Небо начинается с земли. Страницы жизни
Пустые поиски
Пришлось нам как-то из-за плохой погоды приземлиться на пустынном острове архипелага Земли Франца-Иосифа. Какой остров нас приютил, мы не знали. Конечно, хотелось определиться.
Несколько дней мы ждали хорошей погоды. Наконец видимость немного улучшилась.
Вооружившись биноклем, я тщательно исследовал каждую темную точку на ослепительно белом снежном покрывале.
Вдруг я заметил черный силуэт, сверху покрытый снегом, как нависающей на глаза шапкой.
«Дом… Да… А если не дом, то склад!»
Есть чему радоваться! Ведь возле каждой, пусть одинокой, постройки, возведенной рукой человека в Арктике, всегда возвышается гурий. Это груда камней, скрывающих под собой бутылку с запиской. Прочитав ее, мы узнаем точные координаты острова, кто и когда посетил впервые эти места. Такой же обычай соблюдают путешественники в горах: они оставляют в бутылке записку о том, кем и когда совершено восхождение на вершину. Только здесь башню из камней называют не гурием, а туром. Впрочем, как бы такая памятка ни называлась, нет на земле человека, который без трепета приблизился бы к ней. Встретить на пустынной далекой земле, где нет живого существа, следы ее первого, может быть уже забытого и давно погибшего покорителя, – это ни с чем не сравнимое чувство. Тут вами овладевают и радость, и волнение, и великая гордость за человека, и уважение к еще неизвестному имени вашего предшественника.
Не скрывая своего восторга, я позвал товарищей. Радист и бортмеханик вооружились биноклями. Они подолгу вглядывались в черный силуэт и полностью подтвердили мои предположения.
– Без сомнения дом! – уверенно сказал радист. – И недалеко. Не дальше двух-трех километров.
«Меньше слов, больше дела», – решили мы. И, захватив винтовку на случай встречи с «белым хозяином» этих мест, я весело зашагал к домику.
Вселивший в нас столько надежд загадочный предмет оказался гораздо ближе, чем мы предполагали. Я насчитал всего до него пятьсот шагов. Но меня постигло жестокое разочарование.
Рассчитывая найти домик, в крайнем случае склад, я остановился у самого обыкновенного камня, да еще таких ничтожных размеров, что, если бы он накрепко не примерз к земле, я бы его легко донес до самолета.
Так я впервые столкнулся на практике с изумительным явлением Арктики – зрительной рефракцией. До этого я знал о ней только из книг.
Раздосадованные напрасными надеждами, мы залезли в спальные мешки и крепко заснули. Утро порадовало нас новым улучшением погоды. Стало совершенно ясно. На юго-западе открылась цепь островов, хорошо различаемых даже невооруженным глазом. Ближе других к нам был остров с высокой горой. Мы исследовали его в бинокль.
– Как, по-твоему, – осторожно спросил я бортмеханика, – далеко до этих гор?
– Чепуха! – уверенно ответил он. – Километров пять-шесть, не больше.
– А не обманывает нас рефракция?
Тот смерил меня недоумевающим взглядом:
– О рефракции смешно говорить! Сегодня видимость прекрасная. Вон посмотри. – Он указал рукой на камень, вчера так жестоко разочаровавший нас, и с веселой улыбкой добавил: – Теперь простым глазом видно, что перед нами не дом и не склад.
– Верно!
Мне это показалось убедительным. А так как гористый остров был явно недалеко, я решил забраться на его вершину, чтобы с нее как следует оглядеться и, возможно, определиться.
Сказано – сделано.
Рассчитывая скоро вернуться, я взял винтовку и на всякий случай плитку шоколада, чтобы подкрепиться. Товарищи почти насильно навязали мне несколько кусков сахару, который я терпеть не могу.
Попрощались.
Подгоняемый тридцатиградусным морозом, я легко зашагал по снегу.
Я смело шел вперед, не боясь заблудиться или потерять ориентировку. Слева были хорошо видны волны Баренцева моря.
Мне давно не случалось ходить пешком, и теперь прогулка в ясный морозный день доставляла большое удовольствие.
Иду час – остров не приближается. Иду два – дорога стала трудней: ровный пастил уступил место торосам и айсбергам.
Теперь я чаще оглядываюсь и нередко за ледяными горами не вижу своего самолета.
