Зверь с той стороны
Ещё петуховцы отличаются трудолюбием, телесной крепостью, происхождением от кержаков-раскольников, а следовательно – беспримерной скупостью, политическим консерватизмом и лояльностью к власти. Своеобразным выговором, большой свободой в употреблении ненормативной лексики и презрением к тротуарам. Широкая их натура требует широких дорог. При обилии мотоциклов, на которых сломя голову гоняют все – от детишек до старцев, страдальцев дорожно-транспортных происшествий до недоумения мало.
Едва ли не у всякой коренной петуховской семьи имеется родовое прозвище, пе-реходящее из поколения в поколение. Есть прозвища такие, которыми гордятся и такие, которые ненавидят. Есть заковыристые прозвища, происхождения которых не смогут объяснить и сами владельцы, есть понятные даже младенцу. А ведь есть ещё и частные, индивидуальные.
Меня Ольга ещё «на берегу» успокоила, сказав, что Басарыга и так звучит превос-ходно. Как и её девичья фамилия – Капралова. Себе она решила оставить прежнюю, но и от моей не отказалась. Сейчас щеголяет громким Ольга Артамоновна Капралова-Басарыга.
Но я-то знаю, что поименован уже Анкологом. Это перевранное с юмористиче-ской целью или от недостатка образования «эколог». Сей жест судьбы, понятно мне, сле-дует принимать трезво, без истерик, ибо прилипла сия «погремуха» накрепко.
Я здесь почти чужой, и пусть вживание, врастание моё сюда всё-таки идет, но – микроскопическими темпами. Словно я – из другого мира, отгороженного от Петуховки не только по-настоящему дремучими лесами (теперь я знаю, что это такое), но и каким-то сдвигом – не то чтобы сдвигом временным, но сдвигом над-реальным. Словно мною пе-реступлен порог, ступенька в пресловутом «информационном поле». Словно произошёл «соскок» информационной среды на иной энергетический уровень. Словно я попал в сказку. Но не ту, которая выхолощена литературной обработкой писателей, превращена в лубок художниками-иллюстраторами, а настоящую, материальную. В ту, которая начи-нается после точки, после «тут и сказочке конец, а кто слушал – молодец»; в ту, которая оживает, лишь когда книга уже закрыта.
Но я-то не сказочный, вот беда.
Зачем я всё это пишу, зачем вообще завел дневник?
Не знаю. Никогда прежде не чувствовал в себе такой потребности. Сейчас же – почувствовал. Кажется мне, что грядет (а может, и уже происходит) нечто – нечто такое… Небывалое… Эх, не могу объяснить.
Кажется мне, что коснется это грядущее и нас. К добру ли, к беде ли?
Пойму потом.
А дневник… авось дневник-то мне в этом и поможет.
P.S. Ну, а в горестном случае, если всё вышеизложенное, выше (и ниже) написан-ное – плод моего больного воображения, дневник поможет будущему лечащему врачу отследить протекание процесса «соскакивания с катушек» в динамике. Что, надеюсь, ус-корит выздоровление бедняги сумасшедшего.
ГЛАВА ВТОРАЯ,
в которой я чуть было не знакомлюсь с Фердинандом Великолепным и его Абре-ком. Первые жертвы, первые мысли. Успешная сдача теста. К осинам!
Пока мы шли к машине, Милочка совершенно успокоилась, аккуратно утёрла слёзки вперемежку с макияжем и стала как прежде красавица. Только чуть бледновата разве, да и Бог с ним, румянцем! Здоровый цвет лица – дело наживное… Я нежно приоб-нимал её за плечико, несколько смущаясь собственного удовольствия от этого процесса, но руки не отнимал. Да и она не делала попыток освободиться.
Разместившись в автомобиле, я первым делом припрятал пистолетик Большого Дядьки в хитрую прореху под сиденьем, отыскать которую непосвящённый человек мо-жет лишь при выдающемся везении. И, как выяснилось, не зря старался! Наверное, в го-роде объявили новый этап операции «Вихрь – антитеррор» (не упомнишь, который по счёту), а потому нас дважды останавливали серьёзно настроенные городовые с автомати-ками и предлагали «подышать воздухом», пока они шерстят Рэнглер в поисках запре-щённых к владению предметов. По какой причине им казался подозрителен именно мой не самый новый, совсем не большой и далеко не самый броский в потоке разномастных автомобилей джип, осталось для меня неразрешимой загадкой.
