Снова с тобой

– Мой дорогой, – повернулась она к своему спутнику. – Мой дорогой, добрый Спинтон. Будь так любезен, отвези меня домой.
Гладкое, свежевыбритое, без единой морщинки вокруг темных глаз лицо Спинтона выразило озабоченность.
– Домой? Но еще так рано. Мне казалось, что тебе здесь нравится.
– Мне нравится, просто я немного устала. Пожалуйста. Ты же не будешь против?
Этого нельзя было делать, но она добавила в свои слова чуть-чуть жалобности, придала голове легкий наклон, а взгляду – немного нежности. Спинтон был хорошим человеком, прекрасным человеком. И легко управляемым, как ребенок, которого ведут за ручку. Нужно только показывать, куда ставить ножки, туда он и пойдет.
– Разумеется, я тебя отвезу. Может, заедем в аптеку? Она похлопала его по руке.
– Нет, мне нужно прилечь. Боюсь, вечер меня немного утомил.
Он кивнул и повел ее к выходу.
– Жуткая толкотня. И чересчур жарко, на мой взгляд.
Октавия посмотрела на Спинтона. Его рыжеватые волосы были аккуратно уложены, ни один волосок не выбивался из прически. Узел на галстуке безупречен. Ни капельки пота на лице. Спинтон выглядел безукоризненно. Не то что она – поникшая, как цветок без воды.
Подол шелкового платья цвета слоновой кости мешал при ходьбе. Ступни горели. Чулки липли к ногам. По шее стекал пот. А тут еще и лакей чуть совсем не доконал, накинув ей на плечи капюшон.
Домой, быстрее домой, где можно вытянуться на постели. Лежать и чувствовать, как ласковый ночной ветерок, влетая в окно, холодит разгоряченное тело.
И думать о Норте. Да, ей хотелось в спокойствии и тишине подумать о том, как она снова увидится со своим Норри.
Он ни разу не пришел с визитом в дом ее деда. Она не осуждала его за это. Но он ни разу не написал ей, не передал ни строчки ни с кем из своих братьев, с которыми она встречалась в свете. Это выглядело так, словно он вычеркнул ее из своей жизни. Почему? Он ведь должен был понимать, что она скучала без него. Он, наверное, тоже скучал. Все из-за ее деда? Но она представить не могла, что Норри испугался бы кого-нибудь, пусть даже самого графа. Нет, он сам так решил – не общаться с ней, забыть ее.
Как жалко, что она не сумела вот так же забыть его. Конечно, время от времени ей удавалось на несколько дней выкинуть его из головы, даже на несколько недель удавалось, но насовсем – никогда. Она не тот человек, который забывает лучших друзей.
– Мне кажется, ты только делаешь вид, что все в порядке, – заметил Спинтон, когда они разместились в карете. – Ты получила еще одно письмо? Это из-за него столько беспокойства?
Он еще тут? Октавия глянула на Спинтона, сидевшего напротив. Она совершенно забыла о бедняжке.
Впрочем, он не был «бедняжкой». Он был новым графом Спинтоном, наследником ее деда. Они с Октавией были двоюродными братом и сестрой.
– Нет, – рассеянно откликнулась она. Ей трудно было сразу переключиться с мыслей о Норте на что-нибудь другое. – Со вторника ничего не было.
Спинтон поджал губы.
– Они стали приходить чаще.
Разве? Письма Октавию мало беспокоили. Но Спинтон воспринимал их более зловеще, чем она. Они казались ему порождением болезненного ума, она же считала их романтическими потугами какого-нибудь тайного поклонника. Нелепые вирши, глупые оды, посвященные ее волосам, ее глазам, даже ступням, – как можно всерьез верить, что их автор опасен? Зануда в худшем случае.
– Я думаю, тут не о чем беспокоиться, – заметила она, прикрывая рукой зевок. О Господи, вот теперь еще измазала перчатку губной помадой!
– Позволь мне нанять кого-нибудь, чтобы разобраться с этим делом.
– Спинтон, поверь, все это не имеет никакого значения. – Она еще раз зевнула. – Прости. Не могу понять, с чего вдруг такая усталость.
Спутник понимающе смотрел на нее в сумрачном свете экипажа. Карету тряхнуло на выбоине, и они качнулись из стороны в сторону.
