Сестры

Яна Вишневская 
Сестры 
По крайней мере, мне позволили позавтракать, прикончить это жуткое варево быстрого приготовления и посмотреть прямо в лицо улыбчивому черноусому типу в поварском колпаке, нарисованному на бумажном дне тарелки. 
"Позавтракай в метро!" - предложила мне надпись по краю тарелки. "Спасибо, я уже, - вежливо ответила я одноразовому брюнету, - но я запомню ваше приглашение на будущее". Прежде чем рация электронной голодной мышью запищала на моем боку, я уже успела позавтракать, и едва успела запить теплым кофе свой завтрак. Все случайные, разрозненные подробности я ценю за артистизм, с которым они прикидываются таковыми. 
Я стояла, облокотившись на теплый пластик стойки, у выхода из Парка Культуры, и смотрела сквозь стеклянную стену на ту сторону, на двух девочек - одна постарше, другая помладше, в кроличьих шапках-близняшках, - на девочек, рвущих друг у друга из рук нотную папку - одну на двоих. Они были похожи как сестры - старшая и младшая, и вели себя как сестры. Они не видели меня из своих заснеженных сумерек. 
Я стояла посреди залитого электрическим светом вестибюля, а жгучий соус поедал меня изнутри, и мне не было жалко тканей желудка - на то, чтобы собрать такой же новый, потребуется не больше получаса времени. Серийное производство как одно из завоеваний цивилизации позволяет мне разрушать себя снова и снова, но жить вечно. 
Везде было светло и жарко, кроме того места, где подрались две сестры. Они не видели меня и даже не знали о моем специфическом существовании. Каждой из них требовалось облечь свои чувства в гармоническую форму, но папка с нотами у них была одна на двоих. А у меня был большой синий крест на спине. 
Я смотрела на две пушистые головы с той стороны, куда мне нельзя, когда рация на поясе запищала - вызов на Театральную, очередные роды. 
Многие из них предпочитают делать это в метро, и потому я работаю в метро. 
На станциях, где жарко зимой, где холодно летом, тесно днем, но некуда деться ночью, и где система коммуникаций работает почти идеально. Только взгляните на любого из них - собачья мудрость, голубиная косточка, черная человечья кровь - вся их природа на разные голоса, идущие из влажных дрожащих глубин сердца, печени, почек, - вся их природа гонит зверя на ловца, прямо в аккуратные объятья таких как я. 
Они выбирают один из перронов внутри кольцевой, присаживаются на уголок обшарпанной деревянной лавочки, устроенной здесь специально для них, изрезанной экспрессивными высказываниями вроде "счастья нет" или "смерть дело одинокое". Каждый из них думает - присяду на минутку. Через минутку приваливается спиной к стене или сползает на пол. Они старые или бездомные, или одинокие, или сердце. От них пахнет затхло и запустело, и потому рядом никто не сядет. Даже не притронется, чтобы поискать пульс. 
В лучшем случае вызовут кого-нибудь вроде меня. СПИД, или венера там, мало ли что.., тротил за пазухой или вши-людоеды в волосах, туберкулез, передающийся посредством умоляющего взгляда, чужая жизнь, оставленная без присмотра, - все эти легенды и мифы метрополитена, в бумажной обложке, в карманном формате. 
Поэтому мне они достаются нетронутыми, в целости и сохранности. Если, конечно, я успеваю вовремя. Как правило, я успеваю - для того я и провела два года в учебном центре службы спасения на нижнем уровне. 
Они делают это не так уж часто, в среднем - раз в два-три дня, так что работы у меня не так уже много. 
Мальчики из дежурной части называют это "родами", в то время как горожане, те, кто использует подземку по назначению, перемещают себя во времени и пространстве, смотрят на это с тоской и страхом. Не все, конечно, но кое-что в этой жизни зависит от угла зрения. 
Например, самое красивое, что я видела в своей жизни, - это как один металлический провод туго оплетает другой, проложенный по оси, скрытый внутри коаксильного кабеля. Ну, может быть, еще мех зверя на голове у человека. Ни одной из двух сестер никогда не увидеть разноцветных жилок, живущих тайной напряженной жизнью внутри кабеля, - только если кабель разрезать. Но тогда тайны больше не будет. 
В моей секретной инструкции предстоящая мне сейчас процедура носит название долгое и преднамеренно бесмысленное - "оказание первой помощи при несчастных случаях в метро", служебная метафизика для меня и таких как я, которая тем и хороша, что манит, но не обещает. Хотя мне хватает и жаркого, чудесного привкуса чилийского перца во рту, чтобы быть абсолютно лояльной по отношению к инструкциям. Потому что меня сделали на совесть. Я говорю о чувстве элементарной благодарности. 
Девочки разорвали пополам свою папку, когда я опустила бумажный стаканчик в урну и шагнула на ступени эскалатора. Через десять минут я была на месте. Я увидела эту женщину, как только отошел поезд, и толпа растеклась по проходам между колоннами. Она сидела на полу, опустив голову на скамейку, поджав ноги, спрятав их под длинной цыганской юбкой - нездешние лазоревые маки по грязному полю. Через плечо упал тонкий селедочный хвостик черных волос, перехваченных сверху и снизу аптечными резинками. Я узнала ее по могильной бледности кожи, по запавшему рту, может быть - по скрюченным в последней конвульсии пальцам рук, унизанным серебристыми копеечными перстеньками. 
Мы с ней могли быть похожи как сестры. В конце концов, мы обе здесь люди нездешние. 
Я узнала ее, потому что видела не однажды. Окруженную такими же попрошайками, как и она сама, кочующую с шумною толпой из вагона в вагон. 
Одну, подкрашивающую губы, перед тем как попросить у сержанта внутренней безопасности пустить ее в служебный туалет за эскалатором. Так или иначе, всех своих клиентов я встречаю многократно - бодрыми и полными чужой мне, пугающей витальности. Проходит немного времени, и одному из них я помогаю избавиться от чересчур энергоемкого кокона. 
Но ее я запомнила, ее лазоревые маки и ее мальчика, привязанного к спине старым плешивым пледом. С аккордеоном в руках, с бумажным пакетом под мышкой, в пакете уже полно монеток. Расстроенный аккордеон - это они любят, пассажиры дают деньги только затем, чтобы избавиться от музыки, рвущей уши, надрывающей сердце, текущей откуда-то из глубин инфразвука, из-под грязных пальцев, едва попадающих по ладам.