Фотограф

Погруженный в эти занятия, он, однако, не молчал, а дрожащим голосом произносил короткие фразы; часто они были цитатами из французских и зарубежных авторов, классиков, писавших о фотографии, и представленных в его библиотеке исчерпывающим образом. Эта появившаяся у него с возрастом привычка иногда раздражала Гора, но сегодня он слушал старого фотографа с особым вниманием.
— In a perfect photograph, there will be as many beauties lurking unobserved as there are flowers that blush unseen in forest and meadows [1].
— Кто это сказал?
— Американский писатель Оливер Уэнделл Холмс. В 1859 году. Он одним из первых разглядел возможности фотографии.
Турнетт снова засуетился, сменил очки и, наконец, решил сделать перерыв.
— Но Холмс видел не все. Он даже не сумел увидеть главного. Способность фотоснимка выявлять детали, которые в реальной жизни человеческий глаз не замечает. Обычно говорят, что фотограф должен заранее видеть целостную картину, которая останется запечатленной на будущем снимке. Но видеть и даже предвидеть — это еще далеко не все, этого без особого труда может добиться обыкновенный опытный любитель. Главное для нас, Марсиаль, — это творить. Творить, ты понимаешь меня? Это как раз то, чего раньше не понимали. Да и теперь многие все еще не понимают. Речь идет не о том, чтобы рабски копировать… Я не люблю этого слова — «фотография». Оно уничижительное. Фотограф должен быть творцом в такой же степени, как и художник. Я знаю, ты будешь мне возражать…
— Конечно, буду. По той простой причине, что часто этого невозможно достичь.
— Невозможно! — с возмущением воскликнул старик.
Гор знал эти аргументы наизусть и развлекался тем, что поддразнивал своего наставника, чтобы раззадорить его еще больше.
— Это сегодня легко для вас и в какой-то мере для меня. Но это невозможно для фоторепортера, который должен мгновенно запечатлевать событие, в большинстве случаев неожиданное, непредсказуемое. Приходится радоваться уже тому, что удается точно зафиксировать его…
— Неверно! — взревел старый Турнетт. — Всегда существует возможность, ты меня слышишь, всегда, даже когда имеешь дело с неожиданно возникшей сценой, есть возможность преобразить реальность, преодолеть ее границы. Это то, что отличает настоящего художника от хорошего ремесленника. Так вот, например, я…
Раздражение заставило его отказаться от намерения продолжить свою работу, он закрыл окно и убрал аппаратуру.
— Сегодня не получится, — пробормотал он. — Свет плохой. Попытаюсь завтра… Так вот, я, значит, говорил, что художник, достойный называться художником, должен работать так, чтобы его фирменный знак угадывался на любом, даже на самом мимолетном снимке. Не веришь? Послушай. Ты помнишь мою фотографию Сандры?
Марсиаль Гор вздрогнул. В свое время эта фотография стала сенсацией, и о ней до сих пор вспоминали в профессиональных кругах, хотя ее автор давно уже был забыт. Она вызывала зависть у всех репортеров того поколения, к которому принадлежал Турнетт.
Сандра была одной из самых знаменитых актрис мирового кино, отличавшаяся необыкновенной красотой, редким талантом и известная своими любовными связями. Находясь на вершине славы, точнее, оставив эту вершину немного позади, она, похоже, стала жертвой приступа безумия и, поднявшись на крышу одного частного особняка, где обычно жила, когда приезжала в Париж, Сандра постояла там несколько минут, раздумывая, — за это время на тротуаре возле дома успела собраться толпа зевак — а потом бросилась вниз и разбилась.
Турнетт, который бродил наудачу вокруг дома, подкарауливая знаменитую актрису, в момент ее падения оказался в первом ряду. Тогда-то он и сделал этот кадр, признанный выдающимся из-за необычайно выразительного взгляда кинозвезды. Сандра умерла несколько мгновений спустя.
— Ты никогда не задумывался над выражением ее глаз, которое мне удалось тогда уловить? Ты не спрашивал себя, чем оно было вызвано?
— Все же вам очень сильно повезло. Случай привел вас на ту улицу и позволил запечатлеть ее последний взгляд.
