Любовь не игрушка

Он разозлился, это было очевидно: бронзовое от загара лицо побагровело. Его самолюбие задето, и не на шутку. А чего, собственно, он ждал? Соглашения типа: «по-вторникам-твое-время»? Вроде как с той блондинкой?
Мартин молча окинул гостью взглядом, затем коротко кивнул.
— Как хочешь. Вообще-то ты права. Во всем нужна мера. — Сейчас я оденусь и отвезу тебя домой.
— Нет! Я возьму такси!
— Не городи чепухи.
— Я вполне способна самостоятельно добраться до дома.
— Может, и так. — В голосе его прозвучал металл, взгляд не сулил ничего хорошего. Фагерст скрестил руки на груди, и где-то на краю сознания Глэдис мелькнула мысль, что даже неодетый он умудряется выглядеть внушительно. — Но здесь, видишь ли, Лос-Анджелес, а не провинциальное захолустье, и я не позволю женщине одной разгуливать по улицам в этот час.
— Не позволишь? Ты не позволишь? — Глэдис с достоинством выпрямилась. — Кто это станет тебя спрашивать?
— Черт! Я не вижу причин для ссоры!
— И я не вижу. До свидания, Мартин.
Тяжелая ладонь легла на ее плечо, и железные пальцы до боли впились в кожу.
— В чем дело, Глэдис? Ты можешь мне объяснить?
— Я уже все объяснила.
— Я тебя выслушал и не поверил ни единому слову. — Мартин ослабил хватку; шершавые подушечки пальцев ласково коснулись щеки. — Ты сама знаешь, что хочешь большего.
— Ты понятия не имеешь о том, чего я хочу! — огрызнулась она.
Мартин улыбнулся.
— Так скажи мне! Дай мне одеться. Мы выпьем кофе и обо всем поговорим.
— Сколько раз нужно повторить, что ты мне безразличен?
Он помрачнел, постоял немного, глядя в пол, а затем убрал руку с ее плеча. Повернулся, зашагал в спальню, снял телефонную трубку и нажал на кнопку.
— Смит? Мисс Рейнджер уезжает. Будь добр подать машину.
— Это еще зачем? С какой стати будить шофера?
Мартин издевательски улыбнулся, вешая трубку.
— Уверен, что Смит оценит столь трогательное проявление заботы, но, видишь ли, он состоит при мне уже много лет и привык к подобным «побудкам». Ты найдешь дорогу к выходу или стоит позвонить швейцару?
— Найду!
— Отлично. В таком случае прошу меня извинить… — И дверь неслышно затворилась.
Глэдис застыла на пороге, чувствуя, как щеки заливает предательский румянец и в груди волной поднимается ненависть… К нему или к себе самой?
Затем она развернулась и побежала к лифту. Сумеет ли она когда-нибудь забыть сегодняшнее безрассудство? А еще — сумеет ли забыть, что впервые обрела рай в объятиях Мартина Фагерста?
Мартин стоял у закрытых дверей лифта, глядя на освещенное табло. Мигающие цифры отмечали путь Глэдис к первому этажу. Он второпях натянул джинсы, но ни рубашку, ни хотя бы майку надевать не стал.
Что произошло за последние несколько часов? Он уснул, сжимая в объятиях нежную и покорную возлюбленную, такую счастливую, такую отзывчивую, а проснувшись, обнаружил холодную, неприступную незнакомку.
Впрочем, нет, отнюдь не незнакомку! Именно такой Глэдис предстала ему на свадьбе: ослепительная красавица с языком, острым как бритва, и с характером, как у медведицы-гризли. Если верить ей, то, что произошло между ними ночью, сущие пустяки, случайная интрижка, не больше.
Огни на табло погасли. Глэдис спустилась на первый этаж. Мартин позвонил-таки швейцару, и тот уже ждет внизу, чтобы сдать гостью с рук на руки Смиту.
Все еще кипя от бешенства, Фагерст вышел на балкон и успел увидеть, как женщина садится в машину. Смит закрыл за нею дверцу, сел за руль — и все. Она исчезла — скатертью дорога!
Но кого он обманывает? Все не так просто — она не исчезла! В воздухе разливалось неуловимое благоухание — память о ее присутствии. Звук ее голоса звучал в сознании, словно позабытый мотив.
Он солгал ей, сказав, что Смит привык просыпаться в любое время ночи. В юности Мартин на собственной шкуре испытал, что это такое — состоять на побегушках у босса; и впоследствии поклялся, что никогда не станет тиранить подчиненных и слуг. Кроме того, до сих пор как-то не возникало потребности будить Смита среди ночи.
Ни одна женщина еще не покидала ее постели столь поспешно, мрачно размышлял Мартин, возвращаясь в спальню. Проблема обычно состояла как раз в том, чтобы выставить подружку за дверь, а отнюдь не в том, чтобы убедить ее задержаться.
Впрочем, что за беда? Интрижка его позабавила; недурно было бы продлить ее еще на пару недель или даже месяцев, но ведь есть и другие женщины. Есть, как не быть!
Что-то блеснуло на ковре. Мартин нахмурился и подобрал вещицу. Сережка Глэдис. Мартин стиснул ее в кулаке. Ему представилось лицо ночной гостьи, разрумянившееся, сияющее, в тот момент, когда он отобрал у нее серьги и принялся раздевать ее сам. Когда она протянула к нему руки, а он опустился на колени и…
Фагерст горько рассмеялся и швырнул сережку на туалетный столик. Ночь выдалась не из легких, и усталость явно сказывается. А если задуматься, что уж такого необычного произошло? Пожалуй, только то, с каким трудом он затащил Глэдис Рейнджер в свою постель.
Насвистывая, Мартин направился в душ.
  
