В небе Украины
Захар видел, откуда движется облачность, сознавал, что вряд ли мы успеем дойти до своего аэродрома. И он принимает решение идти на рекомендованную точку. Ему часто приходилось быть на острие сложных ситуаций, которые заставляли его волноваться, напрячь волю, показать все, на что способен. Но как определить облачность, успеть привести группу и посадить ее, пока еще не закрыта взлетно-посадочная полоса?
Поднявшись под самую кромку облаков, ведущий внимательно вглядывается в окружающую местность, Куда ни кинь взгляд, везде клубятся белые космы облаков. Земля смешалась с небом. Вся надежда на световые сигналы с земли.
Неожиданно впереди блеснул огонек, затем последовали одна за другой вспышки. Значит, рядом аэродром. Теперь надо найти посадочные знаки.
В наушниках послышался чей-то голос. Хитали подстраивает приемник, внимательно прислушивается к команде с земли. Наконец, ему удается связаться с наземной радиостанцией. Установлен посадочный курс. Остается определить направление ветра и завести группу на посадку. Самолеты перестраиваются в правый пеленг, высота полета не более пятидесяти метров, Вот оно — знакомое «Т» — черное полотнище. Но оно еле просматривается с этой высоты, а подняться выше не дает облачность.
Однако Захар не суетится и уверенно заводит самолеты на посадку. Выпущены шасси, щитки. Он первым приземляет свою машину, за ним садятся остальные самолеты.
Командир дивизии, которого нелегко было удивить мастерством пилотирования, прибыл на аэродром, чтобы похвалить ведущего, сумевшего безупречно посадить девятку на заснеженный запасной аэродром.
XVIIIСадимся в Сальске, затем в Пролетарской. Эскадрильи пополнились самолетами и людьми. Многие из сталинградцев пошли на повышение. Принял новое пополнение и Хитали. Он свыкся с должностью комэска, наладил контакт с молодым пополнением.
Не очень-то радовался мой друг передышке в боевой работе. Порой щемящая тоска одолевала его. Подгонял время, чтобы быстрее улететь на фронт, не находил себе места. Уж очень хотелось попасть на Украинский фронт, поближе к Михайловке.
Как-то, зайдя в эскадрилью к Хитали, майор Выдрыч выслушал молодого комэска, поговорил с летчиками, воздушными стрелками и сделал вывод;
— Ваша эскадрилья имеет все данные, чтобы стать передовой.
По-отечески улыбнувшись, он спросил;
— Ну как, Захар, сможете завоевать первое место?
Глаза Хитали ответили ему: «Да».
Проводив комиссара, Хитали подозвал к себе младшего лейтенанта Головкова. Не все нравилось ему в подчиненном. Уж больно много в его полетах было бравады.
— Так в каком же боевом порядке пришли мы на аэродром с полигона? — лукаво спросил он Головкова.
Молодой летчик смущенно ответил:
— Летели, кто как мог. Не строем, а роем.
— Правильно сказано, — улыбнулся комэск и ободряюще тронул за локоть летчика. — Вот именно: не строем, а роем.
Молодой летчик смотрит в добрые глаза комэска и решается на откровенность. Его волнует вопрос: почему столько внимания уделяется перестроениям? Тут бы «горки», пикирование, виражи, а вместо этого заладили одно и то же!
Волнуясь, он снял с головы новенький темно-коричневый шлемофон и торопливо пригладил взмокшие светло-русые волосы. Комэск улыбнулся, подумав о чем-то своем. Приложив руку козырьком ко лбу, он долго всматривался в горизонт.
— Смотрите, сейчас над стартом пройдет звено. Проследите за их перестроением на развороте, — предложил летчику.
Головков напряг зрение. На краю летного поля показались четыре темные точки. Распарывая воздушное пространство, звено штурмовиков проносится над стартом. По окрестностям загрохотало, словно от растянутого по времени залпа гаубичной батареи. На развороте строй четверки изящно изогнулся. Ведомые из левого пеленга перешли в правый. Весь маневр получился пластичным и грациозным.
