Лорд Малквист и мистер Мун

«Стиль?»
Мун сел на кровать и сгорбился, держа платок в одной руке и сигарету в другой, их ароматы легонько щекотали ему ноздри. Порезанная рука зудела, но кровь засохла. Свой платок он потерял неизвестно где.
«Все остальное существует. Реальность. Я ратую за реальность».
Это была совершенная неправда, он даже не знал, что это значит. Он ратовал за душевное спокойствие. За чистоту. За контроль, управление, порядок; за пропорциональность, превыше всего он ратовал за пропорциональность. Величины — объем и количество — должны быть пропорционально связаны с константой человеческого масштаба. Величины силы, пространства и предметов. Он напряг свой разум, подсознательно пытаясь перейти от абстрактного к конкретному, но наткнулся на нечто среднее, которым не смог пренебречь. Он мог только подпрыгивать по воле одного из многих неврозов — так чуть разболтавшееся в раме стекло в окне поезда тихонько дребезжит о сталь, пока Мун часами сидит рядом, сдерживаясь и ожидая, когда же оно разлетится вокруг него.
— Дорогой, поторопись, уже почти девять.
Мун увидел, что лорд Малквист и Воскресший Христос ушли.
— В чем дело?
— Я хочу раздеться, — сказала Джейн.
— Ну так валяй.
— Ты сказал, что нальешь мне ванну.
— Так в чем дело?
— Ни в чем.
— Давай я тебя раздену, — предложил он.
— Не глупи.
— Зубами.
— Какая необычная мысль!
— Держа руки за спиной, клянусь честью.
— Нет.
— Тогда ты раздень меня зубами.
— Что на тебя нашло?
— Я снедаем, — сказал Мун, — похотью.
— Ты отвратителен. Убирайся.
— Нет, — отказался Мун. — Я пришел заявить свои супружеские права. Я наконец пришел. Приготовься. — Он оскалил зубы.
Джейн взвизгнула и метнула в него пузырек духов, затем еще один, затем щетку для волос, пару пузырьков поменьше, несколько туфель и, наконец, золоченое зеркало восемнадцатого века, которое яростно разлетелось о его голову, словно стекло, вылетающее из окна поезда. Мун выдохнул, как будто все его тело было одним большим легким. Пружина распрямилась, пропорции восстановились. Он слепо покачивался в великом покое, рот открыт, ноги исчезли. Он понял, что именно положит миру конец.
 
III
Воскресший Христос ждал его в коридоре.
— Ваша честь.
Левая бровь Муна была влажной на ощупь. Когда он провел по ней тыльной стороной руки, она окрасилась кровью из пореза над глазом.
— Ваша честь, я вас чем-то подвел, а?
— Пожалуйста, не вини себя… Я хочу невозможного.
— Не на того напоролись? — спросил Воскресший Христос.
Мун изучил его лицо в поисках какого-нибудь пророческого намека, но грубые черты невинно выглядывали из волосяных зарослей.
— Думаю, да.
Он было двинулся дальше, но Воскресший Христос ухватил его за рукав:
— Сэр, у вас лицо порезано.
— Ничего страшного.
— Я бы не стал подниматься наверх в таком виде.
— Не стоит об этом.
— Понимаете, я собирался предложить вам работу.
— Работу?
— Конечно, и вы будете записывать интересные вещи — я воскрес и пришел в город, — разве это не важно записать?
— Сейчас я полностью загружен.
— Вы сможете стать пятым евангелистом, это как пить дать.
— Извини, — сказал Мун.
— Ну как хотите. Многие почтут это за честь.
— Надеюсь.
Мун посмотрел на пятно крови на бороде Воскресшего Христа, и его охватила жалость.
— Прости, что я тебя ударил, это вышло случайно.
— Совершенно верно, ваша честь, — с огромной благодарностью подхватил Воскресший Христос.
— Я хочу сказать, ты случайно заставил меня сорваться. Я злился вовсе не на тебя.
— А на кого?
— Не знаю, — признался Мун. — У меня есть список.
Воскресший Христос кивнул.
— На кого-то незнакомого, — сказал Мун. — Даже на неизвестного.
Он умолк и быстро прошел в ванную, закрыв дверь. Сломанный замок болтался на расщепленном дереве.
