Игра по-крупному

 
Каралис Дмитрий Николаевич
Игра по-крупному
1.
В один из ясных апрельских дней, когда с крыш поселка с коротким шелестом съезжали подтаявшие снежные шапки и хлопались у дымящих на солнце завалинок, когда вскрипывали стропила и казалось, что дома расправляют плечи после затянувшейся зимы,  --  в один из таких дней, бело-голубой и ветреный, Володька Веш-кин подошел к окну, чтобы открыть коту форточку, и увидел на участке соседей рослого парня в ватнике, который не спеша утаптывал сапогами снег возле забора. Приглядевшись, Вешкин узнал в нем младшего сына Фирсовых, про которого говорили, что он сидит в тюрьме.
Вешкин впустил кота, но форточку закрывать не поспешил, а, наоборот, чуть склонившись к узкой, дышащей прохладой амбразуре, стал наблюдать за соседом.
Закончив утаптывать снег, младший Фирсов принес из дома рулетку и, закурив, принялся что-то размечать, вбивая в землю ломкие мерзлые колышки.
--  Нюра!..  --  негромко позвал Вешкин жену, отворачиваясь от форточки.  --  Иди сюда!..
--  Чего?  --  Нюра прошла босиком по ковру и встала рядом с мужем.  --  Игорь, что ли, вернулся?..  --  приглядываясь, сказала она.
-- Ага, он...
-- А сколько у него было?
--  Не знаю. Зойка говорила вроде два. Или полтора. Не помню.
--  А может, по амнистии?  --  предположил Вешкин и закурил. Он конспиративно выдохнул дым внутрь комнаты и вновь прильнул к форточке.
--  Чего-то там копается, меряет. --  Нюра то поднималась на цыпочки, то сгибалась, выбирая удобное место для обзора, но тесные переплеты двойных рам и белые коробочки охранной сигнализации, наклеенные на стекла, мешали ей держать в поле зрения расхаживающего по участку соседа, и она вернулась на кухню.  --  А то сходил бы,  --  предложила она мужу.  --  Сосед все-таки...
-- Сосед... --  Вешкин прикрыл форточку, но от окна не отошел.  --  На одном солнце портянки сушим. У нас таких соседей  --  полпоселка. Как деньги нужны, так все соседи. Тебе Крягин-то еще не отдал?  --  вспомнил он.
--  Нет. Обещал в мае, как с дачников получит...
--  Ага. Жди больше,  --  кивнул Вешкин,  --  пропьет и все дела.  --  Он курил, стряхивая пепел в банку из-под селедки и водил головой, выглядывая Фирсова-младшего. -- Чего-то строить собирается... Или копать? Может, грядки намечает? Так еще рано...
-- Строить... -- недоверчиво произнесла Нюра. -- Кто им разрешит строить? У них ведь дом как дача записан?
-- Не знаю. Наверное. Нет, скорее всего, грядки размечает.
-- А он вроде не в тюрьме был-то, а на "химии", -- сказала Нюра, ополаскивая под краном руки. -- Чего он там -- девку, что ли, задавил?
-- Вроде того.
Нюра с Володей порассуждали еще немного о семье Фирсовых и сели обедать.
Когда Вешкин вышел под вечер на улицу, чтобы спустить с цепи Джека и запереть калитку, Фирсова на участке уже не было, а на входной двери их домика висел замок.
На следующий день Игорь Фирсов появился вновь, и теперь он возился с бревнами, обрезками шпал и брусками, которые вытащил из сарая. Вжикала пила, стучал топор, и Вешкин, надев на босу ногу сапоги, пошел на разведку.
Вернувшись, он хлебнул из банки холодного чаю, заправленного лимонными дольками, и озабоченно заходил по дому.
-- Ну, чего? Чего? -- нетерпеливо спросила Нюра.
-- Теплицу собирается строить...
-- Теплицу? Во, дает! Большую?
-- Да нет, -- махнул рукой Вешкин, -- метров пять в длину.
-- Ну, пусть строит, чего же... А что ростить будет, не говорил?
-- Крутит чего-то. Говорит, рассаду, а потом огурцы.
-- Рассаду. -- Нюра задумалась. -- Рассада-то, бабы говорили, не худо на рынке идет. Надо только знать, как ростить...
-- А-а. -- Вешкин плюнул в раковину. -- Ничего не получится... Копеечное дело. Огурцы -- смысл есть. -- Он открыл кран и смыл плевок. -- Сколько мы с тобой первый год на огурцах взяли? Рублей шестьсот?
