Грехи ангелов
Луиза Пеннингтон
Грехи ангелов
Моему брату Андриану – с любовью
С благодарностью Камерону Макинтошу за потраченное им время и его ценные советы
1
«Мякоть персика, свежий плод, желанная плоть…»
Анжела снова пробежала строчку глазами, а потом принялась методично раздирать страницы аккуратного машинописного текста на мелкие кусочки, которые посыпались прямо на старинный персидский ковер.
– Мама, почему ты молчишь?.. – услышала она приглушенный голос дочери.
Анжела с раздражением взглянула на письменный стол, где оставила трубку радиотелефона. У дочери был приятный голос и безукоризненное английское произношение.
– Мне это не нравится, и я не хочу со всем этим возиться! – воскликнула Анжела, схватив трубку.
Дочь немного помолчала, а потом дрогнувшим от удивления голосом сказала:
– Но ведь это хорошо! И не я одна так думаю… Ты действительно прочла? То есть я хочу сказать, может быть, ты не слишком внимательно читала?
– Я же не круглая дура, Жаклин, – резко ответила Анжела. Она предпочитала называть дочь полным именем, а не Джеки, как все окружающие, словно это помогало ей поддерживать между ними дистанцию. – По-моему, это просто неинтересно. Все это уже тысячу раз было.
Между тем она, конечно, понимала, что это хорошо. Даже очень хорошо!
В голосе Джеки послышалось напряжение:
– Единственное, что от тебя требуется, – дать де-нег…
– Я не намерена этого делать.
– Но почему?
– Я уже объяснила тебе. Не выводи меня из себя, Жаклин!
В голосе матери зазвучали угрожающие нотки, и Жаклин в смятении закрыла глаза.
– Мне кажется, я заслуживаю хотя бы вразумительного объяснения, почему ты не хочешь дать денег…
– Хватит с тебя и простого «нет»!
– Не обращайся со мной как с ребенком, мама! – гневно воскликнула Джеки, сжав трубку так, что побелели костяшки пальцев.
– И не называй меня «мамой»!.. Сколько раз тебе это говорить? – выкрикнула в ответ Анжела.
Что за ужасная манера напоминать матери о возрасте! О морщинах, тщательно скрываемых при помощи косметики, о плоти, увядающей вопреки самым усердным стараниям.
– Cкажи спасибо, что я родила тебя, – раздраженно проворчала Анжела.
Душная, отвратительная зависть сдавила горло. У Жаклин было все – талант, красота и молодость! Главное – молодость. Изумительная, восхитительная, несокрушимая молодость, которая у самой Анжелы утекла меж пальцев как вода, так что Анжела и не заметила.
Если уж на то пошло, то она вообще не хотела рожать. Узнав о своей беременности, она почувствовала себя так, как не приснится и в самом страшном сне. Ее сценическая карьера только-только началась, и у нее были все основания надеяться, что она больше никогда не вернется в свою опостылевшую провинцию и не увидит забытых богом бескрайних кукурузных полей, откуда сбежала когда-то раз и навсегда. С ребенком на руках не так-то просто карабкаться на ту вершину, которую она себе наметила. Что и говорить, она тогда здорово перепугалась. Этот страх не забылся и по сей день.
Помнила Анжела и мрачные комнатенки над дешевым баром, куда пришла делать аборт. Помнила трясущиеся мужские руки. Руки эскулапа-нелегала. Она неловко попыталась пошутить, но шутка вышла циничной и плоской, и врач ничего не сказал в ответ. Он лишь бросил на нее уничтожающий взгляд, принимая пятьдесят долларов, которые протягивала ему в потной ладошке эта бедовая восемнадцатилетняя девчонка.
Несмотря на все эскулаповы труды, результат оказался нулевой. Не считая того, что у нее подскочила температура, началось сильное кровотечение, и она две недели пролежала пластом. Лишенный чувства юмора, сукин сын к тому же, вероятно, пользовался нестерильными инструментами. Что касается ребенка, то последний цепко сидел там, где ему и было положено.
Когда она оклемалась, то была слишком напугана, чтобы сделать вторую попытку. Кроме того, у нее все равно больше не было денег. Так что плакали ее пятьдесят баксов.