На поцарапанную мою личность городовые посматривали с хмурым интересом, но Милочка жалась к боку так доверчиво, что понял бы и министр внутренних дел: я – славный, я – законопослушный, я – паинька. К тому же все документы находились в полном ажуре – не придерёшься. Но на всякий случай я стал с большей ответственностью относиться к выполнению требований правил дорожного движения.
– Интересно, – сказала Милочка, одновременно производя с помощью пуховки и пудреницы ликвидацию последних следов недавних рыданий, – как будут объясняться наши комсомольцы-добровольцы, если их остановят стражи порядка? С полным-то кузо-вом жестоко избитых хулиганов? И кто они, между прочим, такие, эти нежданные добры молодцы?
– Один момент. – Я похлопал себя по карманам. Та-ак, а где же визитка? Не ина-че, выронил, когда прятал оружие. Остановившись на светофоре, я скосил глаз вниз, но беленькой гладенькой картонки не было и под ногами. – Похоже, сия тайна останется в веках, на потеху нашим пытливым потомкам, – сообщил я без особого, впрочем, огорче-ния. – Пропала визитка, пропала без следа. Испарилась чудесным образом.
– Твоя уверенность в том, что у нас будут общие потомки, имеет под собой какие-то солидные основания? – спросила Милочка с милой наивностью, подкреплённой оча-ровательным взмахом только что восстановивших идеальную форму и оттенок ресниц. Которая наивность, тем не менее, не могла никого провести: Филиппа А. Капралова, эск-вайра, вновь решительно ставили на место.
– Хочется надеяться… – осторожно выговорил я.
– Ого! Я могу расценивать эти слова как предложение руки и сердца?
– Н-ну, – замялся я, судорожно соображая, как бы выпутаться из щекотливой си-туации с наименьшим уроном для собственной свободы. – Ну-у… О, гляди, мы приеха-ли!..
Милочка удостоила меня взглядом, который нёс столько неприкрытого ехидства, что не будь в нем ещё и доброжелательности взрослого по отношению к слишком явно хитрящему ребенку, я бы тут же провалился сквозь сидение. А возможно, и сквозь пол вдобавок.
Возле Милочкиного дома прогуливался папа Фердинанд с крепким «кавказцем» на смехотворно тонком поводочке. Папа (я узнал его по неподдельно радостному вос-клицанию моей спутницы) выглядел лет на сорок, вряд ли много больше, был молодце-вато усат, по-мужски красив, а шириной мог бы поспорить с платяным шкафом. У «кав-казца» напрочь отсутствовал обязательный по правилам выгула собак намордник… как, впрочем, отсутствовало и благодушное выражение физиономии у его поводыря.
– Если я вылезу из машины, они меня немедля растерзают, – скорее с уверенной, нежели с вопросительной интонацией молвил я.
– Да, папуля мужчина строгий, – заметила Милочка не без законной дочерней гордости за горячо любимого родителя. – Чтобы не сказать – суровый. Двадцать лет ар-мейской службы, это тебе не шуточки! Да и военная специальность у него соответст-вующая. Парашютист-десантник. Элитный, заметь, не хухры-мухры: последняя кадровая должность – командир ДШБ, гвардии подполковник! Сейчас, правда, он в запасе… но продолжает заниматься нужным государству делом. Преподаёт губернскому ОМОНу ру-копашный бой в замкнутом пространстве и при неблагоприятном расположении окру-жающих предметов. Ну, знаешь, – лифты, салоны автомобилей, городские малогабарит-ные квартиры, вода по грудь и тому подобное.
– Так вот откуда потрясающее чудо самообладания, выказанное тобою в процессе схватки с пьяными мерзавцами! – воскликнул я, счастливый осенившей меня догадкой. – Дочь штурмовика-парашютиста! Преклоняюсь, честное слово!
– Да какое там самообладание, – засмущалась Милочка. – Я знаешь, как перетру-сила! Ой, папка, кажется, меня разглядел, – спохватилась она. – Пойду, пожалуй.
– Мне всё-таки лучше остаться в машине или как?
Она на мгновение задумалась, умилительно уткнув пальчик в чистый свой, до-нельзя симпатичный лобик.