Ведомые (ЛП)

Я ожидала безликого, серого аристократа, но этот парень загорелый, а его черные волосы падают до самой линии бровей. Идеальные по форме губы сжимаются от раздражения, когда мужчина перелистывает журнал перед собой.
Но, очевидно, он чувствует мой взор — и то, что я глазею, словно пронзенная гарпуном рыба, отнюдь не помогает — так что парень поднимает на меня вопросительный взгляд. И вот, я поражена полной силой этой мужской красоты.
Его глаза цвета морской синевы. Выразительные темные брови сходятся на переносице, выражение его лица словно надвигающийся шторм. Он вот-вот поразит меня взглядом насмерть. За этой мыслью следует еще одна: лучше бы мне как-то исправить ситуацию.
— Иисусе, — выпаливаю я, поднимая руку и прикрывая ею глаза. — Будто смотришь на солнце.
— Что? — восклицает он, прищуривая эти свои яркие глаза-лазеры.
О, как же будет весело.
— Просто прекрати, сможешь? — я кошусь на него. — Ты слишком сексуален. Я не в силах это вынести.
Это правда, хотя мне бы никогда не хватило смелости произнести подобное при нормальных обстоятельствах.
— С тобой всё нормально? — его тон говорит об обратном.
— Нет, ты почти меня ослепил, — я машу рукой. — У тебя есть выключатель? Это можно прикрутить?
Его ноздри расширяются, а кожа будто становится темнее.
— Мило. Я застрял рядом с сумасшедшей.
— Только не говори, будто не знаешь, какой ослепляющий эффект производишь, — я бросаю на него взгляд, широко открыв глаза. По крайней мере, надеюсь, что это так выглядит.
Он вздрагивает, когда я хватаюсь за разделитель между нами и наклоняюсь немного вперед. Черт, а парень приятно пахнет — что-то вроде смеси одеколона и хорошей шерсти.
— Женщины, наверное, падают к твоим ногам, словно дохлые мухи.
— По крайней мере, дохлые мухи молчат, — бормочет он, резкими движениями перелистывая журнал. — Мадам, сделайте мне одолжение и воздержитесь от разговоров на оставшуюся часть полета.
— А ты герцог? Говоришь реально, как герцог.
Его голова дергается, будто парень хочет взглянуть в мою сторону, но умудряется удержать взгляд перед собой. Его губы сжимаются, белея по краям. Бурлеск.
— О, или, может, принц. Я знаю! — щелкаю пальцами. — Принц Очарование!
Из его носа вырывается порыв воздуха, словно мужчина одновременно хочет засмеяться и возмутиться, но на самом деле это скорее возмущение. А затем он замирает. И на мгновение мне становится не по себе, потому что, очевидно же, что я над ним издеваюсь. До сих пор я не заметила, какая хорошая у него конституция тела.
Вероятно, его рост больше шести футов, ноги длинные и сильные, что заметно даже под брюками цвета древесного угля.
Боже, на нем свитер: бледно-серый и обтягивающий торс. Он должен выглядеть как полный кретин, но нет... Этот свитер лишь подчеркивает силу его рук и рельеф мышц под рубашкой. Как же несправедливо.
У него такие широкие плечи, что даже огромное кресло первого класса кажется ему маловатым. Но при этом всё тело длинное и худощавое. Думаю, все остальные мышцы под красивой и придирчиво подобранной одеждой тоже достойны слюнопускания, черт их побери.
Я разглядываю всё его тело, включая то, как прямо сейчас парень напрягает руки. Правда, не думаю, что он станет использовать свою силу против меня. Его поведение кричит: «Я напыщенный придурок», но он не кажется задирой. В разговоре со стюардессой он ни разу, на самом деле, не повышал голос.
И всё же мое сердце бьется быстрее, когда мужчина поворачивается ко мне лицом. Злобная улыбка изгибает его прекрасные губы.
Не смотри на них. Он затянет тебя в водоворот греха, и дороги назад оттуда нет.
— Ты меня разгадала, — откровенничает он низким и таким теплым голосом, что можно было бы растопить масло. — Принц Очарование к твоим услугам. Простите за краткость, мадам, но я нахожусь на исполнении очень важного задания, — он наклоняется ближе, окидывая салон взглядом, перед тем как снова взглянуть на меня. — Я ищу свою невесту, знаешь ли. Увы, на тебе нет хрустальных туфелек, так что ты не она.