– Зато я понимаю. Потому что ты не выспалась. Ты все время беспокоишься о деньгах и об этих чертовых письмах. И не пытайся убедить меня в обратном. Я все равно не поверю.
Конечно, не поверит. Спинтон был сама любезность и воспитанность, но в то же время непреклонный и упрямый, как старый мул.
Да, он был прав. Ей частенько приходилось волноваться из-за денег, но не оттого, что их не было, а, наоборот, оттого, что их было слишком много. Никогда раньше ей не доводилось получать доступ к таким огромным суммам. Но после смерти деда она вдруг поняла, что стала очень богатой, и теперь не знала, как распорядиться своим состоянием. Просто так сидеть на деньгах и наблюдать, как они расходятся, было страшно неинтересно. К сожалению, ей мало что было известно про биржи и выгодные вложения.
Что касается писем, она и не думала о них. Лишь единственный раз она вышла из себя, когда одно из этих идиотских посланий доставили в возмутительно ранний час. Она часто вспоминала о матери и удивлялась, как неожиданно повернулась ее собственная жизнь. Если бы дед не разыскал Октавию после смерти матери, если бы не открылось, что она законная дочь английского лорда, ей скорее всего пришлось бы пойти по материнским стопам и оказаться на сцене.
Вероятно, подспудный страх и привел ее к Норту с этой просьбой, на которую он, поколебавшись, в конце концов согласился.
– Я знаю, что должен уважать твои желания. Но мне нужно, чтобы ты наконец вспомнила про наш брак. Почти месяц прошел, как я предложил тебе руку и сердце.
Октавия только улыбнулась в ответ. Что сказать? Что она уже решилась, но встреча с Нортом неожиданно заставила ее передумать? Спинтон захочет узнать, почему она так тянет, и ей придется соврать, потому что ему невозможно рассказать о чувстве, которое она испытала, увидев Норта.
В тот момент она ощутила, что все вдруг встало на свои места. Он как будто принес в ее жизнь гармонию.
Нет, она не может сказать Спинтону, что кто-то другой вызвал в ней чувство, какого ему вызвать никогда не удастся. И не сможет сказать ему, что тот, другой, делил с ней постель. Когда в конце концов они поженятся, останется лишь надеяться, что Спинтон не сообразит, что его красная от смущения молодая жена отнюдь не девственница.
И Октавия решилась. Она выполнит обещание, данное деду, она выйдет за Спинтона, но попозже. При этом оловом не обмолвится о том, что двенадцать лет назад отдалась Норту Шеффилду, и совсем не потому, что хотела обмануть жениха. Просто память о Норте принадлежала только ей одной, и она не собиралась делиться ею ни с кем другим.
Спинтон вздохнул.
– Извини, дорогая, – сказал он. – Я не хотел огорчать тебя.
Она тут же откликнулась:
– Ты и не огорчил. – Ее огорчил Норт, когда отрицательно покачал головой. «Ты меня не знаешь», – читалось в его взгляде, и она так и не могла понять почему.
Ни единого письма, никаких встреч, только цветы ко дню рождения. Он присылал их по-прежнему. Последний букет она получила сразу после своего тридцатилетия. На карточке незнакомым почерком было написано простое пожелание счастья. Норт даже не расписался.
Это подношение стало грустным напоминанием о том, что в ее возрасте уже неприлично оставаться не замужем. Что только благодаря своим деньгам она может позволить так себя вести, но у власти денег тоже есть свои границы. В конце концов и у Спинтона может иссякнуть терпение.
– Интересно, что за дела привели сегодня Норта на бал? – Спинтон задумался, глядя в темное окно кареты.
От звука его имени у Октавии екнуло сердце.
– Что-то, что, вероятно, имело отношение к лорду Барнсли. – Скорее всего, оценив ситуацию, она сделала вывод, что прибывшая на бал женщина низкого сословия является матерью леди Амелии, а лорд Барнсли ее отцом. Об этом говорили взгляды, которыми они обменялись.
– Наверное, стоит поговорить с Шеффилдом по поводу твоих писем. Может, тебе станет спокойнее, если ими займется он?
Октавия проглотила готовые вырваться ругательства, каким она научилась много лет назад на улицах близ площади Ковент-Гарден.