В небе Ленинграда

Прошло минут 15 - 20, и в полуденную тишину ворвался рокот мотора. Рокот, переходя в гул, быстро нарастал и приближался. И вот чуть в стороне от нас, четко фиксируясь на чистой лазури неба, показался воздушный разведчик со свастикой на плоскостях. Он летел на крейсерской скорости, и всем стало ясно, что немцы ведут фотосъемку приграничного района. 
- Да что же это наконец! - воскликнул Маркиан Михайлович и резко повернулся ко мне.- Неужели мы ничего не можем предпринять и позволим этому наглецу совершить свое дело? 
Я хотел было промолчать, ведь Попову и самому было известно, как велено поступать в таких случаях, но не сдержался. 
- Конечно, можно, товарищ командующий! - быстро ответил я. - Нужно лишь ваше приказание посадить на ближайший полевой аэродром звено или эскадрилью истребителей и разрешить летчикам сбивать нарушителей границы. Наглецов как ветром сдунет. 
- Да-а! - с досадой протянул Попов и тяжко вздохнул. 
По этому вздоху я понял, как даже командующий округом скован в своих действиях, и, подосадовав на свою бестактность, подумал, что в других западных приграничных округах положение, наверное, еще хуже, что и их командующие, вероятно, вот так же смотрят на наглые полеты немцев и только молча ругаются от собственного бессилия. 
Тогда я, конечно, не только не знал, но даже не предполагал, как далеко зашли гитлеровцы. Думал, что воздушные нарушения нашей границы не столь уж часты и результативны для немцев. Правда, однажды в беседе со мной мой бывший сослуживец по Ленинграду, командующий ВВС Западного особого военного округа генерал И. И. Копец сказал, что фашисты совершенно открыто используют для шпионских целей гражданскую воздушную трассу Москва - Берлин, проходившую через основные военные аэроузлы округа{29}. Признаться, я не то, чтобы не поверил Ивану Ивановичу, но усомнился, что ведется фотосъемка наших военных объектов. Тут немцы явно рисковали и могли оказаться в положении пойманных с поличным. Но, видимо, такова уж природа всех заматерелых милитаристов и охотников до чужого добра. 
После войны я познакомился с одним любопытным документом, из которого узнал, что воздушную разведку советской территории фашисты начали вести еще с конца 1939 г. Но особенно активизировалась шпионская деятельность немецких ВВС с января 1941 г. С января по конец второй декады июня фашистские самолёты 152 раза вторгались в глубь нашей страны. Гитлеровцы сфотографировали и составили специальное фотодосье на многие аэродромы, важнейшие военно-промышленные и транспортные объекты наших западных областей, в том числе Киева, Одесского и Севастопольского портов, Днепропетровска, Харькова, Макеевки, Мариуполя, на Днепрогэс, мосты через Днепр, Днестр и Дон{30}. 
Лишь много позже выяснилось, что способствовал шпионским полетам немецких летчиков не кто иной, как сам Берия, возглавлявший в то время Наркомат внутренних дел, на который была возложена борьба и с иностранной воздушной разведкой. Именно он запретил пограничным войскам стрелять по фашистским самолетам, нарушавшим нашу границу, и того же добивался от частей Красной Армии и кораблей Военно-Морского Флота{31}. 
Мы у себя в округе такой информацией тогда, разумеется, не располагали и все же не сидели сложа руки, а делали, исходя из наших прав и возможностей, все, чтобы будущие события не застали нас врасплох: принимали меры для повышения боевой готовности войск, уточняли планы, изучали будущего противника. Я приказал чаще посылать вдоль границы воздушные патрули. Работа эта велась в соответствии с директивой наркома обороны, потребовавшего к концу мая 1941 г. составить окружные планы обороны границы. 
Тревожные мысли все больше овладевали мной, пока я собирался к Никишеву. Отец молча смотрел на мои недолгие сборы. Старый солдат, участник трех войн русско-японской, первой мировой и гражданской - он без слов понимал, что мог означать этот ночной вызов. 
Раздался звонок в дверь. Отец пошел открывать ее. 
- Здравствуйте, Александр Иванович! - донесся из прихожей голос шофера Холодова.- Доложите командующему, что машина у подъезда. 
Подхватив чемоданчик со сменой белья и туалетными принадлежностями, я вышел в коридор. 
- Ну, я поехал. Не волнуйтесь и ждите моего звонка,- тихо произнес я. 
- Может, и обойдется, Шура,- провожая меня понимающим взглядом, ответил отец. 
Садясь в машину, я вспомнил недавний разговор с начальником разведывательного отдела штаба округа Петром Петровичем Евстигнеевым, большим умницей и милейшим человеком. Он всегда вовремя и достаточно полно информировал меня. Евстигнеев сообщил тогда, что немецкие пароходы внезапно прекратили разгрузку и погрузку в Ленинградском порту и поспешно уходят в море, а в немецком консульстве по ночам жгут много бумаги. 
- Уж ежели такие аккуратисты уничтожают документы, не жди невинного дипломатического пикника с пивом и сосисками,- невесело пошутил Евстигнеев. 
Черный "ЗИС" быстро понесся по безлюдному Измайловскому проспекту. Минут через десять я входил в кабинет Никишева. Дмитрий Никитич был очень взволнован. Он тут же, без всяких предисловий сказал, что на рассвете 22 июня, т. е. уже сегодня, ожидается нападение Германии на Советский Союз, и приказал немедленно привести всю авиацию округа в полную боевую готовность. 
- Но пока, до получения особых указаний из Москвы, конкретных боевых задач авиации не ставить. Распоряжения прошу отдать лично. 
Я вновь напомнил, что уже не являюсь командующим ВВС округа. 
- Сдали дела, знаю,- сердито перебил меня Никишев. - Но приказа о вступлении в должность генерала Некрасова еще нет. Завтра из Мурманска вернется Попов, а из Сочи, вероятно, прилетит Жданов, они и примут окончательное решение о вашем замещении. А пока командующим авиацией я считаю вас. 
Обстановка исключала какие-либо препирательства, и я согласился. Но мне было непонятно, как это авиацию привести в полную боевую готовность, а конкретных боевых задач ей не ставить? Ведь если война, то и действовать надо, как на войне. Без четких задач, без знания целей, по которым придется наносить удары, авиацию тотчас в дело не пустишь, особенно бомбардировочную. У бомбардировщиков боекомплект зависит от поражаемого объекта: для ударов по живой силе он один, по укреплениям - другой, по аэродромам - третий. И я сказал о том Никишеву. 
- Что вы, Александр Александрович, разъясняете мне азбучные истины! рассердился начальник штаба. - Нам же приказано ясно: конкретных боевых задач не ставить. А приказ надо выполнять. Вот, прочитайте-ка! 
Никишев протянул мне только что полученную телеграмму за подписями наркома обороны С. К. Тимошенко и начальника Генштаба Г. К. Жукова{32}. 
Я быстро пробежал ее глазами. После слов о возможности нападения Германии на СССР в ней предписывалось войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности встретить внезапный удар немцев или их союзников. Нарком обороны приказывал в течение ночи скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе, рассредоточить по полевым аэродромам авиацию, привести в боеготовность все войска и осуществить соответствующие обстановке мероприятия в системе ПВО. Других приготовлений без особых на то распоряжений приказывалось не проводить. 
Это, по существу, была война, и я непроизвольно взглянул на часы - было уже около двух часов ночи. 
Вернувшись к себе в штаб, я по телефону обзвонил командиров всех авиасоединений, приказал немедленно поднять все части по сигналу боевой тревоги и рассредоточить их по полевым аэродромам и добавил, чтобы для дежурства на каждой точке базирования истребительной авиации выделили по одной эскадрилье, готовой к вылету по сигналу ракеты, а для бомбардировщиков подготовили боекомплект для нанесения ударов по живой силе и аэродромам противника. Лишь после отдачи всех приказаний обошел управление. Убедившись, что все штабные работники на месте, вызвал к себе заместителя главного инженера ВВС округа А. Л. Шепелева и уехал с ним на один из ближних к Ленинграду аэродромов, куда накануне прибыл эшелон новых скоростных истребителей МиГ-3.