Искатель. 1972. Выпуск №2

— Рано! Сам знаю, рано! — Достав коробок спичек, Ефим спрятал его под столом. — А вот вышел заутро и…
Тут лесничий защелкал ногтем по коробку, точь-в-точь как токующий каменный глухарь.
Рассмеялись и гости, и дородная лесничиха, и их двое детей: подростково вытянувшаяся дочка и круглолицый мальчишка лет десяти.
— Затемно отправимся, — продолжал лесничий. — На лодке дойдем до лиственничного бора. Там они токуют. Собак не надо. В бору сушь, а свету и прозрачности столько, что воробья на другой опушке увидите.
Леонид сам очень осторожно завел разговор о своем пребывании здесь. Взрослые разговорились, а детишки отправились спать.
— Да, Ефим, а когда мы с тобой тигрицу слышали, помнишь, в скалах ревела? — спросил Леонид.
— Как когда? — удивился Ефим. — Я тогда к таксаторам подался, а ты у озера ночевал. Вот когда.
— День, число какое? — спросил настойчиво Леонид.
— Число. Да третье число. На другой день ты домой отправился. Озерко на лодке переплыл, а там пеше. Лодку я потом взял. На обратном пути от таксаторов…
Как и договорились, Ефим отвез их еще задолго до рассвета к лиственничному бору. Они быстро поставили палатку, но костра не разводили. Изредка с озера доносилось мягкое, но четкое в чуткой тишине всплескивание рыбы.
— Слышь, глухарь играет! — шепотом проговорил Ефим и присел на корточки, словно так было лучше слышно.
Подражая Ефиму, Андронов тоже присел и услышал далекое-далекое постукивание, действительно напоминающее щелчок ногтем по спичечному коробку.
— Недалече… В километре… — снова прошептал взволнованно Ефим.
Они пошли в ряд. Бор был чист от подлеска, устлан мягчайшей хвоей и тонкими хрупкими веточками, которые ломались под сапогами бесшумно.
Пощелкивание слышалось все ближе. Ефим и Леонид пригнулись и перебежками начали приближаться к подернутой тонкой туманной пеленой мари. Передвигались они теперь только в то время, пока токовал глухарь. Выйдя на опушку, они не сразу обнаружили его. Так уж получилось, что Виктор Федорович первым догадался поднять голову и увидел на белой вершине лиственницы крупную черную птицу. Она сидела, вытянув шею и низко опустив как бы безвольно повисшие крылья. Андронов выстрелил из карабина навскидку. Глухарь дернулся, вроде стал падать, однако тут же вскинул крылья, звучно защелкал при взмахах крыльями. Но полет птицы был неуверенным. Она быстро теряла высоту и силы, потом врезалась в гущу ветвей, с шумом, кувыркаясь, начала падать и тяжело ударилась о землю.
— Н-да!.. — протянул Ефим. — С вами я хошь на кабана, хошь на медведя пойду.
Подстрелили еще двух глухарей. Ефим заторопился:
— Вам счастливой охоты, а мне — домой. С подполом возиться. Продукты надо впрок закладывать, а мышей из тайги понабежало видимо-невидимо. Нужно потравить вехом.
— Вехом? — переспросил Андронов.
— Ну да, — кивнул Ефим. — Соку из корней нажмем да и польем крупу. Крупу в подпол, дохлых мышей — вон.
— Вех-то, поди, подсох, — заметил Леонид.
— Да у нас есть, — ответил Ефим. — Только вот задевала жена куда-то бутылочку. Хоть и приметная — треугольная, из-под уксусной эссенции, да запропастилась.
— Как же вы так неосторожно? — посетовал Андронов. — У вас же дети.
— Они знают. Нечего за них бояться. Жена недавно мышей морила. И месяца не прошло. А этих тварей опять полно.
— Что ж, бутылочка-то из-под эссенции недавно пропала?
— Я ж и говорю — месяца не прошло.
— Странно… — сказал Андронов и подумал: «Ничего себе для начала!»
— Чего ж странного? — пожал плечами Ефим. — Сама хозяйка и поставила, да забыла куда. Она у меня может сковороду день-деньской искать.
Утробин ушел. Леонид и Андронов решили остаться до следующего утра. Ефим обещал заехать за ними.
