Небо начинается с земли. Страницы жизни
Тогда не хватало всего: запасных частей, инструментов. Нужно было немало смекалки, чтобы отремонтировать старый мотор, приспособить к нему какую-нибудь деталь, взятую с другого, отжившего свой век, самолетного двигателя.
Делать это становилось все трудней и трудней. Наш «склад» деталей катастрофически уменьшался. Все, что можно было снять со старых, негодных моторов, уже было использовано. А нужны были то шатуны, то поршни, то клапаны, а главное, часто ломались пружины.
Три боевые машины стояли у нас в бездействии из-за отсутствия нужных запасных частей.
А колчаковцы передвигают войска, готовясь, как видно, к решающему штурму Екатеринбурга. Нужно чуть ли не каждый час вылетать на воздушную разведку, а тут машины одна за другой выходят из строя.
Где взять детали? Над этим ломали головы и командование авиационно-разведывательного отряда и все механики, в том числе и Силов. Он был мотористом самолета, на котором летал Шадрин. На серой офицерской шинели этого летчика светлели полоски от недавно снятых погон, а фуражку украшала огромная, вырезанная из красной материи звезда.
Шадрин никаких особых подвигов в нашем отряде не совершил, во был всегда дисциплинирован и исполнителен. Возвращаясь из разведки, он обычно доставлял подробные сведения о противнике. К тому же Шадрин был заправским оратором и с завидным красноречием выступал на всех собраниях и митингах, а они у нас бывали чуть не каждый день. Его у нас почему-то не очень любили, но уважали.
Двухместный французский старый «вуазен», на котором летали Шадрин и Силов, был в числе трех машин, неспособных подниматься в воздух.
Леша обшарил все небольшое кладбище самолетов, но так и не нашел нужных для мотора «вуазена» пружин и клапанов. Он долго и мрачно шагал по аэродрому, наконец не выдержал и пришел к командиру отряда.
– Отправьте меня в Сарапул! – попросил Силов без всякого предисловия.
– Почему! Зачем в Сарапул? – удивился командир.
– Там самолетов побитых уйма. Сам видел, когда к вам добирался. Сниму с них все, что нам нужно… Только выдайте мне наган да мандат подлиннее…
– Постойте, постойте, – перебил его командир, – а ведь это неплохая идея! А как вы туда доберетесь?
– На перекладных, – коротко ответил Леша.
– Одного я вас не пущу, – сказал после недолгого раздумья командир.
– Я с ним поеду! – решительно произнес случайно присутствовавший при этом разговоре Шадрин. – Все равно сейчас мне здесь делать нечего…
Они вернулись дней через пять. На аэродром торжественно въехала телега. Громыхало железо в мешках. Шадрин плелся сзади, а Силов, помахивая кнутом, горячил еле плетущуюся костлявую лошаденку. Ему, как видно, хотелось «с шиком», рысью подъехать к штабной палатке, но ничего из этого не получалось.
Леша громко пел свою любимую частушку:
Высоко на самолете
Увидала милого.
Кинул белую записку:
«Я воюю, милая».
Мы окружили телегу.
– Что привез, Сибиряк?
– Богатство.
– А где рысака добыл?
– Реквизировал.
Прежде чем доложить командиру о своем прибытии, Леша старательно счистил с себя дорожную пыль…
Леша Сибиряк в самом деле привез целое богатство.
Двое суток мотористы не ложились спать, и все самолеты отряда оказались, как говорится, на лету.
Леша Сибиряк был парень что надо! Нас только удивляло, что он каждое утро подолгу начищал свои сапоги щетками, которые возил с собой в корзинке, а мы все ходили замарашками. И еще несколько смущала нас его самоуверенность.
– Летать проще простого, – говорил он. – Если хоть немного имеешь представление, как управлять машиной, садись и лети – остальное само придет. В летном деле, брат, смекалка нужна, самое главное – соображать быстро…
Мне по секрету он рассказал, что полгода назад на юге он пробовал летать. Самовольно сел в машину, и при старте, еще на земле, у него вспыхнул мотор. Леша, к счастью, отделался незначительными ожогами. Но что значат какие-то ожоги для человека, который хочет летать!
В другой раз он все-таки самостоятельно поднялся в воздух, минут двадцать летал, но при посадке так плюхнул машину на летное поле, что у нее лопнула крестовина тележки шасси.
