Красавица Амга
Глава девятая
В первый день на пустующее место Кычи посматривал лишь обеспокоенный Томмот да староста курса в журнале против фамилии девушки сделал жирный прочерк. Зато на второй день техникум облетела поразительная весть: Кыча Аргылова убежала к белым. К белым! Такого Кыча не могла бы предположить даже в своих худших опасениях, когда, связанную, её увозили в санях. Слух этот распространился со скоростью летящего стрижа.
Томмот был поражён как громом, в первую минуту он прямо остолбенел: Кыча убежала к белым? Да никогда! Он попытался точно установить, от кого пошёл слух, но это ему, конечно, не удалось. Впору думать, что слух этот возник сам по себе. Кто-то рассказал, кто-то слышал, кто-то передал, а кто — поди разберись! Слуху поверили, и как бы даже с охотой поверили: что же удивительного в том, что дочь контры удрала к белым?
— Аргылову спрашивают, Аргылову!
— Кто спрашивает?
— Кажется, военный какой-то.
— Не из Чека ли?
— Очень может быть!
— Где Чычахов?
— Томмот, поди сюда!
Перед Томмотом стоял пожилой русский, одетый в короткий белый полушубок, левая рука его висела на перевязи. Военный козырнул, поднеся здоровую правую руку к поношенной заячьей шапке со звёздочкой.
— Копылов, красноармеец из больницы. Хотел бы повидать Кычу Аргылову.
— Её нет. Не приходила ни сегодня, ни вчера…
— А где она?
— Не знаю.
— По какой причине?
— Не знаю.
— Не знаю да не знаю! Как же так, вы с нею вместе учитесь. Может, она заболела, а вы и знать не знаете! Как твоя фамилия? Чычахов? Слушай, Чычахов, ты сейчас же сходи туда, где живёт она, и всё разузнай в точности. В больнице её ждут, а её нету — как же так? Если она прихворнула или что, мы добьёмся, чтобы туда сходил доктор.
В калитку, заложенную изнутри, Томмот стучался довольно долго, никто на стук не выходил, лишь пёс надрывался, гремя цепью. Когда Томмот отчаялся и даже пёс перестал рваться с цепи, утишив свой бешеный лай, лишь тогда вышла женщина.
— Кто?
— Аргылова дома ли?
— Нету её.
— А где она?
Глянув в щель, Томмот увидел, как женщина пошла обратно к дому.
— Где она? — вслед ей закричал Томмот.
Ответа не последовало, и это задело Томмота. Сотрясая забор, он стал упорно бить ногой в калитку.
— Кого надо? — на этот раз вышел сам хозяин.
— Аргылову.
— Тебе уже сказано: нету её. Или ты человеческого языка не понимаешь?
— Открывай!
Повелительный тон Томмота, кажется, возымел действие, и Ыллам, отодвинув засов, в приоткрытую калитку высунул красное лоснящееся лицо.
— Скажи-ка, товарищ… Вы откуда будете?
— Из техникума! Из педагогического техникума я…
— Из техникума — и так сильно пинаешь?
— Прошу тебя, скажи правду: где Кыча?
— Бог знает, где она теперь, — Ыллам Ыстапан неопределённо вскинул голову вверх.
— Как это так — ты не знаешь?
— А ты кем ей будешь? Брат, сват?
— Я тебя спрашиваю: где Кыча?
Отстранив хозяина чуть в сторону, Томмот шагнул вовнутрь, но Ыллам Ыстапан изо всех сил толкнул парня в грудь, и тот опять оказался за калиткой. Громыхнул засов.
Томмот терялся в догадках. Уехала на родину? Это, пожалуй, правда — больше ей ехать некуда. Но зачем она это сделала? Может, правы ребята, что дочь бая потянуло к баям? Чем станешь опровергать это предположение? Неужели всё, что он думал о Кыче, — самообман, и всё, что говорила она ему нынче и в прошлом году, только ложь и притворство? Не в силах поверить в это, но не в силах и разувериться, Томмот дошёл чуть ли не до отчаяния. В таком состоянии человеку нужнее всего друг, но где он? С кем-нибудь из ребят потолковать? Да что толку, всё то же самое услышишь: потерял революционную бдительность, попал в силки байской дочке… И тут пришла ему в голову неожиданная мысль — сходить к Ойурову. Умный старик поймёт его, а то ещё и поможет: правда, пусть даже самая горькая, лучше безвестности, а в ГПУ выявить правду сумеют…
В каменном здании на улице Красной Молодёжи не оказалось никого, кроме дежурного.
— И не будет никого, — сообщил дежурный. — Все на похоронах, Михася Урчусова нынче хоронят.
— Мне бы товарища Ойурова… — замялся Томмот, испытывая неловкость оттого, что не знает, кто таков Михась Урчусов, которого все отправились хоронить, бросив дела.
— Если важное что-нибудь, сходи к нему домой, — посоветовал дежурный. — Знаешь, где он живёт? Я сейчас тебе растолкую…
Поблагодарив радушного дежурного, Томмот пересёк несколько улиц, прошёл через несколько проходных дворов и вышел к длинному старому зданию над Логом. В длинном тёмном коридоре Томмот нащупал третью дверь слева, как объяснил ему дежурный, и постучал.
Услышав из-за двери «не заперто», Томмот вошёл. Ойуров сидел у печки, глядя в огонь, на вошедшего он не поднял головы.
— Здравствуйте, товарищ Ойуров.
— А, это ты! — с трудом отвлёкшись от какой-то невесёлой думы своей, Ойуров глянул на гостя. — Возьми-ка вон чайник да принеси воды. В коридоре, в бочке…
Томмот долго шарил в темноте, ища бочку и с недоумением думая о странном поведении хозяина: не удивился его приходу, ни о чём не спросил, а послал с чайником, будто они вдвоём тут живут.
— Чайник на плиту поставь. Раздевайся, кажется, обогрелась немного берлога моя. Ты стихи любишь читать? Зажги-ка вон свечку да подай мне… Там на столе увидишь…
С каждой минутой всё больше недоумевая, Томмот зажёг свечной огарок лучиной из печки, и на столе, заставленном немытой посудой, увидел старый журнал в синей обложке.
— Читал ли ты когда-нибудь этот журнал?
Томмот прочёл: «Саха сангата» , журнал якутской художественной литературы, год 1912». Нет, такого журнала Томмот не читал. Он даже не знал, что такой журнал, да ещё до революции, здесь, в Якутске, издавался.
— То-то и оно! — По всей видимости, Ойуров продолжал какой-то не законченный с кем-то спор. — Не знаем ни истории, ни культуры своего народа, зато страсть как любим об этом рассуждать! Да ещё чем больший невежда, тем больший знаток! Прочти-ка мне вот это… — перелистал страницу и ткнул в неё пальцем Ойуров.