Красавица Амга
Тут же, не сходя с места, он должен был принять решение, выбрать одно из двух. Большевиков и их пресловутую диктатуру голодранцев штабс-капитан ненавидел, всё, что имел, он был готов без сожаленья отдать за то, чтобы свалить Советскую власть. Всё, кроме жизни… Пошёл бы он и в бой, только надо было ему убедиться, что дело красных проиграно. В прошлом жизнь много раз преподносила ему уроки. Провоевав в течение семи с лишним лет, Соболев извлёк для себя главное: любой ценой остаться в живых. И всё же добровольно отходить в сторону от пути, ведущего к благам и славе, тоже было бы неразумно. Да и не получится, пожалуй, как хотелось бы, — остаться созерцателем на отшибе. Победители, кто бы они ни были, предъявят свои претензии: «Где ты был в дни схваток?» Да несколько граммов свинца в затылок, и вся недолга.
Что же делать? Сбитый с толку, Соболев немо высился в полутьме-полусвете и думал. Может, выгнать этого азиата взашей? Тогда этот подлец сейчас же сообщит своим, получится, что ты запродался красным окончательно, а затем «мне отмщение и аз воздам». Нет, так нельзя. Рейнгардт наверняка уверен, потому и присоединился к Пепеляеву. Бог мой, как тут быть? И надо ж было вспомнить о нём. А ведь можно было отсидеться, переждать эти тревожные времена, а к Пепеляеву успелось бы, пусть только он завладеет городом. Ничего не остаётся, как, притворясь, согласиться, даже пойти на выполнение его поручений, если не слишком опасны. «Слово его — приказ». Это его-то, азиата, слово! «Я — твой друг». Придётся и на это пойти, встречать его как друга, иного выхода нет.
Внешне спокойный Валерий не спускал глаз с Соболева. По правде говоря, когда тот пригрозил ему Чека, Валерий не на шутку струхнул. Вручая ему ту записку, полковник Рейнгардт велел так: «Если начнёт увиливать — пригрози. Он трус. На красных работает скорее всего по необходимости». Но всё же целиком брать это на веру не следовало, за эти годы многое перевернулось, даже убеждения. Почему бы Соболеву и не стать ревностным работником у красных? Но тут потерявшийся в сомнениях Валерий с облегчением увидел, как Соболев, судя по лицу его, меняет гнев на милость.
— Господин штабс-капитан, не разрешите ли раздеться?
— Пожалуйста, прошу… Вон вешалка. Только меня вы, бога ради, зовите Эрастом Константиновичем.
Соболев указал в сторону смежной комнаты, затем пододвинул гостю стул, а сам сел на кровать.
Валерий снял шубу, повесил её и подошёл к Соболеву.
— Давайте-ка, Эраст Константинович, поздороваемся по-настоящему.
Пожали друг другу руки.
— С кем имею честь? — не отнимая ещё руки, спросил Соболев.
— Такыров… Пётр Петрович.
Пожатие Соболева было крепко, и это ещё более успокоило Валерия, ему подумалось, что это рука единомышленника.
— Пусть будет так. До поры до времени побудем в «товарищах». Ждать осталось недолго.
— Август Яковлевич… там?
— Полковник Рейнгардт — командир головного батальона дружины генерала Пепеляева.
Соболев живо поднялся:
— Перекусим немного. Ради встречи…
— Нет, не время, — возразил Валерий. — Мне задерживаться долго нельзя. До выхода ночных патрулей я должен успеть добраться к себе. Письмо прочли?
Соболев утвердительно кивнул.
— Поверили?
— Да.
— Поняли?
— Понял.
— Киньте его в печку.
Соболев молча вышел на кухню, и Валерий через приоткрытую дверь увидел, как ярко загорелся и тут же угас белый лоскут.
— Как сказано в письме, моё слово для вас — приказ, — сказал Аргылов, когда они опять уселись друг против друга. — Но помните, что это не мой приказ, и даже не полковника Рейнгардта. Это приказ командующего Сибирской добровольческой дружиной генерал-лейтенанта Пепеляева. Я только довёл его до вас. Вы же, как человек военный, должны и сами знать: приказ не обсуждается, а выполняется.
«Азиат! Дикарь!.. Послушать только, как дерзко разговаривает этот плосконосый с дворянином, с царским офицером!..» Соболев так и вскипел, но быстро утешил себя: азиат и впрямь лишь связной. Что-то вроде конверта, в котором пересылают письмо. Каким бы ни было содержание письма, можно ли обижаться на его конверт?
— Генерал Анатолий Николаевич Пепеляев и полковник Август Яковлевич Рейнгардт считают вас преданным белой армии, непримиримым врагом Советской власти, во всём своим человеком, единомышленником. Это верно?
— Верно.
— Значит, я могу довериться вам?
— А это ваше дело!
Сунув руки в карманы галифе, уязвлённый Соболев принялся расхаживать взад-вперёд:
— Прошу не забывать, что вы разговариваете с дворянином и офицером!
— Садитесь, Эраст Константинович! Не время прыгать, вы не кузнечик.
Если бы Соболев заметил в госте хоть признак смущения или раскаяния, он ещё больше разобиделся бы. Но равнодушие к его вспышке, укоризна усталого и озабоченного человека были Соболеву как шлепок по губам, гнев его сразу угас, подобно вскипевшей пене, на которую плеснули холодной водой. Соболев сел опять на кровать и обмяк.
— Я должен знать точно — могу ли я довериться вам полностью. Этого требуют интересы нашего общего дела, поэтому, Эраст Константинович, прежде чем обижаться, надо бы это понять.
— Прошу меня извинить, — смирился Соболев.
— Могу ли я передать, что вы свою судьбу вверяете в распоряжение генерала Пепеляева?
— Да!
— Знаете ли вы, какую силу представляет собой добровольческая Сибирская дружина?
— Знаю. Агентура красных работает неплохо.
— А если так, то должны вы знать и цели генерала. Якутск — только первый шаг в крестовом походе Пепеляева против большевизма. Конечная цель — Москва.
— Дай-то бог!..
— А теперь приказ генерала. Вы должны достать копию плана операции красных против Пепеляева.
— Ка-ак?! Штаб командующего и военкомат работают раздельно…
— Как достать — это ваше дело. Копию плана передадите мне. Должны понимать, насколько важно, чтобы этот план как можно раньше попал в руки генерала.
— Понимать-то понимаю…
— Теперь второе. Через верных людей надо развернуть среди красных отрядов агитацию, с тем чтобы они перешли на сторону Пепеляева. Прокламации и воззвания я вам доставлю.