Часам к десяти каждый добыл по пятку крупных, тяжелых птиц. Хранить глухарей было негде, и пальбу решили прекратить. Вернувшись к палатке, плотно то ли позавтракали, то ли пообедали, выпотрошили птиц. Леонид забил тушки какими-то травами, чтобы мясо сохранилось подольше.
«Дело ветвится, — несколько лихорадочно размышлял Андронов. — Только перед отъездом сюда мы с Остапом Павловичем прикидывали, кто был и кто мог быть у Радужного в начале августа. Список получился небольшой: Крутов, Телегин, ботанички… Предположительно, у водопада мог появиться Леонид. Он охотился на Лиственничном. А этот кордон хоть и немного в стороне, но на полпути между Спасом и Радужным. Получается же, что не только Леонид, но и Утробин, вместо того чтоб пойти к таксаторам, мог завернуть к Радужному с бутылочкой из-под эссенции. Но бутылочку действительно могли и стащить… Кто? Леонид? Не слишком я разошелся?» — остановил себя Андронов.
Он покосился в сторону Дзюбы-младшего. Тот лежал неподалеку от костра и глядел на серое, под стать небу, озеро. Погода так и не разгулялась. Еще с рассветом небо затянули тучи, низкие, тяжелые, с набрякшими днищами, из которых того гляди посыплет нудная невесомая морось.
Словно почувствовав на себе взгляд, Леонид полуобернулся к Андронову и мечтательно протянул:
— Жизнь в городе вольготная!..
— Это как смотреть… — Андронову вспомнились слова учительницы Леонида: «Но любви к знаниям, к труду у него не было. И нет», и добавил: — Вы любили отца?
— Гм… Люби, не люби… Куда денешься — отец.
— Вы когда вернулись в Спас после охоты здесь?
— Десятого.
— Ваш отец, говорят, скопидомом был?…
— Как гроши наживаются, я знаю. Теперь тратить поучусь…
Леонид поднялся и пошел вдоль берега озера. Ветер дул ему в спину и уродливо косматил волосы на его голове.
До слуха Андронова доносилось быстрое и злое хлюпанье маленьких торопливых волн.
* * *
Участковый вскочил на ноги так быстро, что Кузьма не успел отстраниться, и оперенье стрелы мазнуло его по щеке. И, пожалуй, именно это прикосновение убедило его, что виденное им не сон.
Самсон Иванович выдернул стрелу из предплечья, охнул и присел от боли.
— Достань бинт, Кузьма, — бросил он Свечину. — В котомке, в кармашке.
Кузьма подивился его ровному голосу, умению владеть собой. Пока Свечин непослушными пальцами рылся в рюкзаке, Самсон Иванович положил стрелу на землю и, зажав рану левой рукой, шагнул в кусты, откуда несколько мгновений назад раздался щелчок. Разрывая вощанку, в которую был обернут перевязочный пакет, Кузьма шагнул за участковым и остановился, увидев в кустах нечто похожее на средневековый арбалет.
— Что за черт… — проговорил Самсон Иванович. Он был бледен, посеревшие губы нервно кривились.
— Кто? — спросил Кузьма, помогая снять китель и заворачивая рукав рубахи участкового. — Кто это сделал?
— Значит, точно вышли на след. Подожди… Что за черт…
Самсон Иванович рванулся, было в кусты, но Свечин удержал его.
— Дайте перевязать. Дело паршивое… Стрела. Наконечник наверняка ржавый. Вертолет срочно вызвать нужно.
— Места мы не нашли, где корень выкопан.
— Самсон Иванович…
— А вот ты ушел бы? А, Кузьма?
— Ржавый, старый наконечник. Заражение крови может быть.
— Ты мне не ответил.
— Я молодой. Обошлось бы.
— Э-э, да ты дипломат, — постарался рассмеяться Самсон Иванович. — Нет уж. Будем считать, что у нас сутки в запасе.
Участковый посмотрел на повязку: сквозь ватный тампон и бинт проступала кровь.
— На фронте не такие «пчелы» жалили. Обходилось. Ты думаешь, сталь снарядов стерильная? Только вот «визитная карточка» мне не нравится. Вон, Кузьма, подними. Под кустом нож валяется.
Нагнувшись, Кузьма увидел на земле финку в черных кожаных ножнах.
— «Шварцмессер»? — Кузьма быстро глянул на участкового.
— Он, — кивнул тот и, взяв оружие, стал пристально его разглядывать. — «Шварцмессер» Телегина, метеоролога. Только странно… Как эта штука здесь оказалась?