Желанное рабство

Мать Лейлы ждала своего мужчину до сорока двух лет. Ее подруги давно повыходили замуж, у них родились дети. Сначала они подшучивали над гордячкой, потом перестали, а через некоторое время забыли ее за делами и заботами счастливой семейной жизни. Мать Лейлы уехала в Сингапур: она работала гувернанткой и, когда подвернулось выгодное предложение, не испугалась перемен. Как потом ее не испугало то, что возлюбленный был на восемь лет моложе ее и несопоставимо выше по социальному положению. Через два месяца после свадьбы она забеременела.
— Ты, наверное, страшно смущалась? — спросила ее Лейла.
— Ну что ты. — Мать рассмеялась в ответ. — Сорок лет прекрасный возраст для материнства, как всякий другой. Материнство — это чудо, радость, бесценный дар. Когда-нибудь и ты встретишь своего мужчину, я бы хотела для тебя такого же счастья. — И добавила, отвечая на незаданный вопрос дочери: — Ты сразу поймешь, что это он. Здесь почувствуешь. — Мать дотронулась до груди Лейлы. — Будешь уверена в этом так же, как в том, что солнце встает на востоке. Он будет твоим солнцем днем. И луной ночью. — Эти слова Лейла потом вспоминала не раз.
Лейлу, правда, смущал один момент: почему, когда она сказала Данте, что любит его, он промолчал? Она еще не знала, что действия могут говорить яснее слов, а нежность и страстность в сексе быть проявлением глубоких чувств.
— Наверное, я зря не спросил тебя раньше... — нерешительно заговорил Данте. — Лейла, тебя никто не ждет в Ванкувере?
— Нет, — ответила она и обрадовалась, что отношения с Энтони Флетчером, выйдя из тупика, дошли до логического конца. Лейла порвала с ним еще два месяца назад. Для него это было тяжким ударом, почти невыносимым. Только за несколько дней до ее отлета на Карибы он смог наконец написать в письме, что пережил отказ, ничего не сделав с собой, и что уехал в Европу.
— Ни один мужчина не примчится в аэропорт встречать тебя с цветами?
Лейла отрицательно покачала головой.
— Милая! — И прежде чем она опомнилась, Данте прильнул к ее губам.
Сколько длился их поцелуй: мгновение или вечность? Все сомнения Лейлы исчезли без следа или остались в том мире, которому она сейчас не принадлежала.
Но спустя мгновение (или все-таки вечность?) словно тихий вздох прибоя до них докатилась нежная мелодия оркестра. Звуки вернули Лейлу на террасу и напомнили о том, что на острове кроме них есть еще люди и лишь немногие одобряют ее связь с боссом. И воспоминание о подслушанном разговоре отравило очарование ночи.
— Мы неосторожны, Данте, — прошептала она.
— Давай пошлем осторожность ко всем чертям!
Ей бы хотелось последовать его совету, но Лейла не сомневалась, что безрассудство аукнется ей уже через неделю после возвращения в офис. Данте улетит по делам фирмы на какую-нибудь Тасманию или в Барселону, оставив ее на растерзание добропорядочным коллегам. Кстати, на репутации деловой женщины тоже можно ставить крест. Приехала на Пойнсиану, мечтая выказать профессиональную хватку, а сама завела роман с боссом. Хорошенькое же впечатление произвела она на сотрудников! Но изменить теперь ничего нельзя, она знала это так же твердо, как то, что дождь мокрый, а кровь красная. Собрав последние остатки воли, Лейла как можно тверже сказала:
— Нас уже наверняка кто-нибудь увидел. Нужно вернуться в зал, а то пойдут сплетни.
— Пусть болтают. — Данте ласково провел рукой по волосам Лейлы, успокаивая ее как капризную девочку. — Пусть болтают, если им это нравится. И пусть завидуют...
Он нежно гладил шею, плечи и последние слова произнес почти шепотом. Завладев ее пальцами, он медленно перецеловал каждый, после чего повернул ладонь и коснулся губами запястья. Она уже не сопротивлялась, когда он увлек ее на пляж, дальше от шума террасы.
Аллея, по которой они сейчас шли, днем поражала роскошными деревьями пойнсиана с яркими багряными кронами. По имени этих деревьев назывался остров. Ночью они напоминали гигантские черные зонты, раскрытые над дорогой.
— Подожди, Данте, — прошептала Лейла, когда они вступили на темный пляж.
