За запертой дверью (СИ)

- Я думала закончить завтра, - девушке стало неловко.
- Завтра ведь уже нужно отправлять.
- Да не переживайте Вы об этом, - спустилось как будто с грозового неба, - не ребенок, справится.
Голос Ирины Дмитриевны всегда возвышался над остальными голосами. Не только потому, что был он громче и ниже, а ещё потому, что она одним своим видом могла убедить кого угодно в чем угодно. Всё, что ей требовалось, чтобы привлечь внимание - это просто открыть рот, и все замолкали, готовые слушать. Она говорила уверенно и иногда даже слишком строго, но на кафедре все давно привыкли. Все, кроме Ады.
- Может, Вам помочь? - поинтересовалась с долей сочувствия Мария Геннадьевна, заметив, что лаборантка от волнения вытянулась на своем стуле.
- Да нет, спасибо, я справлюсь сама.
- Я сегодня останусь, - отозвалась Ирина Дмитриевна, посмотрев задумчиво на Аду.
Они встретились взглядами. Девушка почувствовала, как что-то съежилось в груди и упало в живот. Знаете, как это бывает, когда тебе становится достаточно одного только взгляда, чтобы понять наверняка? Ада это почувствовала. Она заметила, как Вера Александровна взволнованно вертит ручку чашки. Значило ли это то, что она подумала? Могло ли? Ей захотелось убежать. Стало действительно страшно. “Какого черта?” - Дрожало в голове.
- Тогда закончите сегодня, пожалуйста, - попросила Мария Геннадьевна, - это важно.
Постепенно все начали расходиться, и пальто в шкафу становилось всё меньше. В конце концов их осталось два: короткое серое и тяжелое черное с поясом.
- Так, ну что тут у нас, - выдохнула Ирина Дмитриевна, наклоняясь к компьютеру. Она была очень спокойной.
Тем не менее, Ада сидела неподвижно, боясь пошевелиться. Преподавательница напомнила ей акулу - так холодно и устрашающе тихо нависшую прямо рядом с ней. Страх этот вы бы почувствовали, даже если бы просто проходили мимо. И Ирина Дмитриевна, разумеется, чувствовала. Она чувствовала его часто.
Действительно, её боялись. Она, высокая и статная, с волосами черными, как смоль, и глазами острыми, наточенными, заходила в аудиторию, и все попадали под её гипноз. Ада сама помнила, как она, будучи студенткой, дрожала всякий раз, когда нужно было отвечать на парах. Ирине Дмитриевне это всегда льстило. Она чувствовала себя во всех отношениях выше, и за это её никто не судил. Во многом это было оправдано. Если бы вы встретили её случайно на улице или имели бы возможность познакомиться с ней лично, и по вашим спинам непременно пробежался бы холодок. И всё же она бы вам определенно понравилась. Аде она нравилась тоже, и это её в тот самый вечер пугало больше всего.
Ирина Дмитриевна поставила стул рядом и подсела за стол лаборантки, коснувшись её плечом. Все её движения были легкими, и не было в них ничего, что могло бы заставить Аду нервничать. Преподаватель и лаборант сидели за столом и составляли последнюю таблицу - почему бы и нет?
Делать оставалось немного.
- Ну, это можно было сделать и днем, да? - строго спросила она Аду.
Ада по-детски сжалась в плечах, на что Ирина Дмитриевна рассмеялась так, как она может: густо и обличающе.
- До сих пор меня боитесь, - утвердила она победно.
- Немного, - соврала Ада и выдавила из себя некое подобие улыбки.
- Я думаю, смысла в этом немного, - смягчилась она и перекинула руку через плечи юной лаборантки, уверенно обвив её.
Ада почувствовала, как гром пронесся по всему её телу.
- Вера Александровна Вам ничего не рассказывала? - она не хотела это спрашивать, но спросила, посмотрела на Ирину Дмитриевну и поняла, что, наверное, не стоило.
Та улыбнулась и характерно прищурилась.
- Вера Александровна много чего рассказывает, - начала она издалека, - ну а если вы о том, что произошло между вами вчера здесь, то не переживайте - это здесь и останется.
Она встала и закрыла дверь.
- Нет, не надо, - Ада вскочила со своего места возмущенная и ужасно напуганная. Почти багровый румянец залил её лицо. Как глупо, как глупо все получилось!
Она попятилась назад к окну.