— Не звено, а картинка! Это Пальмов со своими с полигона возвращается, — уточнил Хитали. — Вот где их надо видеть-то: когда они со сложного маневра заходят на цель. Тогда они без слов понимают друг друга. Мастера… — выдохнул комэск. — Нам до такого искусства еще далеко.
С чего же начать, чтобы настроить на другую волну молодого летчика? Немало комэск перебрал «ключей», но все они казались ему не от того «замка», Тогда решил рассказать, как он сам и его боевые друзья начинали летать звеном и что у них не ладилось.
В памяти Хитали замелькали «кадры хроники» тех времен, когда в его боевом расчете значилось звено — три самолета. Вот эта тройка держит курс на запад, в район Кишинева, идут на малой высоте. По несущейся навстречу шоссейной дороге мелькают вражеские войска. Штурмовики возносятся «горкой» кверху, откуда с полупереворота сваливаются на цель — колонну гитлеровских машин на марше. На один только миг затянул разворот Хитали, а цель проскочила в сторону. Начал исправлять наводку обратным креном — чуть не наскочил на капитана Феденина. А земля уже бросилась навстречу — на пикировании не очень-то поманеврируешь!
Теперь, когда Хитали сам учит молодых летчиков со смехом вспоминает ту оплошность в момент атаки, а тогда было не до смеха.
Но убедительнее всего для Головкова прозвучал, пожалуй, пример с тем самым Пальмовым, чьим искусством вождения звена он только что восхищался. Ведь у Палъмова когда-то была точно такая же ошибка: медлительность при перестроении с одного пеленга в другой. Командир полка провел тогда розыгрыш полета методом «пеший по-летному». И Пальмов уяснил, в чем его ошибка, а уж исправить ее не стоило особого труда. Пальмов цепкий в летном деле. Теперь командует ширяевской эскадрильей, водит не одно звено, а целых три.
Хитали рассказал еще несколько эпизодов из фронтовой жизни. Посмеялись от души над курьезами. Рассказал, как строили под Сталинградом оборонительный «круг» против «мессершмиттов».
Так, ровной чередой бежали дни подготовки к фронту. Мысли, чувства, дела первой эскадрильи заполняли все время Захара. Молодые пилоты расправляли крылья, и комэск Хитали вдохновлял их на ратные подвиги.
* * *На полигоне Захара подозвал новый комдив полковник Чумаченко. Комдив статен и красив, обходителен в обращении. Сняв шлемофон, он провел ладонью по нахмуренному лбу и, взъерошив черные, как смоль, курчавые волосы, озабоченно сказал:
— На полигоне будет командир корпуса генерал-лейтенант Филин. Он решил понаблюдать за нашей работой. Так что надо, чтобы все было по науке.
Как потом мы узнали, выражение «по науке» было любимым у Чумаченко. И произносил он его с ударением и особой интонацией: требовательной, не допускающей возражений.
Полигон, покрытый молодой травой и мелким кустарником, узкой полосой проходит к небольшому озерку и там, вдали, растворяется в туманной дымке. Внешне эта полоска земли мало чем отличается от окружающей местности. Но для летчиков это место особенное — здесь в скрытых от глаз тщательно замаскированных опорных пунктах укрылся «противник» с мощными огневыми средствами.
В воздухе стоит гул и грохот моторов, точно рядом с тобой ворочаются недра неусыпного вулкана: это одна группа самолетов следует за другой. Справа и слева мчатся в безоблачном небе двухместные штурмовики. Их много, не перечесть. Шестерки идут, выдерживая установленные дистанции и интервалы, производя противоистребительный и противозенитный маневры. Все, как на фронте.
Учения показывают, что не напрасно прошли несколько недель подготовки. Хорошее начало создает бодрое настроение, успокаивает нервы, рождает уверенность, что в предстоящем смотре, к которому так тщательно готовились, все будет в порядке.
С теплотой я думаю о Пальмове, Мартынове, Амбарнове, Хиталишвили. Сколько пришлось им повозиться с молодыми летчиками, прибывшими из училищ! С утра до ночи они учили их, как надо воевать, мастерски преподавали им эту трудную науку. И вот сегодня на полигоне с боевой стрельбой и бомбометанием в присутствии придирчивого и строгого генерала летчики должны были сдать серьезный экзамен: готовы ли они к отправке на фронт?