За запертой дверью (СИ)

Аду залил стыдливый румянец, но так ей было смешно просто оттого, что действительно она позволила себе это сказать, оттого, что она столько выпила!
Ирина Дмитриевна откинулась на спинку стула. Лицо её, пожалуй, впервые за всё время их знакомства, показалось Аде расслабленным и в какой-то степени даже добродушным. Её улыбка была другой. Алкоголь это был или ещё что-то — но Ада заметила это. Её улыбка была… Другой.
— Смешно Вам, — улыбалась она, — конечно, смешно.
— Простите, — извинялась Ада, пытаясь тщетно успокоиться, — простите, это не я смеюсь.
— Не извиняйтесь, — усмехнулась женщина, — пойдемте сядем.
Конечно, под «сядем» — и они обе знали это — крылось нечто другое. В приличном обществе об этом не говорят. И, пусть даже они знали, что должно следовать дальше, обе молчали и даже не смотрели друг другу в глаза, будто боясь какого-то разоблачения.
Ада была к этому готова. Она знала, куда ехала. И выпила она достаточно для того, чтобы говорить плохие вещи и, что ещё хуже, — делать их. Девушка посмотрела на Ирину Дмитриевну так, как будто было это всё понарошку, не по-настоящему. Как будто были они в какой-то безумной эротической фантазии о двух женщинах, вине и безумном сексе. А в фантазии, как известно, позволить себе можно всё.
Ирина Дмитриевна подняла девушку и с немалой силой приложила её к стене, обхватив за талию. А Ада, Ада впилась в её губы так, будто всю свою жизнь, изо дня в день только и делала, что мечтала об этом. Да, было в этом что-то демоническое. Чернота заполонила глаза. Она запустила руки в черные, густые волосы, и от этого, кажется, она почувствовала себя ещё к ней ближе. Боже! В глазах помутнело, всё куда-то пропало. Её обдало таким жаром, что не могла она уже более совладать с собой. Она ещё крепче вжалась в стену, не находя у неё спасения от нахлынувшего безумства в животе и в груди. Ни о чем она не могла думать, да и что тут думать!
Ирина Дмитриевна смотрела на неё, глаза её блестели каким-то странным светом. Искрились. Переливались. И всё вокруг звенело.
Ада упала на кровать, и весь мир куда-то поплыл. Голова сошла с ума. Её водолазка безжизненно лежала рядом. Ирина Дмитриевна сидела на девушке и ногами сжимала её так, будто та собиралась бежать. Бежать. Да она боялась даже открыть глаза! Уверенные руки женщины обжигали её, заставляли вздрагивать, и Ада дрожала, проваливалась глубже в кровать, умирала, кажется, каждую секунду — нет, нет — гораздо чаще! Она держала Ирину Дмитриевну за бедра, и те были горячими, как лето, как свежий штрудель, и если бы можно было, она бы съела её без вопросов.
Ирина Дмитриевна скинула свой черный кардиган и легла на девушку, обездвижив её. Казалось, никто в мире не был так близко, и от этого Ада заводилась ещё больше. Она обвила женщину руками и прошептала ей на ухо, боясь будто, что кто-то ещё может услышать:
— Возьмите уже меня…
И как грязно это было! Ада сама почувствовала себя распутной героиней какого-нибудь взрослого фильма. Никогда не был для неё интим таким, никогда она за себя не краснела. Никогда!
— Потерпи ещё, — усмехнулась Ирина Дмитриевна, гладя девушку по внутренней части бедра, прижимаясь к ней всем телом.
Ада посмотрела ей в глаза. Она уже не чувствовала, что тело её ей самой принадлежит или когда-то принадлежало. Глухо в голове билось одно только безумное желание, которое она, казалось, не могла больше выносить. И было в этом тоже что-то эротичное — смотреть на неё, просить её об этом. Ирине Дмитриевне это нравилось, она сама бы вцепилась в свою лаборантку в тот же миг, но увидеть эти глаза, глаза, которые ничего больше не видят, кроме неё, и ничего больше не хотят — это было бесценно. Она коснулась её горячих губ своими и проникла рукой в трусы девушки.
