В небе Украины

Сержант Яковенко, скромный паренек с густым загаром на лице, один из лучших воздушных стрелков. В бою он поражает храбростью, живет одними мыслями с командиром, а в часы досуга аккордеон в его руках наигрывает такие мелодии, что заслушаешься.
Подходим к самолету. Хитали кивнул головой воздушному стрелку, чтобы занимал свое место, и принялся за осмотр. Мы с инженером полка старались помочь ему. Михаил Григин выглядит усталым. Дает о себе знать минувшая бессонная ночь. Надо было подготовить самолет к облету. Пришлось позаботиться о ночном освещении, вывешивать самолет на «козелках», проверять исправность выпуска шасси, менять консоль.
Судя по сведенным, слегка выгоревшим от солнца бровям, Григин волнуется: все ли сделано для облета машины?
Не дожидаясь, пока механик перечислит, какие проделаны на самолёте работы, Хитали подлез под плоскость и внимательно осмотрел консоль. Затем он нырнул в кабину и вместе с механиком, который оставался у хвостового оперения, начал выверять нейтральное положение руля высоты и поворота, не забыв проверить отклонение элеронов влево и вправо.
— Ручка управления нейтрально. Как руль высоты?
Вопрос следовал за вопросом. Стоило возникнуть малейшей заминке, и Хитали, поборов досаду, вспыхнувшую на миг в душе, начинал сам спокойно объяснять, как надо поставить руль высоты или руль поворота, чтобы зафиксировать положение ручки управления самолетом. Спустя некоторое время, Захар уже был на земле, а механика посадил в кабину самолета. Теперь он командовал с земли, а механик отклонял в ту или другую сторону ручку управления, Хитали же в это время следил за действиями рулей. Присутствовавшие около самолета инженер полка, техники и механики жадно прислушивались к каждому его слову.
Проверив готовность самолета к вылету, Хитали дал последние указания и советы.
К самолету подошел инженер дивизии майор Борис Степанович Кузнецов. Григин доложил ему по всей форме.
— В чем же дело? — задумчиво произнес инженер дивизии, машинально вытирая выступившие на лбу капельки пота. — Неужто в мастерских схалтурили?
— Вот облетаем, посмотрим, — ответил Хитали.
Сопоставив и проанализировав доклады инженера полка и механика самолета, Кузнецов пришел к выводу, что со стороны инженерно-технического состава сделано все. Оставалось только облетать машину, опробовать в воздухе.
Надо сказать, что самолет накануне был перевезен из армейских мастерских автомашиной, и в формуляре не указывалось, облетывался ли он. А коль самолет не облетывался, все могло быть.
Инженер дивизии обычно отказывался брать самолеты из мастерских, если они не облетывались, но под давлением свыше иногда сдавался. Да и как бы поступил он иначе, если летчиков по штату в мастерских не полагалось и облетывать было некому. Поэтому приходилось уповать на добросовестность инженерно-технического состава мастерских. Облет же производили летчики боевых полков.
— Вот что, Хитали, — напутствовал Борис Степанович. — Будь внимательнее в воздухе. В случае чего, сразу иди на посадку.
Не спускаем глаз со взлетевшего самолета. Набрав высоту метров пятьсот, Хитали начал пилотаж. Однако, не успев сделать пару мелких виражей, самолет неожиданно развернулся в сторону аэродрома и пошел на снижение.
Непривычно кольнуло сердце. Почему он прекратил пилотаж? Наступила напряженная тишина. Наконец Борис Степанович резко вскинул голову, в упор посмотрел на механика самолета Даниила Фещенко:
— Тяги управления не меняли?
— Нет, — ответил сержант, весь съежившись.
Опять напряженная пауза повисла в воздухе. Вокруг нас толпились техники, мотористы и авиамеханики.
У всех в глазах недоумение.
В тот момент, когда первые лучи солнца выплеснулись из-за горизонта, над аэродромом появился самолет. И тут же мерным гулом откликнулся авиационный двигатель. Летчик сделал четвертый разворот и с небольшим снижением повел машину навстречу выложенным посадочным знакам.
