Собрание сочинений (Том 4)

А н ю т а. Я... 
С у ш к о в (Ксении). Подлая! И верно, что подлая! Анютку не пощадила, Анютку в свое распутство завлекла! Не позволю! Анютку - не дам!.. Собирай свои тряпки... и чтоб ноги твоей тут не было! 
М а р ь я А л е к с е е в н а. Степаныч! 
С у ш к о в. Молчи! Она и тебя не пожалела! Ты, честная, из-за нее заплевана теперь! Тебя хорошие люди в дом не зовут из-за этой твари!.. 
С е р г е й. Папаша, обождите! 
С у ш к о в. Молчи, молчи! Знаешь, как говорят про тебя? Шлюхин брат, вот как! Все ее благодарите! Все! 
А н ю т а (закатывается истерическим плачем). Довольно! Довольно! Довольно! 
Ксения, стоявшая до сих пор почти неподвижно, вздрагивает, хватает платок и выбегает. 
С у ш к о в. Цыц, Анютка, ну? (Ксении вслед.) Пошла, пошла! И не показывайся - убью! 
Филя садится в изнеможении. 
А н ю т а. Нельзя! Ксеня! Ксеня! Нельзя! Папаша, воротите ее... Она помрет, она сказала, что помрет... Ксеня! (Убегает.) 
С у ш к о в. Анютка!.. Ну ничего, побегаешь - вернешься. 
С е р г е й. А, собственно, чего это вы так разошлись? Не чересчур ли круто? 
С у ш к о в. Ты мне указываешь? 
С е р г е й. Я спрашиваю. Сами же в приданом отказали. 
С у ш к о в. Ты давно на собственные ноги стал? 
С е р г е й. А что? Давненько уже... 
С у ш к о в. Сперва сам скопи хоть сколько-нибудь, а потом моими деньгами распоряжайся. 
Через комнату быстро проходит Л ю б о в ь, на ходу надевая пальто. Входит Б у т о в. Его не замечают. 
С у ш к о в. А ты куда, Андреевна? 
Л ю б о в ь. За вашей дочерью! (Выходит, почти столкнувшись с Бутовым.) 
С е р г е й. Это кто?.. Вам что?.. 
Б у т о в. Я стучал - никто не отозвался... Мне сказали, что здесь комната сдается. 
С е р г е й. Ага. Кто вам сказал? 
Б у т о в. Высоцкий. 
С е р г е й. Ага. Так. Высоцкий, папаша, - это у нас на заводе, чертежник. 
С у ш к о в. Чертежник?.. 
Марья Алексеевна плачет. 
Не вовремя зашел ты, молодой человек... 
С е р г е й. Может, я покажу комнату? 
С у ш к о в. Покажи. Про условия сказать не забудь. 
Сергей и Бутов уходят. 
С у ш к о в. Пока не придет шелковая, не приму... Не плачь, мать. Такие поступки надо карать без жалости. У нас еще дочь: какой пример она видит? И не заслужила Ксения, чтобы плакать о ней: у нас за Павла душа болит; а у нее только скверность на уме... (Загораясь горем и гневом.) Чтоб я о ней и не слышал больше! Имени ее чтоб не слышал - поняла?! 
Ф и л я (в оцепенении). Господи, господи, что же это делается, что делается... 
Б у т о в и С е р г е й возвращаются. 
Б у т о в. Комната подходящая. Завтра, с вашего разрешения, перееду. Простите, что некстати зашел. До свидания. (Идет к выходу.) 
С у ш к о в. Погоди! Ты хоть кто будешь-то? 
Б у т о в (приостановился). Б у т о в. Родион Николаевич Б у т о в. 
3. НА МОСКВЕ-РЕКЕ 
Набережная. Москворецкий мост. Еще светло, но по ту сторону Москвы-реки уже зажигаются огоньки в домах. Малиново садится солнце. Река еще не стала. В этот день выпал первый снег; на земле он растаял, но на крышах и парапете набережной лежит кое-где, тонкий и пушистый. У л и ч н ы й ф о т о г р а ф расположился на набережной со своим треножником, передвижной декорацией и гардеробом: черкеской с газырями, мундиром с эполетами и т. д. Фотограф снимает сидящего перед ним и з в о з ч и к а. Извозчик в толстом армяке, башлыке и рукавицах снимается на фоне декорации, изображающей пальмовую рощу. 
Х л е б н и к о в-с ы н и М и ш а идут по набережной. 
Х л е б н и к о в. Такими вещами не шутят! (Перегибается через парапет.) 
Миша. Шура, ну пожалуйста, уйдемте отсюда! Шура, ну я вас прошу! 
Х л е б н и к о в. Брысь. Посмотри, Миша, какая вода. Течет водичка, течет, течет... Давай вместе, а? Я тебя брошу, хочешь? 
М и ш а. Опять шутите. Вы меня не поднимете даже. 
Х л е б н и к о в. Нет, тебя я не возьму с собой. Будешь ты существовать или нет, от этого ничего не изменится. 
М и ш а. Ошибаетесь, изменится. Тогда наша фирма будет называться не "Тропов и сын", а просто "Тропов". 
Х л е б н и к о в. Это ты остришь? 
М и ш а. Почему острю? 
Х л е б н и к о в. Значит, серьезно? 
М и ш а. Серьезно... (Смущаясь.) Я же не виноват, что я не такой образованный, как вы, Шура. 
Х л е б н и к о в (смотрит вниз). Глубина здесь достаточная, не знаешь? 
М и ш а. Смотрите - хорошенькая! 
Х л е б н и к о в. Беги за нею! 
М и ш а. Бежим вместе! 
Х л е б н и к о в. Брысь. Как ты думаешь: хватит у меня характера не кричать и не шлепать конечностями по воде, когда меня до костей пронижет этот холод, когда он вольется в носоглотку, в пищевод, в мозг, в душу... 
М и ш а. Просто ужас, до чего вы допились. Я не могу это слышать! 
Х л е б н и к о в. На моей могиле... Тело мое, разумеется, вытащат... Отец об этом позаботится... "И в распухнувшее тело раки черные впились..." А зимой раки есть? 
М и ш а. Вы не утонете, а только простудитесь насмерть. 
Х л е б н и к о в. На моей могиле - да слушай же, черт тебя побери, это моя последняя воля! - на могиле поставить памятник, изображающий вход в туннель. Вход в туннель. Усваиваешь? 
М и ш а (сквозь слезы). Усваиваю. 
Х л е б н и к о в. И на цоколе надпись: "Здесь покоится Александр Александрович Хлебников. Он оставил своему родному городу вечную благодарную память о себе..." Черт, надо бы еще что-нибудь присочинить, да некогда. В общем, в этом духе, понимаешь? 
М и ш а. Понимаю. 
Х л е б н и к о в. Что ты понимаешь. Разве ты можешь понять, как я люблю вот это все?.. Когда я жил в Париже, я только и мечтал, что вот возвращаюсь, живу в Москве, дышу московским воздухом... Честное слово, когда я работал над моим проектом, я радовался - за Москву!.. Смотри, огоньки. Малиновое небо. Снежок. Милый снежок, милое небо. Милая девушка, русская девушка в сером платочке - оглянулась, дорогая моя!.. Милый фотограф, как он заботливо складывает свои тряпки... Давай его осчастливим: снимемся. Вдвоем. Ты будешь поливать слезами карточку, когда меня не станет: тебе это будет приятно. Утри нос, Миша, не надо... (Подводит Мишу к фотографу.) Здравствуйте, фотограф. Снимите нас, будьте добры. 
Ф о т о г р а ф. Темно уже. Ничего не выйдет. 
Х л е б н и к о в (радостно). Что это? Какая прелесть, Миша, смотри! (Вытаскивает из-за декорации деревянный макет всадника без головы, на могучем коне без ног. В одной руке у всадника обнаженная сабля, в другой пистолет, из которого выходят клубы картонного дыма.) Понятно: сюда подставляется голова. Желаю увековечиться в таком виде. Да, мы хотели вдвоем? Так что ж - подставим две головы. Существует же двуглавый орел! Подставляй голову, Миша. 
Ф о т о г р а ф. Поздно. И вы, кроме того, крепко выпивши, выдержки не получится. 
Х л е б н и к о в. Фотограф, вы безумец. Вы не понимаете, от чего отказываетесь. Завтра-послезавтра вы разбогатеете, продавая мой портрет. Подтверди, Миша. 
М и ш а. Да, я подтверждаю. Разбогатеете. 
Ф о т о г р а ф. Какой может быть портрет, когда солнце село. Давайте сюда лошадь. (Уходит со своим скарбом.) 
Х л е б н и к о в. Неудача. Последнее желание - и не сбылось... А, да ладно. Все равно уж. (Снимает шапку, отдает Мише.) Не сочти за труд... (Снимает пальто.) Хочешь - возьми на память. Ну, прощай. Ты был верным другом: ходил за мной всюду и развлекал меня как умел. Спасибо. Спасибо. Не поминай лихом. (Целует Мишу и лезет на парапет.) Убирайся, ну?! 
М и ш а (держа в руках пальто). Шура! Шура! Я закричу! Разве может такой человек - и вдруг утопиться! (Кричит.) Спасите!!! 
Х л е б н и к о в (хохочет, сидя на парапете). Поверил! Поверил! Честное слово, поверил! Какого черта мне топиться, ты подумай! Когда я сейчас, можно сказать, кум королю?! Я просто развлекаюсь, почему не развлечься немножко... До чего хорошо, боже мой! Вон фонарщик идет, сейчас фонарь зажжет, огонек заструится в воде... Накинь мне пальто.