Боже! Видели бы вы мою Аду! В глазах её действительно помутнело. Она прижалась к Ирине Дмитриевне ещё сильнее, зажав её колено между ног. Руки женщины ничего не стеснялись, да и нечего было: её ногти без жалости впивались в тело молодой девушки. И не было для Ады ничего в тот миг более приятного, чем просто чувствовать это, чувствовать тяжесть её тела на себе. Слышать её глубокое дыхание. Быть беззащитной. Быть побежденной. Быть грязной.
Ирина Дмитриевна, казалось, совершенно легко потянула девушку вниз и даже незаметно для неё скинула последнюю одежду.
— Ваша очередь, — победно сказала она.
От вежливого обращения осталась только насмешка.
Ирина Дмитриевна перекинула ноги через девушку. Ада обхватила её и вцепилась в кожу ногтями. Закрыла глаза и без раздумий впилась в промежность женщины так, будто это была конечная цель её существования. Ничего больше не осталось. Её самой не осталось.
Если бы могла я остановить время и вывернуть для вас наизнанку голову моей Ады, поверьте мне, ни один фейерверк не впечатлил бы вас после. Да и в ту самую ночь не была она ни моей, ни своей собственной.
Это безумие долго не утихало, но, как и всё в нашем мире, в итоге нашло свой конец.
Они долго лежали где-то между жизнью и сном.
— Ну, — начала Ирина Дмитриевна, — приятный вечер, правда?
— Правда, — совершенно искренне согласилась Ада.
========== Глава 7. Обратно на кафедру. ==========
Да, это был приятный вечер. Приятный вечер, а за ним ещё парочка. Парочка вечеров, пара случайных кафе и пара ночей. Все они были похожи на одну, поэтому я не стану мучить вас бессмысленным повествованием. Даже сценарий был один - можете себе представить?
“И Вы всерьез считаете, что это ВЫ уходите? Много на себя берете!” - кажется, так она сказала на прощание, когда Ада призналась женщине, что больше не хочет её компании. Нет, всё было бы иначе, относись моя Ада по-другому к этим вечерам, к этим случайным кафе и к этим ночам. Увы.
Стоит признать, что после случившегося Ада не чувствовала особого счастья, пусть и была она теперь совершенно свободна. Почему? Этот вопрос задавала она себе, пусть и лучше всех прочих знала ответ. Другое дело, что она не решалась даже внутренним голосом проговорить его в своей голове. Было что-то. Оно заставляло всё прочее выцветать в сравнении с собой. Компания Ирины Дмитриевны была приятной - поверьте мне на слово. Они виделись довольно часто, часто пили кофе, часто оказывались под одним одеялом. Ада быстро устала. Такого рода стабильность её не устраивала - и разумеется! Что же касается кафедры, то девушка всё чаще ловила на себе двусмысленные взгляды. Хотя, по правде сказать, вложен в них был лишь один смысл, и вы бы о нем непременно догадались, если бы поймали такой взгляд на себе. Ходили слухи. И, к несчастью для Ады, слухи эти были правдой. Она состояла в связи - настолько случайной, что сама она тому периодически удивлялась - с Верой Александровной, которая, казалось, напечатала об этом статью в газету - иначе с чего им всем так странно улыбаться? Ирина Дмитриевна. Ирина Дмитриевна и эти встречи, имеющие одну только цель. “Да, - скажете вы, - но она сама виновата”. И человек, проходящий мимо и слышащий эту историю о грехопадении краем уха, безусловно, сказал бы также. Но подождите. Всегда ли мы можем на себя полагаться? Всегда ли мы можем доверять себе? Нет, Ада не жалела о сделанном. В определенные моменты, часы, секунды ей было приятно, она не собиралась за это извиняться и страдать, и я сама лично ручаюсь за неё. Не осуждайте. Поверьте мне: если бы вы оказались вдруг там, на её месте, то вряд ли смогли бы поступить иначе. Нет, Ада не жалела о сделанном. Она была для этого достаточно умна. И всё же, когда физические радости перестали её прельщать - пусть и на время, - когда заметила она какую-то грязь в этих объятиях, в этих разговорах, в этих взглядах, она вспомнила вдруг о том, что на небе по-прежнему горят звезды. Но что человек может сделать со своей природой? Она, как бы мы её не страшились и не обходили стороной, несмотря ни на что остается всегда внутри. Пусть только она не ведет вас по жизни. Пусть только не принимает она за вас решений. Не бойтесь её, но иногда - пусть иногда - поднимайте глаза к звездам.