Голос из хора
Поскольку пространство здесь практически исчезает, а время стесняется препятствием на пути и норовит раздаться, убегая мыслью на много лет вперед, - когда пробуждаешься, оно оказывает-ся либо ближе, либо дальше, чем ты ожидал, оно запаздывает и перерастает себя, сразу становясь и больше и меньше своих обыкновенных размеров.
- И вот растешь, как бурьян.
- А растут там одни скорпионы мыльного цвета, которые смертельно кусают людей и животных.
- Взял бы его в свои худые руки!..
- Телевизор послушать, радио посмотреть...
И та и другая жизнь сливаются в одно причитание.
На грузинских миниатюрах (17 в.) к "Витязю в тигровой шкуре" все эпизоды сопровождаются изображением Солнца и Луны в виде двух ликов, стерегущих событие. Преходящее действие погружено в пейзаж как всеохватывающее пространство подсолнечного и подлунного мира. Дейс-твие развертывается (ему есть куда развернуться), так чтобы, ускользая из глаз, не слизнуть со сцены вселенную. Картина - как море, где буря на поверхности соседствует с тишиной в глубине.
Прошлое помнило, что за временем простирается вечность и умело ее обнаружить в любой точке самого молниеносного мига. Не то, чтобы время шло медленнее, но быстротекущий процесс даже со стороны субъективной был облит состоянием длительности.
Пожалуй, только теперь мне сделалось это доступным не чисто умозрительно.
Довелось недавно услышать:
- Жена сердится, что долго сижу.
Сколько уныния в этой реплике, и какая длинная жизнь лежит за нею! Душа плачет: "жена сердится, что долго сижу".
Взгляните на лысого человека. Что с него взять? Всякий смеется: плешь. Но посмотрите: там, где еще растут на его лбу волоски, - да ведь это похоже на Альпы, господа, на хребты Кавказа, покрытые с каждым веком редеющим постепенно кустарником!..
Заботы мои просты, радости безыскусны: вчера, например, постриг на ногах ногти.
10 октября 1966.
Когда сведения о себе самом приходят со стороны, перестаешь себя узнавать.
Не спеши, давай послушаем эпическое течение времени.
Иногда кажется, читаешь какую-то книгу, а когда дочтешь и оглянешься, - пройдет жизнь.
Наверное, время воспринимается здесь как пространство - и в этом загадка. По нему как будто идешь, и это тем более странно, что сидишь на месте, не двигаясь, и увязают ноги, и относит как бы назад, в прошлое, так что, придя в себя, удивляешься, что прошел уже год и снова осень.
Здесь не верна пословица: жизнь прожить - не поле перейти. Нет, именно поле. И перейти.
- Я кто в твоем лице?!
Разительное персональное сходство с оригиналом в фаюмских портретах и много раньше, в Египте, продиктовано необходимостью забронировать место, где поселится в будущем отлетаю-щая душа. Портрет - координаты отбытия и воскресения, указатель в пути, чтобы не заблуди-лась. И в нем же - помимо сходства с живым индивидуальным лицом - присутствует отрешен-ность ее полета, витания в раздумьях, куда бы сесть, на ком удостовериться. Вещественная оболочка лица, включая всю биографию и психологию, в ней напечатанную, на себе не задержива-ет, но пропускает вас дальше, в ту погруженность, куда все они смотрят посмертно. Чувство последней инстанции, стены, вы здесь не испытываете - столь непрошенной, непрошибаемой в портретах реалистической школы, где живое лицо нацелено на вас, как ружье, заряженное ненужным и навязанным насильно знакомством. Сходство с человеком, о которого спотыкаетесь, который служит препятствием, перестает вам мешать. Это сходство - окно, стрелка входа и выхода, и мы радостно бежим по растворенному коридору: лицо затягивает, - у-у-у! как выталкивает взглядом самодовольный 19-ый век, где каждый портрет кричит: "уходи, это я", или: "посмотри, это - я", так или иначе задерживая, не пуская пройти.
...Итак, реализм впервые в портретном искусстве понадобился совсем не затем, чтобы себя показывать и собой восторгаться, но чтобы потом во времени и пространстве себя разыскать, и эта серьезность намерений его питала, оправдывала, и радуешься за человека, озабоченного большими запросами своего местонахождения.
