Расследователь. Предложение крымского премьера
От тоски хотелось завыть или разбить кому-нибудь морду. Но те, кому стоило бы разбить морду, были очень далеко и высоко… «Вертушка» ушла. Два сержанта стояли и смотрели ей вслед. Это была почти катастрофа.
И вот, когда они уже собирались возвращаться в казарму, над горами появилась черная точка. Точка росла, приближалась, приобретала контуры вертолета. Снова вспыхнула надежда…
– Не, – сказал усталый «летун», – не возьму. Некуда. Мне еще раненых с двух точек снимать… Не возьму. Может, следующий борт.
Вяло, медленно крутились лопасти…
– Может, следующий борт, – повторил вертолетчик, потом посмотрел в глаза Соболеву. Посмотрел – и понял. Понял, что творится в душе солдата, который оттарабанил полгода в Афгане и рвется домой, в Союз. Они – сержант Соболев и безымянный старлей-вертолетчик – были ровесники или почти ровесники.
Они были еще очень молоды, но война сделала их старше и мудрей.
Старлей помолчал несколько секунд, потом спросил:
– Убитых-раненых будешь грузить?
– Я хоть черта буду грузить, – ответил Сергей.
– Полетели…
Они собирали раненых по горам… Садилось солнце. В гулкий, наполненный воем и грохотом грузовой отсек Соболев и напарник-артеллерист грузили носилки с ранеными. Он запомнил это на всю жизнь… На одной из точек подобрали парня – сапера. Он подорвался на мине вместе со своей овчаркой. Взрывом ему выбило глаза, собаке оторвало ухо. Голова сапера была забинтована почти целиком.
Только бескровные губы все шептали что-то в изувеченное ухо собаки. Пес не слышал хозяина, тот пытался повернуть его голову другой стороной, но в тесноте отсека это было очень трудно… Пес иногда скулил, и глаза его выражали человеческую тоску.
В Баграме они опоздали на транспортный борт. Виноват в этом был пьяный прапорщик, отвечающий за посадку… Он все перепутал по пьяни, а потом орал:
«Вы что – охренели? Самолет вас ждать не будет!…» А «ИЛ-76» уже начал свой разбег по полосе, и Соболев в отчаянии выбежал на бетонку авиабазы, преграждая путь огромной махине. Пилот что-то кричал и показывал кулак за стеклом кабины… тот «ИЛ» ушел в Ташкент без него. Прапору – крысе тыловой – разбили морду, но это ничего не изменило.
– …Без вас самолет не взлетит, Сергей Васильевич, – сказал Филатов.
Соболев произнес:
– Благодарю.
– Сергей Васильевич, – сказал Филатов. Он как-то упорно не замечал, что Соболев занят своими мыслями. – Сергей Васильевич, как вам наш Обнорский?
– Ваш Обнорский? Нормальный мужик ваш Обнорский.
– Нормальный-то он нормальный, но… несколько… э-э… неуправляемый.
– Неуправляемый, – механически повторил Соболев, – неуправляемый…
– Совершенно. Проблем создает море – не очень умеет считаться с… э-э… реалиями. Точнее – не любит.
Минуя здание аэропорта, две «вольво» выскочили на летное поле и поехали к серебристой сигаре «боинга» вдали.
– Пожалуй, это тот человек, который мне нужен, – прошептал Соболев.
***В кабинете Обнорского зазвенел телефон. Телефон был «прямой», звонок шел, минуя секретаршу. Этот номер Андрей сообщал не всем. Обнорский снял трубку.
– Андрей Викторович, – пророкотал в трубке голос крымского премьера. – Соболев беспокоит… Не забыли еще?
– Я, конечно, старый склеротик. Да еще и контуженный, но вас, Сергей Васильевич, помню… Вы опоздали на самолет?
– Если бы! К сожалению, не опоздал. Лечу, – вроде бы весело ответил Соболев, но Андрей понял, что разговор предстоит серьезный. На его столе все еще лежали две черные папки с «делом Горделадзе». Обнорский машинально положил на одну из них руку… И вдруг вспомнил сон, в котором капитан Кукаринцев играл на бандуре «Реве и стогне Днипр широкий».
– Лечу, Андрей Викторович, лечу. А жаль… Не договорили мы с вами.
– Про «дело Горделадзе»? – спросил Обнорский.