6
 
Дина Уэйд устроилась за столом на кухне Глэдис. Подперев голову кулачком, она следила за тем, как подруга месит тесто.
Впрочем, процесс скорее напоминал безжалостную расправу. Дина глянула на часы и скептически приподняла бровь. Вот уже пятнадцать минут Глэдис свирепо мяла и колошматила вязкую массу. Точнее, вот уже пятнадцать минут Дина наблюдала ее за этим занятием, а кто знает, как давно хозяйка приступила к делу?
Когда молодая балерина заглянула к соседке на традиционные пятничные посиделки — как-то само собою повелось, что в конце недели Глэдис пекла пироги, ежели не возникало необходимости сбросить килограмм-другой, — носик фотомодели уже был испачкан в муке, а глаза зло поблескивали. Мука — одно дело, злой блеск — совсем другое. Дина нахмурилась: Глэдис шмякнула тесто о стол и стукнула по нему кулаком с такой силой, что соседка сочувственно поморщилась.
За все три года их знакомства подруга никогда еще не бывала настолько раздраженной, но в последние дни она просто рвет и мечет… А то на прелестном лице возникает совсем иное выражение — глубокого, беспросветного отчаяния.
Вот уже четыре недели Глэдис места себе не находит. С того самого вечера, когда она отправилась на ужин с Мартином Фагерстом. И вот с тех пор она ни разу не произнесла его имени, и сам мистер Фагерст больше сюда не заглядывал. Что за нелепость! Уж Дина-то видела, как он смотрел на Глэдис и как Глэдис смотрела на него, пусть даже не отдавая себе в этом отчета. Да любой ученый, оказавшись между ними, всерьез усомнился бы, что выброс углекислоты — единственный фактор нагревания атмосферы!
Дина нахмурилась. Даже ее непробиваемый муженек Дейви и тот понял бы, что у соседки проблемы. Еще парочка таких ударов — и тесто просто побоится подняться.
Соседка откашлялась, выпрямилась, скрестила длинные стройные ножки и сцепила руки на коленях.
— Я его знаю? — небрежно обронила она.
— Кого?
— Ну, того типа, которому в данный момент изрядно достается от твоих кулаков. Похоже, в тесте ты различаешь некое знакомое лицо.
Глэдис вытерла лоб тыльной стороной руки.
— У тебя воображение шалит. Я пеку пирог, а вовсе не пытаюсь выместить раздражение.
— А-а, — понимающе протянула Дина.
Глэдис еще пару раз перевернула тесто, потыкала в него пальцем, а затем вывалила массу в миску и накрыла влажным полотенцем.
— Мне тут пришло в голову, — продолжала Дина по наитию, — уж не викинга ли ты «обрабатывала».
— Викинга? — не поняла Глэдис.
— Ну, того скандинава, — услужливо пояснила Дина. — Голубоглазого красавца с толстым кошельком. Мартина Фагерста.
Глэдис отвернулась, нервно комкая в руках салфетку. Подруга видит ее насквозь, вот в чем проблема!
— Я уже объяснила: я пеку пирог, — холодно отрезала Глэдис.