Но тотчас возникает проблема: что такое лицо, не на портрете, а в жизни, и зачем оно нужно, и почему мы к нему подбегаем, и, разговаривая друг с другом, засматриваем в лица, как в зеркало, и пляшем перед ним, и примериваемся, словно хотим войти?..
Облизал по-собачьи ложку и сунул в карман. Я тоже облизал и тоже сунул.
- Он навел пистолет и кричит "руки вверх", а я поднял руки и вижу, что у него от страха дрожит лицо.
- У меня глаза - вот такие! А почему я знаю? - все гримасы мои ему передавались и были у него на лице написаны.
- Разинул он рот, сколько можно разинуть. Глаза выкатил. И тут я увидел, как человек на глазах седеет. Волоса поднялись, шапка упала. А по волосам, по лицу - будто кто молоко льет.
Смех снизу и плач сверху - оба они потрясают действительность и не дают ей устояться.
Когда нам плохо, губы съезжают вниз, когда весело - вверх, и все лицо перекашивается и прыгает - вибрирует. Не есть ли это способ балансировки, поиски спокойствия, из которого вывели нас и к которому мы возвращаемся, минуту-другую подергавшись, покачавшись в разные стороны, по образу канатоходца, восстанавливающего равновесие? И не служат ли гримасы плача, ужимки смеха, так похожие друг на друга, защитной мерой или пантомимой организма, предпочи-тающего имитировать смертные судороги, нежели их на деле испытывать? Вслед за гимнастикой лицевых мышц и профилактическим сотрясением тела наступает облегчение. Игрою физического покрова мы уняли дрожь души, внешней встряской предотвратили внутренний взрыв...
Сама природа украсила голову лицом.
- Жаль - вот лик испортил!
(После драки - на вырванный клок бороды)
- У меня-то рожа стрёмная (срамная)...
- На губе - усы. С мошонки пересажены.
- Моя жизнь у меня на лице написана!
И все лицо - в каких-то шрамах, буграх. И острый нос заканчивался раздвоенным, на двух шарах, наконечником.
Надзиратель:
- Я тебя по лицу вижу - кто ты есть.
- А раздеть - еще больше увидишь.
Наколки:
На груди (на плече) стереотипная надпись - "Нет в жизни счастья".
На животе - "Еще не наелся".
На ногах - "Они устали".
И на члене - "Нахал".
Схема человека.
Но иногда - в дополнение к ней - на коленных чашечках татуируют цветы.
Хорошие прозвища:
Коля Птичка и Витя Мудрец.
Морозы, выяснилось, я переношу лучше, чем можно было ожидать. На воле, бывало, очень мучился в предвечерние холода, когда солнце неживое и на сердце смерть. Здесь - не так. Соответствие помогает. Как-то весь напрягаешься с утра, чтобы пережить день.
Зрелище в самом деле величественное, и вокруг луны большая слепящая сфера. Звезды дробятся, как льдинки, и не уцепишься за них. Однако этот спектакль почему-то приободряет. Ах так? - так вот!
19 декабря 1966.
Я часто берусь за письмо не потому, что имею намерение написать тебе что-то серьезное. А просто прикасаюсь к листку, который ты будешь держать...
Все беды - от раздвоения: хотим - но не можем, можем - но не хотим. Качания между жизнью и смертью (агония), не доведенные до конца чувства и поступки. Страх, нетерпение: будет - не будет. Ожидание или мечта, не перешедшие в явь. Но стоит перейти границу и погрузиться во что-то, пускай безнадежное, полностью, без надобности поворачивать вспять, избегать, выкраивать, как эта цельность существования, не угрожающая потерей, не сулящая выгоды, - обнимет чувством покоя и безмятежной доверчивости.
...И от больших холодов собаки выли почти человеческими голосами.
II
Тем временем первый день года склонился уже к вечеру и наступило утро опять очень холодного дня.
2 января 1967.
- На улице мороз 42-го года.
Мороз вчера доходил до 37-ми, и столбы дыма, сверхъестественные - как на детском рисунке, упираются вертикально в пунцовые небеса и так стоят часами - не растекаясь. Похоже на извержение гейзера или вулкана, а к печкам больше подошло бы название - "топка".