Высокие тонкие каблуки ее нарядных босоножек увязли в песке, и она не поспевала за стремительным шагом любимого.
Он остановился и встал перед ней на колени. Как истинный джентльмен Данте почтительно помог ей снять босоножки. Как преданный любовник он осторожно сжал ее пятку ладонью и поцеловал ступню. И тут же, приподняв подол платья, обхватил руками ее икры и принялся неистово покрывать поцелуями колени, бедра, еле сдерживаясь, чтоб не пойти дальше. Головокружительная оторопь сменилась в Лейле возбуждением, смешанным со страхом. Она прикусила себе ладонь, а другую руку запустила в шевелюру Данте. Шепча что-то неразборчивое и оттого особенно нежное, Данте прижал лицо к прохладной ноге Лейлы, а она, пальцами лаская ему затылок, прижала его разгоряченное лицо к тому месту, где пульсирующая боль причиняла ей сладостные муки.
Несколько долгих секунд потребовалось Данте, чтобы восстановить над собой контроль. Когда он поднялся на ноги, его дыхание почти выровнялось, сердцебиение успокоилось.
— Почему я должен скрывать свои чувства к тебе? Почему мы прячемся по темным углам, словно совершаем нечто противозаконное? — Он произнес слова, которые уже готовы были сорваться с языка Лейлы, что придало ей решимости противостоять ханжеству Ньюбери.
— Мне нечего стыдиться, — сказала она. — Я никогда в жизни не чувствовала себя более правой, чем сейчас.
Он улыбнулся и обнял ее. Это был опрометчивый поступок: сверкнула искра и они оба вновь воспламенились. В объятиях Данте Лейла подумала, что мир прекрасен, на него невозможно сердиться, потому что здесь и сейчас есть любовь, Данте Росси и Лейла Коннорс-Ли.
Но когда на пляж хлынули лучи из комнаты на верхнем этаже и осветили их с Данте, Лейла съежилась. Инстинктивно Данте загородил ее собой от света и взглядов. Кое-кто уже отправился спать, но все же на террасе было еще многолюдно. Белый пиджак Данте, неожиданно проявившийся из темноты, привлек всеобщее внимание. Легкий вздох огорчения вырвался у Лейлы.
— Что ты? — спросил Данте.
— Они видели нас. И уж конечно узнали тебя!
Белозубая улыбка сверкнула в темноте.
— Очень на это надеюсь!
— Но они начнут шептаться...
— Начнут. Но почему это тебя так беспокоит?
Он пожала плечами.
— Тебе нужны сплетни?
— Я — босс. Сплетни мне не нужны, но я хочу делать, что мне нравится. А мне нравится быть с тобой.
Однако радость, которую Лейла испытала, услышав признание Данте, омрачило воспоминание о нетрезвой фразе, брошенной Ньюбери: «Джонни, старик, на то и друзья, чтоб объяснить, во что он вляпался. Данте надо спасать, вот что я тебе скажу».
— Данте, не все твои сотрудники одобряют наш роман...
— Не думай о них. Единственное, что имеет значение, — это твои чувства. Меня больше беспокоит, что ты скажешь, если я признаюсь публично, что я окончательно... — Данте набрал в легкие побольше воздуха, преодолевая волнение. Лейла застыла, не мешая ему подыскивать нужные слова. — Я окончательно... очарован тобой.
Лейла едва сдержала вздох. Ну почему он просто не сказал, что влюблен в нее. Или что любит, что жить без нее не может, не знает, что с ним будет без нее?! Ведь она-то чувствует именно это! Все прежние страхи и сомнения закружились в ее прекрасной головке, и было их столько же, сколько звезд на небе.
— О чем ты задумалась, Лейла?
Лейла отвела взгляд, чтоб не выдать разочарования.
— Не люблю оказываться в центре внимания. Такого внимания, — поправилась она. — Может быть, мы... пока... скроем наши отношения?
Данте с сомнением посмотрел на нее.
— Лейла, я тебя не понимаю.
— Конечно, я не очень-то хорошая актриса, но все же давай попытаемся... — Лейла как бы не слышала его слов.
Они быстро взбежали по ступенькам и вновь попали в полосу тени. Данте порывисто обнял Лейлу, прежде чем чинно ввести в танцевальный зал. Отчетливо, так, чтобы услышали все, он обратился к спутнице: