Последняя жертва
Вершинина обошла стол и села в свое кресло, Алискер пристроился в кресле для посетителей. Взяв одну стопку фотографий в руки, Вершинина начала их разглядывать. На них был изображен труп Маргариты Львовны, снятый с разных сторон. Отдельно, крупным планом было дано лицо жертвы с выколотыми глазами и участок груди, на которой был запечатлен знак, оставленный маньяком: яблоко, внутри которого была сделана надпись «TARSUS».
На обороте одной из фотографий с общим видом было написано: «Тридцатое мая тысяча девятьсот девяносто девятого года четыре часа двадцать минут. Трауберг Маргарита Львовна, тысяча девятьсот шестьдесят пятого года рождения.» Ниже был написан ее адрес.
Вершинина передала фотографии Мамедову и взяла другую стопку.
— Ну, посмотрел? — спросила она Алискера, когда последняя стопка фотографий прошла через их руки. — Иди, скажи Болдыреву, чтобы отвез тебя домой.
— Погодите минутку.
Он достал из заднего кармана брюк небольшой блокнот и вынул из него численник.
— Давайте-ка посмотрим.
— Что?
— Вот, смотрите. Первая жертва — Береговая Людмила Петровна — двадцать седьмое декабря прошлого года, в январе — никого. Следующая жертва — Ермонская Елена Викторовна — седьмое февраля этого года, затем — четырнадцатое марта, девятнадцатое апреля и тридцатое мая. Это не может быть простым совпадением.
— Ты хочешь сказать, что все убийства были совершены в воскресенье? — посмотрела на него Вершинина.
— Вот именно. Кроме апреля. Девятнадцатое апреля был понедельник.
— Здесь указано не время убийства, а время, когда были сделаны фотографии. Маргарита Трауберг, скорее всего, была убита вечером двадцать девятого мая, а в три пятнадцать преступник покинул место убийства, это зафиксировано у нас в журнале.
— Тогда с большой долей вероятности можно предположить, что и всех остальных он убил в субботу.
— А как же девятнадцатое апреля?
— Значит, труп был обнаружен не сразу, это можно проверить в прокуратуре.
— Если даже это и так, — Вершинина закурила, — что нам это дает?
— У преступника есть своя система.
— Да, есть, — согласилась Вершинина, — и, разгадав ее, мы сможем быстрее отыскать этого маньяка.
— Как вы думаете, что означает это яблоко и надпись «TАРСУС» внутри?
— В этом знаке зашифрованы его фамилия и адрес, — усмехнулась Вершинина, — кстати, ты знаешь, — она вспомнила вчерашний разговор в ресторане, — это предположение может быть недалеко от истины.
— Вы скажете тоже, — скептически произнес Алискер, — может быть, там есть и год его рождения?
— Может быть… — задумчиво произнесла Валандра.
— А вы знаете, Валентина Андреевна, это словечко Тарсус чем-то мне знакомо. Скорее всего, это что-то латинское или греческое. Нет, все-таки латинское.
Мамедов взял одно фото с вырезанным знаком и начал его рассматривать.
— Это может быть все что угодно: имя собственное, географическое название или просто обозначение предмета, — задумчиво произнесла Вершинина.
— А места убийств никак не связаны одно с другим?
— Три убийства в центральных районах, два на окраинах, — ответила Валандра, взглянув на оборотную сторону фотографий.
— Нужно еще попробовать посмотреть по карте, — загорелся Мамедов, — я видел какой-то фильм, там маньяк из мест, где он убивал свои жертвы, составлял крест или что-то в этом роде.
— Карты у нас нет, — Вершинина сняла трубку внутреннего телефона, — алло, Шурик, скажи Сергею, пусть доедет до ближайшего киоска «Роспечати», купит карту Тарасова и принесет мне.
Она положила трубку и потянулась за сигаретой. Алискер тоже закурил.
— А что вы думаете по поводу брата Маргариты? По-вашему, он мог убить?
— Не знаю, — Вершинина сделала неопределенный жест, держа сигарету в руке, — нужно поговорить с его девушкой, Оксаной.
— Если он убил, то может предупредить ее.
— Скорее всего, он не имеет к убийству сестры никакого отношения — кишка тонка.
— Зачем же встречаться с Оксаной?
— Для успокоения совести, как говорят…
Дверь кабинета приоткрылась, и в проеме появился Болдырев.
— Можно?
— Заходи, — Вершинина поманила его пальцем, — принес?
— Вот, — он положил на стол перед Вершининой голубой прямоугольник сложенной карты и повернулся, чтобы уйти.
— Погоди, — остановила его Валандра, — сейчас отвезешь домой этого инвалида-работоголика.
— Так нечестно! — возопил Мамедов, — мы еще не смотрели карту.
— Хорошо, — смилостивилась Валандра, — только после — сразу домой.
Она освободила стол, отодвинув в сторону фотографии, и расстелила на нем карту. Алискер подошел, вынул из блокнота ручку и начал отмечать жирными точками места, в которых произошли убийства. Болдырев, хоть и не понимал сути происходящего, с интересом наблюдал за его действиями.
— Твоя память, Алискер, похоже, не сильно пострадала, — улыбнулась Вершинина, намекая на недавнее сотрясение.
— Не жалуюсь, — Мамедов закончил свою работу и выпрямился, чтобы лучше видеть общую картину, — это вы меня хотите на пенсию отправить.
В это время вошел Толкушкин. Поздоровавшись со всеми, он приблизился к столу. Таким образом, в кабинете образовалось что-то вроде военного совета.
— Есть что-нибудь? — Вершинина обратилась к Толкушкину.
— Кое-что, — таинственно произнес он.
— Ладно, погоди немного, сейчас этого полководца домой спровадим и поговорим.
— Вы пока начинайте, — пошел на хитрость Мамедов, — а я здесь над картой немного поколдую.
— Нечего здесь колдовать, — раскусила его Вершинина, — я и так вижу — никакой системы.
— Попробуем соединить их прямыми линиями, — не унимался Мамедов, — где-то у нас здесь была линейка.
Он начал шарить на столе под картой и, не найдя чертежного инструмента, принялся искать его на полке.
— Вот она! — обрадованно провозгласил он, держа линейку над головой.
Но Вершинина уже сложила карту.
— Все, — она строго посмотрела на него, — на сегодня тебе достаточно.
— Ладно, — вздохнув, он положил линейку на стол и посмотрел на Болдырева, — поехали.
— Поехали, инвалид.
Болдырев с Мамедовым вышли. Когда за Алискером закрылась дверь, Вершинина опустилась в кресло, взглядом приглашая Толкушкина сделать то же самое. Едва он устроился и хотел было открыть рот, как дверь снова отворилась, и в кабинет заглянул Мамедов.
— Завтра я все равно приду.
Валандра собиралась уже рявкнуть на него как следует, но он исчез.
— Ну что там у тебя, Валера? — она облегченно вздохнула и приготовилась слушать.
— Удалось кое-что выяснить…
— Не тяни резину, Валера.
— Я разговаривал с девчонками из второй смены в том кафе, где вы вчера обедали, показывал им фотографию Трауберг. Одна из них узнала ее.
— Так, так, интересно…
— Трауберг частенько бывала в этом кафе, не на террасе, а внутри, — пояснил Толкушкин, — девушка была свидетелем, как пару раз к Трауберг подсаживались особы мужеского пола, — пошутил Валера.
— Серьезней давай, — Валандра строго посмотрела на него, — что за мужчины, как они выглядели?
— Один — блондин, крепкий, коренастый, солидный на вид, лет тридцати-тридцати пяти, другой — бойкий, темноволосый, все время смеялся. Девушка сказала, что он часто в их кафе захаживает.
— Более подробного описания нет?
— Ну, она говорит, что он выше среднего, худощавый, довольно мускулистый, симпатичный, остряк, правильные черты лица, и взгляд такой, она сказала, веселый и лукавый. Одет обычно в джинсу.
Валандра на минуту задумалась. Ее отрешенный вид вызвал у Толкушкина беспокойство.
— Валентина Андреевна, вы слушаете меня?
— Слушаю, слушаю, Валера.
— Что-то не так?
— Просто сопоставляю факты… Брат Маргариты дважды заставал ее в обществе мужчин, чей внешний вид совпадает с твоими описаниями.
— Но самое интересное то, что двадцать девятого, то есть в день убийства, тот худой опять появился в кафе. Девушка хорошо это помнит. Он… подождите, — Толкушкин открыл блокнот, который держал в руке и, найдя нужную страницу, прочел, — наш паренек заказал пиццу, пиво, а потом еще и мороженое.