Раскадровка (СИ)
Хиддлстон написал ей, как только размашисто подмахнул заверенный его агентом контракт со студией «Тачстоун пикчерз» на съемки в фильме «Шантарам» и ещё с полдесятка дополнительных соглашений. Он вышел из офиса Кристиана Ходелла, достал из кармана телефон и набрал сообщение прямо на ходу, не глядя перед собой или под ноги. Это был настолько искренний порыв, что он не успел этому удивиться и позже не пытался найти разумное объяснение. Ему просто было невероятно хорошо в компании Джойс, и желание это повторить возникло таким сильным и естественным, что он даже не задумался ни о том, что мог вести себя излишне навязчиво, ни о том, что Норин могла его неверно понять. А теперь он понимал, что ему и не следовало ни о чем из этого беспокоиться — она поняла его так, как он имел в виду, и приняла его приглашение легко и весело, будто в какой-то степени даже ждала этого. Они выкроили под встречу единственный совпадающий вечер — когда после съемок у Норин было несколько часов и возможность на следующее утро отоспаться, а у Тома были свободные сутки между Комик-Коном и самолетом до Белфаста с пересадкой в Манчестере. И они оба были настроены хорошенько оторваться.
Во внутреннем дворе, небольшой обнесенной высокими кирпичными стенами площадке с разбросанными по искусственной траве креслами-мешками и крохотным фургончиком из 50-х вместо бара, они заказали ещё выпивки. Бармен подал им по два шота Камикадзе, и они наперегонки опрокидывали в себя разбавленную ликёром водку, когда рядом с ними возникла девица в неоновом парике и с кроличьими ушками.
— Приве-е-ет! — прокричала она и пошатнулась на высоких каблуках, Том рефлекторно подхватил её локоть, чтобы придержать. Девушка кокетливо ему подмигнула и продолжила: — Вы ведь те актёры, да?
Норин, закуривая сигарету, помотала головой.
— Нет, извините, Вы нас с кем-то путаете. Он страховой агент, а я медсестра в стоматологическом кабинете.
Девица в желтом парике растерянно заморгала, потом нахмурилась, потом рассмеялась.
— Вы те актёры-ы-ы! — протянула она, поднимая руку и наставляя на Тома палец. — Ты тот бог-очаровашка из «Марвел», а ты та стерва из «Судеб и фурий», да?
Она говорила слишком громко, чтобы её слова неразборчиво терялись в музыке, а потому многие — даже в дальнем углу дворика — начали на них оборачиваться. Том заметил, как двое каких-то парней переглянулись, кивнув друг другу, отставили бокалы и поднялись со своих мест; а в компании у бара кто-то сверился с телефоном, толкнул друга в плечо и показал в их с Норин сторону. Им пришлось бежать, а кроличьи ушки крикнула им вслед:
— Но вы же англичане, правда? Ты Том… как там тебя?!
Они протолкались сквозь бар — Том шел впереди и крепко сжимал руку торопящейся следом Норин, протиснулись сквозь выстроившуюся на вход очередь и побежали вниз по улице. Добежав до конца квартала и повернув за угол, к парковке почтовых фургонов, они замедлили шаг и рассмеялись.
— Ну что, Том Как-там-тебя, полноправный король чего-то там, куда дальше?
— Йотунхейма.
— В Йотунхейм?
— Нет, король Йотунхейма. Там холодновато и путь неблизкий.
Они снова расхохотались. Норин нагнулась и уперлась руками в собственные колени, всхлипывая и сотрясаясь в судорогах смеха почти беззвучно, а затем вскинула голову и посмотрела на Тома серьезно, как-то прицельно и словно внутрь.
— Тебя не бесит, что — чем бы ты ни занимался, сколько бы души ни вкладывал в другие проекты — всё равно остаешься богом-очаровашкой из «Марвел»?
— Я люблю Локи, — торопливо ответил Том. — Люблю быть Локи.
