Что движет солнце и светила
- Да пошел ты...,- выругался Леха ещё раз, когда телефон после короткой передышки снова затрезвонил. Он подумал, что опять звонит этот ненормальный.
- А с кем ты, милый, базаришь? - услышал Лёша голос Ольги. Она вошла в квартиру неслышно, даже дверью, как обычно, не хлопнула.
- Привет! - обрадовался Лёха. - Меня тут один придурок затрахал. Подавай ему секс по телефону!
-А что? Это идея! - весело сказала Ольга. - Поря расширять количество услуг! Правда, Зинаида?
Лёша, который обычно ходил дома в трусах, сконфузился: всё-таки, как ни был хорош собой - высокий, мышцы накачаны, живот поджарый, а перед посторонними людьми, тем более женщинами, стеснялся представать неглиже. Но чтобы надеть брюки, ему надо было выйти в прихожую, где стоял шкаф: его одежда, даже домашние "треники", висела там.
- Ты что, не одна? - на всякий случай переспросил он Ольгу. - Может, вы сразу на кухню пойдёте пить чай?
- О, не волнуйся! - Ольга кудахтнула как курица: она всегда так смеялась, когда чувствовала себя неловко. - Оставайся в чём есть, Зинаида женщина современная, совсем не стеснительная...
- Да, но...
- Нет, не "но"! Зинаида вообще считает, что в своей собственной квартире можно и нужно ходить, в чём мать родила - это полезно для здоровья...
Ольга зашла в комнату и, подмигнув ему, шепнула: "Это очень выгодная клиентка, за свои причуды платит "зелёненькими", и хорошо. Понял?"
Тут в комнату впорхнула женщина - длинная и тонкая, как жердь, она встряхнула пуком волос, завязанным наподобии лошадиного хвоста, и задорно воскликнула:
- Салют!
Волосы над её лбом были короткие черные, как на сапожной щётке, и, что особенно впечатлило Лёху, от этой женщины несло тяжёлым потом, смешанным с густым, приторным до тошноты запахом жасмина. Будто в общественном гальюне набрызгали дешевого освежителя воздуха!
- О-о, красавчик! - оскалилась эта лошадь и, решительно прогарцевав к дивану, упала на пёстрые подушки. - У меня времени в обрез, так что - к делу. Оля, ты где там?
Лёша затянулся сигаретой и чуть не подавился дымом, когда увидел, как Зинаида, выпятив в улыбке почти квадратные зубы, решительно сбросила свой желто-серый пиджак и, не смущаясь, принялась расстёгивать кофточку.
***
Хорошо, что Настя-продавщица научилась понимать меня без слов. Только вот пиво, кажется, не в таких баночках, как Лёша любит. Те - чёрные, надписи сделаны золотом, а в центре - овал, в котором красуется старинная башня, такая аляповатая, никакого вкуса! А эти - другие: сплошь в иероглифах, кажется, китайских. Но может, это пиво лучше? Всё-таки Восток - дело тонкое...
Ну что за пошлость мне на ум пришла? Это же трафарет: Восток- дело тонкое. Не знаю, не знаю. А вот баночки и вправду тонкие, и прохладные, и что-то в них так замечательно булькает, будто пустой аптечный пузырёк опускается в воду...
А в воде - рыбы, мои братья и сёстры, созданные из тех же атомов, что и всё окружающее мирозданье. Но они - прекрасны, они - чудо!
Тысяча шестьсот двадцать пять! Не забываю считать, вот! И что ты, Настя, улыбаешься? Ты симпатичная. Но, понимаешь, однажды я уже терял свою голову - Ольга! - и ничего хорошего из этого не получилось. Она - не рыба, она - не моя, и я не сделал даже попытки увлечь её в свой мир. Пора, пора! Это, наконец, надо сделать, это - просто, очень просто, немыслимо просто. Если , конечно, знаешь: реальность - это то, во что мы верим или не верим, А то, что знаем или не знаем, - это что? Может, жизнь?
Все мы сотканы из одной и той же материи - частиц, которые, между прочим, могут мчаться - и мчатся! - по Вселенной со скоростью тридцать тысяч километров в секунду. Вот из чего ты, Настя, состоишь. И не подозреваешь, дурашка, что и твоё ладное тело, и мысли, и сны, и всё, что есть в тебе или из тебя выходит, - из тех же атомов, что и солнце, и звезды, и другие миры и галактики. Ах, если бы я мог тебе объяснить то, что чувствую. Но я - Рыба, которая словами ничего не говорит...
Тысяча восемьсот три!
Да, наверное, ты права: моя лень и нежелание вгрызаться кому-то в загривок сильнее того, что бабка Евстолия называла честолюбием. И, знаешь, я уже не удивляюсь тому, что теперь наверху - дураки, даже не слышавшие никогда об Овидии, или Максе Фрише, или о Фридрихе Ницше, или...ах, Боже мой, да о ком они вообще слышали, эти дураки, тупо пробивающиеся к цели в виде счетов в банках с многими нулями и не умеющие ничего иного нафантазировать, как мраморный дворец на берегу моря, и чтоб непременно хрустальный унитаз, и золотые ручки на дверях, и ... что о них говорить? Скучно! И никакие доводы не убедят меня, что их напористость и деловитость это проявление недурственных мыслительных способностей. Ты видела когда-нибудь деревце, растущее на карнизе здания? Неизвестно как семечко зацепилось там когда-то за кусочек грязи, солнце его пригрело, дождик полил - вот оно и проросло инстинктивно, и, можно сказать, даже случайно: так уж получилось, что заняло это место раньше других семян. Потом, конечно, ветер заносил на этот карниз иных его собратьев, но, извините, всё уже было занято, и даже если на другой год какое-нибудь семечко всё-таки прорастало, то первопоселенец его давил, гнобил, затенял и сживал со света. Ну и при чём тут ум и выдающиеся способности?
Тысяча восемьдесят девять!
Ха! Время - это иллюзия. Нет отдельно времени и нет отдельно пространства, есть пространство-время, и его можно изменять, сжимать, расширять. Воспоминания - это прошлое, ожидание - будущее, но что есть настоящее? Возможно, это всего лишь способ отсрочки будущего, а?
Ерунда! Ахинея!
Наверное, настоящее - это когда не желаешь перемен ни в себе, ни в тех, кого любишь, и как только к тебе подкрадутся тоскливые мыслишки о том, что у тебя чего-то нет, у всех вот есть, а у тебя, любимого, нет - вот тут-то и рушится настоящее, потому что ты не способен уже получать удовольствия от того, чем владеешь, и торопишь бег времени, и не интересуешься тем, что есть, и , конечно же, не замечаешь усталой улыбки старого и мудрого Сенеки: " Где тот человек, который хоть сколько-нибудь ценит время, умеет дорожить каждым днём и понимает, что миг за мигом приближает его к смерти?.. Пока мы откладываем жизнь на завтра, она проходит. Ничто не принадлежит нам в такой степени, как время; оно - наше. И этим-то единственным и быстротечным достоянием мы позволяем завладевать первому встречному..." Я - не позволяю, и потому я - Рыба, плавающая сама по себе. Рыба, понявшая: жизнь - это время.