Всеми фибрами души Анжела возненавидела ребенка, которого была вынуждена носить в себе. Всякий раз, когда он шевелился, она проклинала его за то, что мужчины больше не смотрели на нее, беременную, с обожанием. Роды длились двадцать шесть часов и были очень тяжелыми. Как только Жаклин родилась, Анжела тут же сплавила ее к своей сердобольной тетке. Тетка вскоре померла, и матери, которая все время находилась в разъездах, пришлось забрать трехлетнюю девочку к себе.
Возможно, рано или поздно у девочки мог бы появиться постоянный дом, однако ее отец Дэвид узнал о том, что у него есть дочь, только в разгар пренеприятного бракоразводного процесса. Он хотел, чтобы Джеки жила с ним, но Анжела наотрез ему отказала. Она отнюдь не была расположена к тому, чтобы делать какие бы то ни было одолжения бывшему мужу. Не говоря уж о том, чтобы считаться с его желаниями. Таким образом, единственное, что мог тогда делать для маленькой Джеки ее отец, это помогать деньгами, которых, кстати сказать, у него тогда было совсем не густо.
В те времена он еще был заурядным актеришкой, к тому же пристрастившимся к выпивке. Вот Анжела и не давала ему видеться с дочерью, заставляя дожидаться встречи долгих четыре года. Это потом, когда он женился на богатой и обворожительной Клэр и стал кинозвездой первой величины, Анжеле стало не так-то легко отказывать ему в свиданиях с дочерью, и ей ничего не оставалось, как смириться с мыслью, что рано или поздно Дэвид заявится, сногсшибательно благоухая розовой амброй.
– Черт побери! – продолжала ворчать она. – Сколько раз тебе повторять: называй меня просто Анжелой!..
Джеки почувствовала в голосе матери откровенную враждебность, знакомую ей с раннего детства, и едва удержалась, чтобы не бросить трубку.
– Не понимаю, почему ты так поступаешь со мной? – тихо проговорила она, ненавидя мать за эгоизм, нервозность и скупость. Но больше всего за то, что та заставляла ее унижаться и попрошайничать.
– Я уже говорила тебе, – сказала Анжела, – из твоей затеи ничего не выйдет. Поумнее тебя люди пытались это сделать, но ничего не добились.
Джеки вздрогнула. Мать ударила в самое больное место.
– Не понимаю, – продолжала Анжела, – с какой стати я должна снимать со счета Ллойда миллион долларов только для того, чтобы ты пустила их по ветру.
– Но ведь эти деньги принадлежат мне. И Ллойд никогда бы мне в них не отказал.
– Ллойд был просто старым болваном. Что же касается денег, то формально ты, милая моя, не в праве распоряжаться ими еще в течение пяти лет.
– Но ведь никогда раньше ты не мешала мне распоряжаться этими деньгами так, как я считала нужным. Почему же ты делаешь это теперь?
– Потому что я должна думать о своей репутации. И я вовсе не желаю, чтобы мое имя ассоциировалось с провалом мюзикла, посвященного блондинке, у которой было не все в порядке с мозгами. Я не говорю о том, что об этой истории уже давно все забыли и нет никакого смысла о ней вспоминать.
– Я уверена, что ты ошибаешься. В основе мюзикла жизнь Мэрилин Монро… А в Мэрилин было нечто такое, чего не было в других знаменитых актрисах… Разве я не права?
– А может быть, дело просто в том, что она лучше других умела обделывать свои делишки, а?.. Понимаешь, что я имею в виду?
Джеки закрыла глаза. Теперь мать могла договориться до чего угодно.
– Это меня не интересует. Я уверена, что на этом материале смогу сделать нечто достойное. Вот и все.
– Ну естественно, ты уверена… – зевнула Анжела, изображая скуку. – Только от меня ты не получишь ни цента. Да и как, по-твоему, я могу поддержать идею, которую уже пытались воплотить, но всякий раз спектакли с треском проваливались? На эту тему не упомнишь ни одной приличной постановки. – Она сокрушенно вздохнула. – Ни один нормальный человек не согласится дать денег на эту блажь. Твой мюзикл никогда не поставят ни в Лондоне, ни здесь на Бродвее. К тому же у тебя нет в этом деле никакого опыта… Какие тебе еще нужны объяснения, скажи на милость?