А затем сделал паузу и задумался. Это было правдой — Локи он любил, эта роль изменила его жизнь в лучшую, эту шумную, полную узнаваний на улицах и в барах, сторону; эта роль была обширной, давала в каждом фильме «Марвел» столько нового пространства для творчества, для интерпретации; эта роль, в конечном итоге, дала ему множество других ролей в других, отвлеченных картинах. Выбирая актерский путь, Хиддлстон искал разнообразия, бесконечной множественности ролей, неповторимости и не повторяемости, он отчаянно не хотел стать актёром одного типажа, играющего под разными названиями одного и того же персонажа раз за разом. И уж точно не хотел стать актёром одной единственной роли. В нём противоречиво соединялась безграничная благодарность Локи за то, что в нём он нашёл успех, и упорное, бунтарское стремление от него оторваться.
Они шли в сторону океана, и Том как никогда прежде откровенно делился этими мыслями вслух. Улицы постепенно пустели по мере того, как на смену ресторанам и барам приходили погруженные в дрёму кондоминиумы и многоквартирные высотки; тонкие стрелы пальм тянулись в темное небо, в густых перьях их зеленых верхушек шумел ветер. Было тихо и в воздухе висела теплая ночная влага. Норин бесшумно шагала в своих кедах, втянув пальцы в рукава пуловера, и слушала. Её лицо было обернуто к Тому, а в глазах, янтарный мёд которых заменила непроглядная чернота, мерцало понимание. Её внимание располагало к тому, чтобы говорить, и он говорил — честно и беззаботно, не опасаясь того, что искренность могла обернуться против него самого — пока они не дошли до побережья. А там на смену его словам пришел шум волн.
Разувшись, они пересекли пляж и остановились там, где песок был мокрым, холодным и вязким, и к их босым ногам порой добегала вода. Слева вдалеке мерцало огнями колесо обозрения из парка развлечений на пирсе, справа крохотными пугливыми точками отсвечивали тянущиеся по зеленым холмам скоростные шоссе. Перед ними было звездное небо и неспокойный океан.
— Мне было восемнадцать, — прервала Норин их затянувшееся молчание. Том повернулся к ней, но её невидящий взгляд, обращенный в собственные мысли, был устремлен вперед, в пенящиеся гребни накатывающих волн. — Я стояла на диком пляже недалеко от паромного причала в Мумбасе, в Кении, и мечтала о том, как однажды передо мной вместо мутных вод Индийского океана окажется Тихий океан, а за моей спиной вместо замусоренной автобусной станции, наводненной крысами и алкашами, будут холмы Голливуда. Я приехала в Африку, чтобы доказать себе, что я способна достичь всего, что посчитаю достойным стараний; я приехала в Африку, чтобы вырасти и поверить в собственную мечту.
Она глубоко вдохнула, опуская веки и запрокидывая голову, подставляя лицо изогнутому рогу луны, и продолжила:
— И вот я стою здесь десять лет спустя, передо мной Тихий океан, за мной Санта-Моника, рядом со мной известный голливудский актёр, на моём собственном счету много фильмов, наград и даже номинация на Оскар, я снимаюсь в том, что станет очередным блокбастером, и меня даже узнала пьяная девчонка в баре. Но сейчас мне так страшно, как не было страшно тогда в Кении.
Норин опустила голову, открыла глаза и оглянулась на Тома. Её лицо было расслабленным, лишенным какого-либо выражения, но глаза смотрели с такой откровенной тревогой, с по-детски наивной мольбой, что по коже Хиддлстона побежали мелкие мурашки. Он никогда прежде не видел Джойс такой открытой, такой уязвимой, такой настоящей. Он смотрел ей прямо в глаза и видел в них бесстрашно обнаженную напуганную душу, он молчал, потому что не знал правильных слов, и ему очень не хотелось спугнуть или ранить, а потому он просто встречал её взгляд и надеялся, что она видит — ему это знакомо. Так они простояли несколько минут, окутанные соленым ветром и молчанием, вглядываясь друг в друга, а потом Норин улыбнулась.
— Я слишком много выпила, — весело сообщила она. — Если размышляю о подобном вслух.
Том с удивлением обнаружил в себе какое-то неясное огорчение оттого, что этот искренний разговор оборвался, но в то же время и приятно щекочущую радость, потому что он, пусть и короткий, но состоялся. Когда приехало такси, и Норин, обнимая на прощание, опустила ладонь на его затылок и мягко придержала его голову рядом со своей, целуя в щеку, он отчетливо почувствовал: между ними что-то изменилось. Что-то возникло — доверие, дружба? Ещё неясное и несмелое, но уже волнующее.