Мы разом смотрим на мои босые ноги и красные чаксы, стоящие рядом на полу. Он качает головой.
— Ты же понимаешь, что мне нужно оставаться сосредоточенным на поисках.
Он широко — хоть и фальшиво — улыбается, и на одной его щеке появляется ямочка, так что я задерживаю дыхание. Двойной пиздец.
— Вау, — я мечтательно вздыхаю. — Всё стало еще хуже, когда ты улыбнулся. Тебе и вправду нужно нацепить на себя предупреждающую табличку, Солнышко.
Его улыбка исчезает так же быстро, как из ваших рук выпала бы горячая картошка, и парень открывает рот, чтобы ответить, но вдруг рядом с ним оказывается стюардесса.
— Мистер Скотт, может, вы хотите что-то выпить перед полетом? Шампанское? Или «Пеллегрино»?
Я почти удивлена, что она не предлагает саму себя. Но это явно подразумевается по тому, как девушка наклоняется над ним, как ее рука ложится на сидение рядом с его плечом, а спина изгибается настолько, что грудь подается вперед. Я не могу ее винить. Чувак эффектный.
Но он едва ли смотрит в ее сторону.
— Нет, спасибо.
— Вы уверены? Возможно, кофе? Или чай?
Он изгибает одну бровь так надменно, как могут только британцы.
— Мне ничего не нужно.
— Шампанское было бы здорово, — говорю я.
Но стюардесса не отводит взгляда от своей добычи.
— Я искренне извиняюсь за путаницу, мистер Скотт. Правда. Я предупредила начальство, и они сделают всё возможное, чтобы компенсировать вам неудобства.
— Неактуально, но спасибо, — парень поднимает свой журнал со спортивной элегантной машиной на обложке. Как типично.
— Ну, тогда, если вам ничего не нужно...
— Не знаю насчет него, — перебиваю я, — но я бы с удовольствием... Эй! Алло? — я машу рукой, когда она уходит, чрезмерно виляя бедрами. — Бьюллер?
Я чувствую его улыбку и бросаю на парня взгляд.
— Это твоя вина, знаешь ли.
— Моя? — Приподнимая бровь, он не отводит взгляда от журнала. — И какие же жизненные злоключения привели тебя к данному выводу?
— Ты охренительно хорош собой, так что она не видит никого, кроме тебя, Солнышко.
Его лицо не выражает ни эмоции, хотя губы изгибаются.
— Если бы моя внешность могла еще и лишать женщин способности говорить.
На это я не могу сдержать усмешки.
— О, спорю, ты бы очень этому радовался: все эти беспомощные женщины просто улыбаются и кивают. Хотя, боюсь, на мне бы это не сработало.
— Конечно, нет, — заявляет он. — Я застрял рядом с тем, кто, очевидно, страдает неизлечимым случаем словесного поноса.
— Сказал мужчина, у которого явно социальный запор.
Он снова замирает, а его глаза округляются. И опять странный звук срывается с его уст, напоминая сдерживаемый смешок.
— Господи, — мужчина сжимает переносицу, стараясь сдержаться. — Я обречен.
Я улыбаюсь, желая рассмеяться, но тоже сдерживаю порыв.
— Так и есть, — я глажу его по предплечью. — Но всё закончится через каких-то семь часов.
Он стонет, поднимая голову. Веселье в его глазах настоящее, и это еще сильнее усугубляет для меня ситуацию.
— Я не переживу это...
Самолет слегка вздрагивает, начиная отъезжать от гейта. Лицо мистера Солнышко бледнеет, приобретая милейший оттенок зеленого цвета, перед тем как его заменяет бледно-серый. Боязнь полетов. Но он явно из тех, кто предпочтет авиакатастрофу признанию в своем страхе.
Чудно. Скорее всего, еще до взлета у него случится гипервентиляция.
Возможно из-за того, что моя мама тоже боялась летать, или потому что мне нравится думать, будто ужасное поведение мистера Солнышко основано на страхе, а не на его мудозвонском характере, я решаю ему помочь. И, конечно же, еще больше повеселиться в процессе.
Габриэль
Я в аду. Это знакомое мне место — длинная узкая труба с приклеенными к ней крыльями. Смертельная ловушка на пять сотен мест со спертым воздухом и жужжащими двигателями. Я часто тут бывал. Только на этот раз дьявол собственной персоной составляет мне компанию.