Пройденное расстояние заметно увеличивается. Самолет постепенно превращается в черную точку, а до острова еще далеко. Мне начинает казаться, что я снова стал жертвой рефракции, но с обратным явлением: вчера, например, камень казался далеко, а нашли мы его совсем близко; сегодня же я никак не мог дойти до острова, который, казалось, был совсем рядом.
Так рассуждал я сам с собой, вглядываясь в очертания острова.
Странное дело – я шел к нему около трех часов, а за это время он совсем не приблизился; больше того: теперь мне стало казаться, что он отодвинулся еще дальше. Это заставило меня принять окончательное решение.
Взглянув в последний раз на желанный, но недостижимый остров, я круто повернул обратно и пошел по своим следам.
На обратном пути начали сказываться первые признаки усталости. Я съел плитку шоколада, чтобы подкрепиться, и вскоре почувствовал мучительную жажду. Сделал еще несколько шагов – и страшно захотел присесть и отдохнуть. Но одет я был легко и сесть побоялся: застынут ноги, и я не смогу идти дальше.
Так прошел час или полтора. Стало еще труднее. Я уже напрягал последние силы и уничтожал ненавистный мне сахар, закусывая снегом.
В начале пути я часто оглядывался: боялся, как бы не встретиться с белым медведем. Теперь винтовка обратилась в палку. Я шел, опираясь на нее и совершенно не заботясь о том, попадется ли навстречу медведь.
Не покидала одна мысль: «Только бы благополучно добраться до самолета…»
Я все время шел в темных очках – светофильтрах, спасающих от полярной слепоты. Мои очки вспотели, замерзли, и через них ничего не стало видно. Я опустил их на подбородок и продолжал идти с открытыми глазами.
Снег сверкал ослепительно.
Мороз сильно пощипывал. Обессиленный, задыхаясь, я едва дошел до самолета. Наша жалкая палатка в эту минуту мне показалась чудесным дворцом.
Немало времени прошло, пока я пришел в себя от усталости. Наконец я снова обрел дар речи и рассказал по порядку о всех своих злоключениях.
Товарищей поразил мой рассказ.
– Да, – в раздумье заметили они, – удивительная здесь природа… Нельзя верить собственным глазам…
– Теперь я понимаю, – сказал радист, – что зимовщики говорили нам правду. Помните, на мысе Желания нам рассказывали, что случилось, когда они нас встречали?
– Нет. А что?
– Ну как же! Они жгли для нас костры на аэродроме и подбрасывали в огонь нерпичье сало – оно прекрасно горит и дает густой, черный дым. Вдруг увидели приближающуюся черную точку. Обрадовались, что самолет, а точка пропала! Они еще сала подбросили – точка появилась. То есть, то нет. Они прямо с ума сходить начали: что с самолетом делается? Стали внимательно вглядываться – и оказалось, что прямо около них крутится привлеченный запахом сала большой белый медведь. Они его черный нос приняли за самолет… Тогда я им не поверил.
– А теперь веришь?
– Еще бы! Уж теперь-то я на всю жизнь запомнил, что такое рефракция.
Мишка и Машка
До Северного полюса, кажется, сейчас рукой подать, так он «приблизился» к Москве. Самолет, вылетев из советской столицы, в этот же день доставляет пассажиров в самый центр Арктики. Наши летчики на быстроходных воздушных кораблях совершают далекие рейсы в Северный Ледовитый океан в любое время года, в любую погоду. Иное дело было в тридцатых годах. Тогда еще ни один советский человек не ступал ногой на лед в районе полюса. Авиационная техника принуждала летчиков не столько летать в небе, сколько ждать хорошей, ясной погоды на земле.
Так было и ранней весной 1937 года, когда мы летели в сердце Арктики. Самолеты первой советской экспедиции на Северный полюс делали на своем пути частые и долгие остановки.
На острове Рудольфа – самом северном из советских островов – нас любезно встретила «хозяйка Арктики». Перед домом зимовщиков, украшенном флагами, стояла на задних лапах огромная белая медведица. Она была подпоясана красным кушаком и в передних лапах держала поднос с хлебом и солью, по русскому обычаю гостеприимства. На шелковой ленте вокруг толстой медвежьей шеи висел большой ключ с надписью: «Ключ от Полюса».