Один в поле
– Отчих краев. Малым был, когда увезли.
– Отчих краев… малым… – усмехнулся Фогуту. – А говоришь совсем по-нашему. Земляк… Как фамилия?
– Текуду! Капрал Текуду!
– О-о! Капрал? Так ты служил?
– Немного, – смутился здоровяк. – Седьмая бронетанковая бригада.
– Ничего себе немного! – хлопнул себя по камуфляжным серо-коричневым бокам лейтенант. – Да мы, пехота, на вас молиться готовы были, на танкистов! Особенно на седьмую. Очень вы нам тогда помогли. Не вы бы… – офицер оборвал себя и махнул рукой. – А ты тоже воевал? – вопрос был обращен к Рою.
Тот пожал плечами. По сравнению с героическим другом он, можно сказать, и не воевал.
– Рой Гаал ранен в боях под Мугелой, – Зарис, боясь, что друг провалит все дело своей скромностью, выпалил чуть ли не самую длинную фразу в жизни. – Награжден медалью «За боевые заслуги» второй степени.
– О! Так вы оба герои-молодцы! – офицер похлопал Роя по плечу. – Считайте себя зачисленными в егеря, солдаты. Этих двоих – в первую роту, – бросил он через плечо приземистому фельдфебелю. – Остальных бракую. Пусть в линейных потопают. Служите, парни!
Вот и все. И не пригодилось рекомендательное письмо от ротмистра Лооса, которое Рой припас на всякий случай: командира горных егерей полковника Зедду тот знал еще по той, семь лет назад закончившейся войне с Хонти, зеленым лейтенантом.
– Прирожденный вояка, – так охарактеризовал горного егеря однорукий ротмистр. – Дитя войны. Поверь мне, мальчик: если войны нигде не найдется, он сам ее организует. Боюсь только, на его век хватит мест, где потребуются руки, умеющие держать оружие и головы, знающие, как им распорядиться с наибольшей пользой…
Тогда, полгода назад, они засиделись с господином Лоосом далеко за полночь.
Рой так и не завершил свой марафон: в нескольких десятках метров от домов Табуды его и его немногочисленных спутников (только немногие продолжили движение вперед, когда оборвался порыв) встретили импровизированные шлагбаумы и вооруженные молодые люди в какой-то незнакомой полувоенной форме. Встретили и завернули назад. Мягко, но безапелляционно. Дону он не нашел, и где она, что с ней случилось, жива ли она – оставалось только догадываться. В толпе ползли смутные слухи о мощных взрывах, потрясших Святой Город, десятках тысяч погибших… Обвиняли хонтийских и пандейских наймитов, диверсантов Островной Империи, спящих и видящих, как отомстить за разгром их Армады, горских террористов… Последнее почему-то показалось убитому горем Рою – он так и не застал в живых мать, по словам отца, тихо угасшую в то самое время, когда юноша в толпе шагал в сторону Табуды вершить справедливый суд над самозваным пророком – наиболее логичным. И ротмистр-инвалид, которому он за последние месяцы привык верить больше, чем вечно пьяному отцу, его не разубедил.
– Все логично, – доказывал в сомнении качающему головой офицеру раскрасневшийся Рой. – Говорят, этот самозванец, этот Мах Сим, – он выговорил воровскую кличку с отвращением, будто выплюнул попавшее в рот насекомое, – словно две капли воды похож на горцев, как их описывают в старых книгах, – высок ростом, могуч, светлоглаз…
– И что с того?
– Как что? Один из них, может быть, предатель и отщепенец, явился сюда, чтобы смущать нашу молодежь своим лжеучением! Подумать только: Саракш, дескать, не вечная твердь, а каменный шар, летающий вокруг Мирового Света, а сам Мировой Свет… Тьфу! Я даже повторять не хочу эту ересь!
– И за что же тогда горцы, по-твоему, взорвали Табуду? За Мировой Свет?
– Ну… Почему за Мировой Свет… Взорвали за то, что этот лжепророк посвятил наших в их тайное знание…
– Значит, он не лжепророк?
Рой осекся и замолчал.
– Вы меня запутали… – беспомощно произнес он после долгого раздумья. – Но разве тайное знание не бывает ложным?