Оказавшись в безопасности, он дернул выключатель, и его тут же пронзил блестящий фаянс. Бок ванны обрушивался на него глыбой света. Унитаз, раковина и биде с китайскими улыбками склоняли плешивые головы. Мун рассмеялся над ними. Он открыл все краны и спустил унитаз. Вода хлынула и забурлила вокруг него, разбрызгиваясь из хромированной розы душа.
Силком затолкав их обратно в неодушевленные формы, он закрыл все краны, кроме горячего над ванной, и удовлетворенно опустился на закрытую крышку унитаза.
«Пятый евангелист, как пить дать. Мун, Матфей, Марк, Лука и Иоанн отправились спать на скрипучий диван. Матфей, Марк, Лука, Иоанн, Мун отправились спать в Рождества канун. Мун, Иоанн, Матфей, Лука и Марк отправились спать в общественный парк. (Воскресный хор детей, взывающий к мнемонике, которая сохранит живым мое имя в больших голых классах с приколотыми к стенам акварельными рисунками.) Матфей, Мун, Иоанн, Марк, Лука отправились спать в дом старика. (Очерченные крошеным мелом солнечные лучи, канонада крышек от парт, домой к ленчу и захват в свои руки штурвала, управляющего миром.) Если есть хлеб с маслом и пить чай в одно и то же время, вкусишь от детства. Ты помнишь, как безопасно было быть ребенком».
Туалетная бумага упала на пол и размоталась через комнату плоской лентой. Мун закрыл глаза, но безрукая-безногая груда в зимнем пальто ожила в его разуме и поползла через улицу, словно распоследнее насекомое. Окурок обжег ему пальцы и упал на пол.
Раздался резкий треск, и в дверном проеме появился смущенный девятый граф.
— О! Простите, милый мальчик.
— Ничего страшного, — ответил Мун. — Я просто наливаю ей ванну.
— Именно, друг мой, именно. На мгновение я подумал, что вы опорожняетесь, что бы это ни значило, — я так понимаю, это проделывают с наполненными сосудами, но, со своей стороны, заявляю, что совершенно ничего в этом не смыслю. Вы наверняка знаете, что Малквисты и прочие семейства равного нам стиля и происхождения выделяют и порождают путем умственного процесса, секрет которого передается в крови.
— Нет, не знаю, — признался Мун.
— Естественно, мы об этом не распространяемся. Вы забыли заткнуть пробку.
Лорд Малквист наклонился к ванне. Вода зашумела в другой тональности. Мун бесцельно поднялся со своего сиденья. Лорд Малквист занял его место.
— Благодарю вас, милый мальчик. Вы порезали себе лицо.
Мун посмотрелся в зеркало над раковиной. Открыл горячий кран, но вода не потекла, поскольку набиралась ванна. Он смыл кровь холодной водой и промокнул рану платком лорда Малквиста. После этого порез выглядел не так страшно, но его жгли духи.
— Ваша жена говорит, что вы пишете книгу.
— Да, работаю над одной, — признался Мун.
— Очень рад это слышать. Я тоже пишу одну: небольшую монографию о «Гамлете» как об источнике книжных названий — тема, которая ни в малейшей степени меня не интересует, но я хотел бы оставить после себя тонкий и бесполезный томик, переплетенный в телячью кожу и заложенный ленточкой. Я поиграл с идеей написать о «Шекспире» как об источнике книжных названий, но это было бы трудоемкое предприятие, итогом которого стал бы пухлый громоздкий предмет… Пусть лучше моя книга будет непрочитанной, чем неизящной, понимаете? Вам легко пишется?
— Пока что нет, — ответил Мун. — Я еще не собрал материал.
— А меня это ужасно тяготит. Моя проблема заключается в том, что я не заинтересован ни в чем, кроме себя. А из всех литературных жанров автобиография — самый дешевый. Я становлюсь гораздо счастливее, вкладывая свое «Жизнеописание» в ваши руки.
— Зачем вы ее пишете? — спросил Мун.
— Я вам объясню, милый мальчик. Долг художника — оставить мир украшенным каким-нибудь пустячным и совершенно бесполезным орнаментом. Я не хочу, чтобы обо мне говорили, будто я был всего лишь элегантный бездельник. А зачем вы пишете книгу?
— Я люблю записывать, — сказал, поразмыслив, Мун.
— Да, но почему история мира?