– Именно про «дело Горделадзе»…
– Да что же о нем толковать? Вот найдется ваш Горделадзе через недельку-другую, и тогда…
– Уже нашелся, – жестко перебил Обнорского премьер.
– Ого! Вот неожиданность… Тема, значит, исчерпана?
– Он нашелся в лесу, в ста километрах от Киева. Без головы, – произнес премьер негромко. И замолчал.
Молчал и Обнорский. Машинально он раскрыл папку и увидел плакатик с черным контуром головы и призывом: «Найдите Горделадзе». Вот, значит, как обернулось.
– Эту информацию, – продолжил Соболев, – пока держат в секрете… Да и я знаю о ней, скорее, случайно… И, строго говоря, не имею права вам об этом говорить… Вы меня понимаете?
– Да, я вас понял, Сергей Василич. Ценю ваше доверие… Скажите, а может быть, это и не Горделадзе вовсе? Опознание проводили?
– С опознанием есть некоторые сложности. Обезглавленный, сильно разложившийся труп… Сами понимаете. Но с очень высокой степенью вероятности можно предположить, что это все-таки тело Горделадзе. Об этом пока не говорят, потому что обстановка сильно накалена, да и опознание действительно еще не проведено… Но обнаружение тела многое меняет. Вы согласны со мной?
– Да, это многое меняет… Если, разумеется, тело принадлежит Горделадзе.
– В свете новых обстоятельств не хотели бы вы заняться продолжением расследования?
– Нужно подумать, – сказал Андрей и захлопнул папку. «В свете новых обстоятельств» черная голова Горделадзе на плакате выглядела весьма зловеще. – Нужно подумать, Сергей Василич… Если тело принадлежит Георгию Горделадзе, то продолжить расследование представляется разумным. Но есть еще и другие аспекты.
– Какие? – быстро спросил Соболев.
– Чисто технические. В первую очередь – деньги.
– А если будут деньги?
– Тогда, конечно, можно попробовать…
– Значит, вы принимаете предложение?
– Я сказал только, что мне нужно подумать.
– Хорошо, Андрей Викторович, думайте. Я перезвоню вам вечером.
***Вечером Обнорский сказал:
– Да, мы возьмемся.
– Отлично, – бодрым голосом откликнулся Соболев. В нарочито бодром голосе чувствовалась усталость. – Отлично. Нам нужно будет встретиться и обговорить детали… Вы сможете прилететь в ближайшие дни в Киев? Завтра – послезавтра?
– Завтра – нет, а послезавтра, пожалуй, смогу.
– Отлично. Позвоните мне, как надумаете. Ближайшие два-три дня я буду в Киеве, мы встретимся и обговорим все детали.
Черная папка так и осталась лежать на столе Обнорского. Сдавать ее в архив было рано.
***Из Питера улетали в дождь. Низкое висело небо, и дождинки стекали по слегка запотевшему стеклу иллюминатора… Полетели Обнорский и Повзло, Зверев продолжить расследование отказался сразу и категорически.
– Да почему, Саша? – удивился Обнорский. – В деле появился новый оборот…
– Это какой же? – скептически спросил Сашка.
– Труп.
– Ага – труп… А сколько трупов находят на Украине ежегодно?
– Не знаю. Наверное, много…
– Я, Андрюха, тоже не знаю. Но думаю, что действительно очень много. Почему твой Соболев решил, что этот безголовый жмурик и есть Горделадзе?
– Пока не знаю. По телефону мы это не обсуждали… Но, думаю, есть какие-то основания так считать.
– Э-э, нет, Андрюша… Основания будут тогда, когда экспертиза даст заключение, что труп принадлежит Георгию Горделадзе.
– А если экспертиза даст такое заключение? – спросил Андрей. Участие Зверева в расследовании было очень желательно – в своем деле Сашка был классный специалист, опер «по жизни».
– Если экспертиза даст заключение, – ответил Зверев, – то можно будет и поработать. Но навряд ли такое заключение возможно.
– Почему?
– Да потому, что если даже это тело Горделадзе, в чем лично я сомневаюсь, опознать его будет очень трудно. Коли убийцы не поленились отрубить голову, то, скорее всего, они уничтожили и все прочие приметы, по которым его можно идентифицировать. Я бы, по крайней мере, так и поступил… Так что копайте без меня. И – привет «всаднику без головы».