли Кабан, Рэн Попино, — продолжал Антонин.
— Ламбертина Жермонад.
— Где-то они теперь? — вздохнул Антонин.
— А тебе очень хотелось бы знать!
— Это ты постоянно думаешь о них, — продолжал он, — а не я. Когда ты напоминаешь мне о них, все сразу возникают у меня перед глазами. Да и существуют ли они вообще на свете?
Со стороны арсенала послышался рев сирены.
— Но зато ты, ты — здесь, — сказал Антонин с нежностью.
— Еще скажешь, что это они еще удерживают меня на земле?
Тетушка Фелиция внезапно расстроилась, и Антонин подумал, что человек стареет и грубеет только внешне, тогда как в душе — все та же свежесть чувств, те же огорчения и ошибки, что и в молодости. Он снова погладил руку жены, заметил темные пятнышки на коже и узловатые суставы, а затем, подняв взгляд, увидел, что на щеках все тот же нежный пушок и глаза все те же — прозрачно-голубые. «Возможно, ревность, столь близкая к ненависти, помогает нам держаться в форме», — подумал он, но в ту же секунду ясный и пристальный взгляд Фелиции словно подернулся золотистой тенью и превратился в блуждающий взгляд Моизетты Мериназ — владелицы чайного салона на бульваре Адмирала Пошуза. Приходилось признать очевидное: в него действительно вселился бес-искуситель.
— О чем ты думаешь? — спросила Фелиция.
— О чемпионе бильярда, — ответил Антонин. — Интересная история. Знаешь ли ты, что теплое пиво…
— Прости меня, — сказала Фелиция, — но я не могу себя переделать. Сегодня ты весь день был у меня перед глазами, но вчера или позавчера ты исчезал больше, чем на час, вернулся поздно…
— Я же тебе сказал, что пил чай в кондитерской около вокзала.
«Как это могло случиться, — подумал Антонин, — что я опять соврал?» Салон Моизетты находится на противоположной стороне города. Так, значит, это Моизетта Мериназ. Да, это она! Всегда одетая в черное — темный двойник моей дорогой Фелиции. Такие же тонкие щиколотки, такая же стройная шея и в то же время все совсем иное! Может быть, и голоса у них похожи и мысли? Моизетта — вдова. Фелиция тоже часто чувствует себя вдовой. Сколько раз я оставлял ее одну… И ведь желаю ей лишь хорошего, но, подумать только, ей хочется, чтобы я все время висел у нее на шее. Ревность для нее не что иное, как потребность в страдании, — вот в чем дело! Может, мне надо было изменять ей открыто? Но она права: не могу я поступать иначе. Разве человек способен внезапно перемениться?
Он снова открыл книгу как раз на той странице, где описывается полуфинал 1935 года, когда югослава обыграл подросток-итальянец семнадцати лет. Этот король зеленого сукна обосновался в Абиссинии во время вторжения войск Муссолини, предал своих, стал одним из финансовых советников негуса и построил казино на сваях, прямо посреди заповедника для львов. Антонин смотрел на строчки, а перед глазами была Моизетта: она отчитывала двух официанток в крохотных белых передничках, улыбалась Антонину, спрашивая его, не хочет ли он добавить сливок в чай…
— Я часто видела вас перед моей витриной, — заявила она при первой встрече, — и сказала себе: вот волевой человек. Он увидел мое песочное печенье, ему захотелось его попробовать, но он не входит.
— И вот я все же здесь и приду сюда еще не раз, — улыбаясь, ответил Антонин.
— Вы оставили свою аптеку? Я тоже подумываю, не уйти ли мне от дел.
— Моя жена не выходит из дома, — пояснил Антонин. — Мы живем на холме. Каждый день я спускаюсь к своей лодке. «Мимоза» — это моя давняя мечта. А мечты так убаюкивают и усыпляют. Чуть только выдается свободная минутка, я спешу туда. Ну и конечно, по утрам ужу рыбу, что может быть лучше рыбы, которую поймал сам? У меня легкая рука на рыбу. Мой отец называл меня «донжуаном рыболовного крючка».
Моизетта улыбнулась. Обычно сюда приходят мужчины усталые или задумчивые, едят и пьют молча. А у этого какой-то необыкновенный, ласкающий слух голос. Наверное, не одну поймал на крючок… Моизетта рассмеялась. Официантки посмотрели на нее с удивлением. Они давно не видели свою хозяйку в таком хорошем настроении. А дядюшка Антонин, обычно не имевший привычки давать на чай, положил на блюдечко бумажку.
— Уж не ошибся ли он, мадам? — сказала официантка, показывая деньги хозяйке.
— Вы что же думаете, он сделал это ради меня? — взволнованно спросила Моизетта.
Дядюшка Антонин все еще пребывал в чайном салоне. Стук бильярдных шаров смешивался с позвякиванием чайных ложечек, с постукиванием шариков из слоновой кости в ожерелье Моизетты, которым она играла совсем по-детски, перекидывая его справо налево, и вдруг все эти звуки перебил звон стеклянной пробки, которую тетушка Фелиция вставляла в горлышко графина, разлив по рюмкам ликер, который они оба любили потягивать перед тем, как подняться к себе в спальню. Этой ночью дядюшка и тетушка спали беспокойно, над ними витали образы прошлого и обоим было не по себе. Рассвет, поднимающий в руке солнце-апельсин, разбудил их.
На следующей неделе Антонин принес домой печенье, купленное у Моизетты. Он дважды пил чай в салоне с белой лепниной, покрытой сеткой позолоты, и признался, что очень сентиментален — даже тогда, когда дело касается мертвых, — а потом, уже без всякой иронии, сказал, что не знает места более тихого, чем кладбище. Антонин уверял, что там, наверху, куда он приходил ухаживать за могилой своих родителей — и Моизетта растрогалась, обнаружив в этом немолодом уже мужчине хорошего сына, — и гвоздика пахнет лучше, чем на плантациях, где аромат действует на вас одуряюще, и даже море с его запахом, поднимающимся от горячих камней, кажется умиротворенным.