Незадачливый пилот понес тогда наказание: его отчислили из части и направили в резерв, откуда он к нам и прибыл.
– Не повезло мне тогда, – вспоминал об этом эпизоде Леша. – И не случайно это. Летал я в понедельник – в тяжелый день, и, когда шел на аэродром, повстречался с попом – знаешь, какая это дурная примета?.. Не надо было лететь.
У Леши Сибиряка молодой задор и желание летать оказались сильнее здравого смысла, и в нашем отряде он принялся за старое. Он так долго надоедал командиру с просьбами о разрешении полетать и тем самым доказать, что он летчик, что тот не выдержал характера и дал согласие; правда, с одним условием: в первый полет идти вместе с Шадриным.
Это было в воскресенье. В понедельник подниматься в воздух Леша не решался и договорился идти в полет во вторник, в девять часов утра.
Едва рассвело, сияющий Леша уже готовил «вуазен» к полету. Вот и девять часов. Мотор работает, самолет на старте. Шадрина нет. Десять часов – летчика нет. Силов сидит в пилотской кабине, нервничает. Он знает, что достаточно движения руки, и машина пойдет в воздух. Летчика все нет. Забыл он, что ли! Ждал, ждал его Силов и не утерпел, взлетел один.
Дул сильный порывистый ветер. На взлете самолет, управляемый неопытной рукой, развернуло, и он черкнул землю крылом. Леша, однако, сумел быстро выровнять машину и стал набирать высоту.
Наш аэродром был расположен на небольшой поляне, окруженной лесом, тянувшимся на многие десятки километров. Над лесом всегда побалтывает, а тут еще, как назло, – ветер. Болтанка была сильная, с большим трудом Леша управлял машиной одной рукой, а другой вцепился в борт.
Как Леша потом сам признавался, несколько минут полета вконец измучили его. Он уже сам был не рад, что взлетел один. Когда же решил идти на посадку, оказалось, что высота еще большая, а граница аэродрома уже под крылом. Леша сбавил обороты мотора, но он совсем остановился, и машина камнем пошла вниз.
Мы, наблюдавшие за полетом Силова с аэродрома, очень волновались за жизнь товарища. Всем было ясно, что самолет будет разбит. Примчалась санитарная двуколка. Шадрин, нервничая за своего моториста, чертыхался беспрерывно. Однако Леше здорово везло. Каким-то чудом он сумел сесть позади аэродрома на мелколесье.
Верхушки деревьев смягчили удар, самолет чуть не развалился, а сам незадачливый пилот отделался испугом и незначительными ушибами.
К «летчику» подошел командир отряда.
– С точки зрения спортивной я вас вполне понимаю. Но вы нарушили приказ. За это десять суток гауптвахты… И чтобы больше не заикаться о том, что умеете летать!
Леше ничего не оставалось делать, как снять ремень и последовать за конвоиром.
Отбыв наказание, обескураженный, переставший даже чистить свои сапоги, Леша Сибиряк с помощью товарищей взялся за ремонт разбитой машины.
Вскоре самолет был исправлен, и Шадрин с Лешей снова начали вылетать на разведку.
В один из тусклых осенних дней их самолет не вернулся с задания.
«Погиб, наверное, наш Леша», – думали мы и в память о нем даже почистили свои порыжевшие, старые сапоги.
Сообщить родителям моториста о его гибели мы, конечно, не могли, так как они находились на территории, занятой врагом. Мы частенько вспоминали Сибиряка, и однажды кто-то сказал:
– А знаете, ребята, из Леши обязательно бы вышел хороший летчик!
И все с ним согласились.
Прошло недели три. За это время мы потеряли два самолета. Погибло еще несколько хороших товарищей. Мы уже перестали надеяться, что когда-нибудь увидим Лешу Силова.
Но война есть война! Странные события случаются на ней. Одно из них и произошло с Лешей Сибиряком.
Полетел он в хмурое октябрьское утро с Шадриным на разведку. Машина в порядке, баки заправлены полностью, летай сколько вздумается. Шадрин то снижал машину, то вновь поднимал ее в высоту. Временами самолет обстреливали с земли, а Шадрин все летал, часто смотрел на карту, записывал что-то. Разведывательный полет продолжался намного больше обычного.