От тяжкого грохота мотора содрогнулась земля. Самолет идет на большой скорости, обороты двигателя летчик не сбавляет. Обычно тот, кому приходилось наблюдать посадку с большим промазом, не мог спокойно устоять на месте и непременно приседал к земле, показывая всем своим корпусом, чтобы летчик убирал газ, иначе не хватает аэродрома. Так было и на этот раз.
«Ильюшин» понесся над нашими головами, обдав всех стоящих у капонира горячей струей воздуха. Поднятый песок обжег лица, ударил по глазам. Самолет несся вперед, образуя за собой огромный шлейф пыли. Но стоило ему коснуться колесами земли, как он тотчас потерялся в пыльном смерче. Лишь спустя некоторое время, мы увидели «ильюшина», зарулившего к капониру.
— Ужасно пить хочется, — облегченно проговорил инженер дивизии. — Нет ли у кого воды?
Сержант Фещенко быстро протянул Кузнецову флягу с холодной водой.
От волнения у меня застучали зубы, а по оспине пробежал предательский холодок. В голове все перепуталось. Сейчас… да, сейчас все станет ясно. Спешу навстречу Захару.
Сдвинув на затылок шлемофон, мой друг озабоченно проговорил:
— Летать на нем нельзя. Нет устойчивости. Зазевайся малость — и свалишься в штопор!
«Гора с плеч!.. — с облегчением подумал я. — Значит, я не виноват. Это в мастерских что-то накуролесили».
— Сегодня же доложу комдиву, что ни один самолет не приму без облета! — твердо заявил инженер дивизии. — И больше на компромисс с совестью и служебным долгом не пойду!
…Спал я в эту ночь как убитый. Позади были сомнения и тревоги. Утром, открыв глаза, подумал: «Спасибо тебе, Хитали! Как хорошо, когда ты рядом!»
 XXV 
Мы вновь летим на поддержку наступающих войск. В высоком безоблачном небе не видать голубизны, пепельно-серая мгла укрывает его до самого горизонта. С высоты восьмисот метров хорошо видны потухшие терриконы, словно египетская пирамида, торчит впереди Саур-Могила, она видна километров за двадцать. Вот-вот должны пересечь линию фронта. Но что за точки появились на горизонте? Они приближаются, растут. Теперь уже нетрудно догадаться — это стремительно несутся нам навстречу вражеские бомбардировщики «юнкерсы-87!» Их легко отличить от других самолетов из-за неубирающихся в полете шасси.
Что делать? Свернуть, пройти мимо, дать им отбомбиться? Ведущий Хиталишвили принимает смелое решение: атаковать! Правда, у нас другое задание. Да и от бомб еще не освободились. Успеем ли мы упредить фашистских пикировщиков?
Чтобы с ходу, на встречных курсах навязать врагу свою волю, надо точно рассчитать время открытия огня из пушек и пулеметов, быть предельно собранным в предвидении воздушного боя.
— Подтянуться! — звучит команда Хитали. — Атакуем «лаптежников!» — И он первым ринулся на вражеские самолеты.
«Юнкерсы» ошеломлены внезапным нападением, они пытаются отвернуть в сторону, но уже поздно. Головная шестерка «илов» врезается в боевой порядок вражеских бомбардировщиков и открывает ураганный огонь. Вот уже загорелся один «юнкерс», затем второй, третий…
Из бомбардировщиков посыпались бомбы, строй их смешался. Вражеские летчики в панике мечутся то в одну, то в другую сторону. Началась незабываемая воздушная карусель. Мне показалось, что здесь, над Миусом, по которому проходила линия фронта, в неоглядном небе образовалась какая-то свалка самолетов. В одном боевом порядке с пикировщиками перемешались наши краснозвездные «ильюшины».
Крепко сжимаю резиновый наконечник ручки управления, стараясь поймать в прицел маячившего передо мной пикировщика. Вражеский стрелок отстреливается, самолет энергично маневрирует. С первой атаки ничего не вышло. Надо повторить все снова. Ну что ж, нервы в кулак — и за дело!
Наконец в перекрестии «Ю-87»! Проходит секунда, вторая после того, как нажаты обе гашетки, и на крыльях пикировщика вспыхивают небольшие фонтаны взрывов, снаряды дырявят плоскости. Даю еще очередь по кабине. «юнкерс» заваливается на крыло и, дымя мотором, падает.