– Бывает, – согласился однорукий ротмистр. – Но тогда зачем убивать массу людей, чтобы наказать отступника? Это ведь только укрепит остальных в уверенности, что все им поведанное – святая правда. Не проще ли оставить все как есть, чтобы люди, не имеющие возможности проверить его бредни, сами разуверились в этом учении?..
Он не пытался отговорить Роя от его задумки. Да и что мог господин Лоос предложить молодому человеку, потерявшему сестру и мать, оставшемуся без средств к существованию (девять десятых работников танкового завода оказались на улице гораздо раньше, чем рассчитывали)? Устроиться, как и он, охранником в ларек какого-нибудь разбогатевшего неизвестно на чем выродка? Увы, желающих было предостаточно, а число мест ограничено. Попытаться найти работу на каком-нибудь заводе? Военная промышленность сворачивалась повсеместно, и на десять закрытых танковых, оружейных, патронных заводов открывалась от силы одна фабричка по штамповке ночных горшков или жестяных ведер. Если отбросить крестьянство, в котором коренной горожанин ни черта не понимал, и криминал, от которого честного парня воротило будто от протухшей еды, оставалось одно – армия. Это была единственная в бывшей Империи профессия, где не только платили какие-то гроши, но и «бесплатно» одевали, обували, давали крышу над головой. Платой за все это сплошь и рядом была кровь, но крови ли бояться человеку, которому нечего терять, кроме своей жизни, к тому же успевшему повоевать и знавшему не понаслышке, что смерть вовсе не так страшна, как ее малюют. Гораздо страшнее – жизнь без надежды…
* * *– Ты, ты и ты!
Появившись в казарме, как всегда, стремительно и неожиданно, капитан Фогуту поочередно ткнул пальцем в Роя, Зариса и еще одного молодого солдата, принятого в роту двумя неделями позже, взамен очередного «выбывшего». Подобные замены в подразделении, не вылезавшем из «боевых», были обыденны, как смена дня и ночи, и парню, которого сменил новичок, еще повезло отправиться домой «теплым», а не «холодным». В конце концов, оторванная миной по щиколотку нога и пенсия до конца жизни все же лучше цинкового ящика и единовременного пособия семье. На войне быстро становятся философами и фаталистами…
Солдаты нехотя, но без ворчания сползли с коек – их секция наслаждалась заслуженным отдыхом после двадцатикилометрового марш-броска с полной выкладкой. Второй лейтенант Зоту, как шутили записные ротные остряки, считал себя обиженным судьбой, не позволившей стать полным тезкой знаменитого маршала, и лютовал в подготовке личного состава, свято претворяя в жизнь его знаменитое: «Пот учений превращается в золото победы». «Если до того не обернется могильным камнем!» – зубоскалили те же острословы.
Одно радовало: если бы солдаты потребовались для какой-нибудь срочной хозяйственной работы вроде рытья новой ямы под солдатский нужник в напоминающем по твердости железобетон каменистом грунте, капитан Фогуту прислал бы своего верного фельдфебеля Набигобу. А уж если забрал самолично, то дело предстоит более увлекательное, чем ковыряние густо замешанной на гальке и щебне глины неподъемным «карандашом» [1] – самым интеллектуальным инструментом на свете.
– Держите котелки, – загадочно напутствовали «избранников» более опытные егеря, вольготно развалившиеся на койках и намеревавшиеся использовать наиболее продуктивным образом все положенное на отдых время до последней секунды. – У новичков сплошь и рядом крышку сносит!
Добиться от них чего-либо вразумительного не представлялось возможным…
Глава 4
– Ну как ты?
– Живой…
Рой выкроил минутку, чтобы заскочить в санчасть, и нарвался на такое яростное сопротивление дежурной медсестры – известной на весь корпус красавицы Латы Тог, – что минутка эта грозила превратиться в полчаса. Разоруженный, облаченный в куцый белый халатишко, трещавший на изрядно подкачанных здесь, в горах, плечах, он робко постучал в дверь. Юноша ожидал увидеть друга если не при смерти, то в таком состоянии, что краше в гроб кладут. Но стоило ему просунуть голову в палату, как все сомнения развеялись, словно дым.