— Дитятко ты неразумное!.. Повезло? Случай? Что касается моего присутствия на той улице в подходящий момент, то это, конечно, везение, хотя сам я скорее назвал бы это чутьем. Но этого же недостаточно. Другим ведь тоже везет. И другие тоже могут обладать чутьем. Другие тоже могли бы заснять взгляд умирающей кинозвезды, но только понимаешь, то был бы совсем другой взгляд.
Глаза старика сверкали необычным блеском. Он был возбужден воспоминанием о своем успехе, и в его голосе, в его горячности появились какие-то торжественные нотки.
— Это выражение, которое придало ценность моему творению и благодаря которому снимок был растиражирован по всему свету…
Турнетт нисколько не преувеличивал. От взгляда Сандры исходило какое-то почти сверхъестественное сияние, это была поразительная смесь тревоги, страдания и отчаяния, одно из тех загадочных явлений, которые возбуждают толпы, трогают наивные души и души пресыщенных людей, вызывают приступ лихорадки у главных редакторов газет и журналов, толкают их на безрассудные действия, заставляют дрожащей рукой снимать телефонную трубку, чтобы приказать печатникам немедленно остановить изготовление почти законченного номера, перетряхнуть, если потребуется, сверху донизу всю верстку только для того, чтобы поместить великолепный фотодокумент на первой полосе. Марсиалю Гору ни разу не удавалось добиться подобного триумфа.
— Это выражение моих рук дело, — продолжил тем же тоном Турнетт. — Без меня оно никогда бы не возникло. Это я сотворил его. Только благодаря мне, благодаря Арману Турнетту, просто оригинальный снимок стал уникальным, сенсационным.
Оказавшись во власти воспоминаний, старый фотограф понизил тон и продолжил глухим голосом, повернув голову к Марсиалю, не сводившему с него глаз.
— Когда я подошел к телу, то увидел невыразительное лицо, оцепеневшее от удара. Мой аппарат был наготове. Я, конечно, тут же сделал первый снимок, но он не имел никакой ценности, и я никогда не публиковал его. Я уже говорил, что черты лица были инертны.
Но, перезаряжая аппарат, я вдруг заметил, что ресницы у нее дрогнули, может быть, то был просто рефлекс, вызванный щелчком камеры… Потрясенные зеваки не осмеливались приближаться к телу. А я сохранял присутствие духа и ясность ума. Я наблюдал и размышлял, и можешь мне поверить, все мои чувства были обострены до предела. Я понял, что она еще не полностью лишилась всех чувств, и во мне блеснул лучик надежды.
— Да, может быть, и в самом деле оставалась еще какая-то надежда, — согласился Марсиаль, продолжая пристально смотреть на своего наставника. — И что же вы тогда сделали?
— На меня снизошло вдохновение, — продолжал старый фотограф, не в силах скрыть гордости, которую он испытывал, вспоминая подвиг своей молодости, — у меня сработала интуиция, одна из тех вспышек, которые озаряют время от времени жизнь артиста и за которые мне нередко случалось благодарить провидение.
Мне, как и всем остальным, были известны любовные приключения Сандры, особенно последнее, с едва вышедшим из отроческого возраста сыном богатых, знатных родителей, который, как поговаривали, собирался вот-вот покинуть ее ради более молодой актрисы. Эта новая звезда еще только начинала сиять на небосводе, в то время как блеск Сандры уже начинал слегка тускнеть… Говорю тебе, точно само небо подсказало мне это. Такое со мной случалось всего два раза в жизни. Я выбрал нужный для съемки угол. Навел свой аппарат, держа палец на спуске, и громко произнес имена соперницы Сандры и ее неверного любовника.
Вот в этот момент, Марсиаль, она и открыла глаза. Вот тогда-то я и смог зафиксировать навечно это выражение безнадежности. Ни одного нюанса не пропало. И в этом не было никакой случайности, никакого везения. Ее взгляд оказался именно таким, каким я его пожелал.
После чего я убежал. Я бежал бегом до самого дома. И я не находил себе места от волнения, пока не проявил пленку. Я боялся, как бы что-нибудь не сорвалось. Но мое беспокойство оказалось напрасным. Снимок получился великолепным.