-- Сейчас скажу. -- Нюра пошла в комнату и захлопала дверцами полированной стенки.
-- Ну, примерно, примерно! -- нервно поторопил ее Володька. -- Рублей шестьсот взяли?
-- Зачем примерно? -- упрямилась Нюра. -- Я сейчас скажу точно. У меня все записано. -- Она принесла тетрадь в грязноватой клеенчатой обложке, надела очки, села за стол и принялась листать страницы, поплевывая на пальцы. -- Так... Лук... Петрушка... Тюльпаны... Морковь... Гладиолусы... Ага! Вот. Огурцы малосольные. Пожалуйста: пятьсот восемьдесят два рубля. Из них -- триста на Некрасовском, двести на нашем рынке и на восемьдесят два рубля дачникам. У меня все записано...
Вешкины жили в большом двухэтажном доме, выстроенном Володькиным отцом сразу после войны, и последние лет пять-шесть жили справно и дружно: Нюра не пила вовсе, а Володька пил два раза в год -- на Новый год и в июле, на свой день рождения. Но пил запойно и одиноко. Зная график мужа, Нюра заранее заказывала через подружек на базе несколько ящиков сухого вина, ставила их в кладовке под лестницей и собственноручно наливала мужу не больше стакана в час, пытаясь, правда, хитрить и разбавлять вино боржомом, как научил ее знакомый доктор. На время запоя Володька переселялся в комнатку с окнами на речку, где стояли кровать, тумбочка, стул, ночное ведро с крышкой, клал в банку с водой вставную челюсть и выходил из комнаты только в том случае, если Нюрка не отзывалась на стук кулаком в стенку. Отпив свое, Володька плелся в баню, сбривал седую щетину и несколько дней ходил мрачнее тучи, выблевывая за сараем желчь, морщась и держась за живот. Июльский запой бывал короче январского: мешали расслабиться дачники и хозяйственные дела -- надо было поливать огород, рыхлить и подкармливать цветы, зелень, морковку, собирать и засаливать в бельевых баках огурцы, закрывать и открывать пленку на грядках, растению ведь не скажешь: "Потерпи, братец, у меня запой" -- захиреет растение, и не будет тебе калыма. Но то, как пил Володька теперь, не шло ни в какое сравнение с тем, как пили они с Нюркой раньше. Родная Володькина мать не пускала их на порог, боясь, что сын со своей женушкой утащат все, что под руку подвернется. И тащили -- было дело. Скитались по домам отдыха и санаториям, где Вовка устраивался сантехником или кочегаром, а Нюрка -- посудомойкой или рабочей на кухне. Спали на одной койке, просыпались в кустах и канавах -- весь поселок знал об их развеселой жизни, пили одеколон и аптечные настойки, Нюрку здоровенный мужик -- случайный собутыльник -- тащил за косу в лес, приставив к шее нож, пьяный Володька лежал в это время под кустом, облепленный комарами.
Потом умерла мать -- сухонькая старушка, торговавшая до последних дней зеленью и цветочками у станции. Двухэтажный дом о десяти комнатах. Шестнадцать тысяч на книжке. Немецкие столовые сервизы на чердаке, сукно, хромовые сапоги, тряпки, облигации. Вовка -- единственный наследник. Разлюли малина!.. И тут Вешкины дали звону. Дом ходил ходуном, дачники разъехались, не вынеся ночных оргий поселкового масштаба. Чуткий на поживу и скорый на подъем люмпен тянулся к веселому дому аж с других веток железной дороги, шел пешком и ехал на попутных машинах. Хозяева наливали каждому, кто скорбел о кончине матери и поздравлял с получением наследства. Скорбящие и поздравляющие шли толпами, клялись в любви и вечной дружбе, оставались ночевать в доме, сараях и на огороде, надеясь дотянуть до обещанных сорока дней, и услужливо выполняли любые мелкие поручения. Нюрка в малиновом бархатном халате, найденном в сундуке, плясала на столе цыганочку, рвались гитарные струны, рыдала гармонь, сорокалетний Володька тискал начинающих проституток и сорил мелкими деньгами.
Однажды среди ночи загорелся сарай, прибежали соседи, из сарая выскочила пьяная Нюрка, на ходу надевая комбинацию, за ней -- неизвестный мужик в пиджаке на голое тело; еще одного мужика, тоже незнакомого, нашли задыхающимся на полу. Нюрка оправдывалась тем, что вышла ночью в уборную и перепутала двери. Люмпен гоготал...