- Я смотрю, ты сегодня не в настроении? - Голос Ирины Дмитриевны становился жестче. Казалось, от её нарастающего недовольства бумага должна была вихрем полететь со столов. Ада уперлась в подоконник и почувствовала, как предательски дрожат её колени. Говорить она не могла. В голове проносились разные мысли. Настолько разные, что самой ей становилось непривычно страшно за себя.
Ирина Дмитриевна сделала шаг навстречу, от чего девушка дернулась и, будто стояла она в темном переулке с огромным черным псом, выставила вперед ладони.
Преподавательница снова рассмеялась, и смех её пожарной сиреной отозвался в сердце девушки.
- Ада, вы знаете, что будет умнее всего сделать, так?
Она улыбнулась, увидев какой-то дикий страх в юных глазах. Он ей будто придавал сил, но в то же время ей стало её искренне жаль. Однако это не сыграло особой роли. Она видела в них что-то ещё.
А Ада действительно знала. Знала, что вырываться и кричать не имеет смысла, знала, что лучше всего будет сделать то, что от неё хотят. Знала. Ей было страшно. И, если бы вы были там, если бы в упор смотрели, ни за что бы не поняли, что же двигало юной девушкой. Нет, отнюдь не страх. Самой себе ей было безумно стыдно признаться…
Она этого не хотела. Нет, нет! Но Что-то внутри неё, животное, дикое, что-то плотское, что она никогда не считала частью себя, а, скорее, чем-то чужим, хотело. И Ада была бессильна перед ним, чем бы оно ни было. Она хранила его глубоко внутри, изо всех сил держала, не давала вырваться наружу, но Ирине Дмитриевне достаточно было одного точного выстрела холодных глаз, чтобы понять, почувствовать. Она уверенно подошла к девушке, обвила её, кажется, всю, и победно вцепилась ей в губы.
Аду трясло, трясло от головы до пят. Она была не в силах сопротивляться, да и не было у неё такой возможности. И, наверное, в тот момент она уже сама не понимала, хочет ли она, нужно ли ей это. Сопротивляться. Нет, она об этом не думала. Ирина Дмитриевна выпустила её из рук и упала на диван, потянув Аду за собой. Ловким движением в пару секунд Ада оказалась на ней. Преподавательница властно обхватила её и силой посадила себе на бедро, просунув пальцы, которые, казалось, знали всё, девушке в брюки.
От такого напора с губ Ады сорвался легкий стон. Боже, как же стыдно ей было!
Ирина Дмитриевна уверенно тянула её вниз на себя, входя в неё, как к себе домой.
- Ты у меня сегодня тоже поработаешь, - усмехнулась она, глядя на Аду, которая готова была прямо там умереть от всего сразу.
Она перешла в какую-то другую плоскость бытия, где ничего не имело значения, кроме того бурлящего, обжигающего чувства, что бежало по венам.
Ирина Дмитриевна закинула ногу на плечо своей юной жертвы и довольно бесцеремонно толкнула её вниз.
- Расстегни, - приказала она.
Ада спустила её черные брюки и без промедления сделала то, что от неё требовалось. И не могла она сделать иначе - видели бы вы, что там творилось!
Когда всё утихло, снова стало слышно, как гудит тишина. Ирина Дмитриевна поднялась на руках, оказавшись лицом к лицу с Адой.
Ада заглянула ей в глаза и расплакалась.
- Боже, ну что такое? - Сурово спросила преподавательница, пусть она этого и не планировала. Она обняла её за плечи.
- Простите, ничего, - Ада пыталась успокоиться. - Спасибо.
Ирина Дмитриевна легко улыбнулась.
Она встала и достала из шкафа пальто.
========== Глава 4. Падение. ==========
- А чего плачете-то? - спрашивала она, пока завязывала пояс.
Ада и сама не знала, почему слезы катились по щекам.
Нет, она знала. Знала, и от знания этого ей лучше не становилось.
- Не понравилось? - Шутила Ирина Дмитриевна легко и живо, правда вполне серьезный взгляд её обратился к девушке.
Ада молчала. Не было, как ей казалось, ничего хуже того страшного факта, что ей действительно понравилось. Что она готова была броситься ей на шею, как школьница. И даже теперь, когда реальность означилась перед глазами, когда туман рассеялся, она смотрела на преподавательницу, на её черное, тяжелое пальто, на его массивные складки и на то, как безукоризненно она его запахнула, на этот тугой узел пояса, на грубые нубуковые сапоги и ей казалось, что с трезвой головой и сердцем она бы сделала это ещё раз. Ещё не раз. Как плохо, как низко это звучит! Она плакала. Она плакала, потому что это единственное, что могла она для себя сделать.