Магия Летучей Звезды
– Кое-кому теперь придется немного поскучать, – мрачно пошутил Олли, подметая пол на веранде.
Пит был в ужасе. Ему становилось физически плохо, когда он представлял, что пару недель просидит взаперти. Но делать нечего: нужно было придумывать причину столь продолжительного отсутствия в Хойбилоне.
И впрямь, не прошло и двух дней, как все кто ни попадя, стали интересоваться у Олли, куда пропал его дружок Репейник. "Так всегда бывает: вроде отмахиваются от невысоклика каждодневно, а как денется он куда, так сразу замечают нехватку. Как будто отсутствующий утащил с собой часть воздуха, которым дышат остальные", – размышлял юный Виндибур.
На вопросы любопытных обывателей Олли отвечал, что Пит отправился за реку, на ферму к своему двоюродному деду, которого вдруг, совершенно некстати, разбил паралич. На что все вопрошающие почти как один качали головой, жалея старика-фермера, на которого свалилось сразу два несчастья.
Тем временем события в Хойбилоне разворачивались стремительно. Дождь не переставал. Вспухший Дидуин, поглотив окрестные луга, уже подбирался к первым жилищам невысокликов. Испуганные обитатели собирали пожитки и перекочевывали к родственникам и знакомым, опасаясь в очередное утро проснуться под водой.
Однако Олли все это не особенно тревожило. Как и каждый подросток, он больше витал в облаках, нежели думал о будущем.
Вечером, плотно занавесив шторы, они с Питом коротали время за игрой в лото. Репейник квартировал у Олли. Жилец умирал со скуки и поэтому не отходил далеко от кладовки с припасами. Припасы таяли на глазах, а Питти прибавлял в весе. Но хозяин все равно был рад гостю, тем более, что предчувствие надвигающихся перемен становилось все сильнее.
В саду хлопнула калитка, и чьи-то хлюпающие шаги замерли у крыльца. Раздался настойчивый стук в дверь. Репейник опрометью кинулся в дальнюю комнату. Удивленный Олли поднялся с дивана и, выйдя на середину веранды, попытался грозным голосом оторванного от важных дел хозяина спросить: "Кто там?" Но из горла выскочило предательски жалкое "Ктой-то?" Ответа не последовало, и невысоклик осторожно приоткрыл входную дверь.
На пороге стоял старый Брю. Скинув мокрую накидку, паромщик внимательно посмотрел на Олли и сказал:
– Здорово, парень! Да съедят меня рыбы, если и я не удивлен своим визитом сюда.
И добавил:
– Может, чайком погреемся, расплескай его минога, а то что-то зябко?
Когда невысоклику предлагают попить чайку, в его душе сразу селится доверие к собеседнику. А тут и вовсе старый знакомый, можно сказать, спаситель, зашел на огонек.
– Как же, как же, конечно! – Захлопотал Олли, вызвав у схоронившегося Пита острый приступ зависти.
Старый Брю давно свыкся с ролью местной достопримечательности – что-то вроде шпиля на магистрате. Он так давно работал паромщиком, что уже и сам считал себя старым морским волком, вызывая у окрестной мелюзги почтительный восторг своими солеными словечками, непонятно откуда бравшимися у почтенного невысоклика. Но эти его "морские странности" притягивали к нему молодежь еще сильнее.
Усевшись за столом в гостиной и для начала опрокинув стаканчик настойки, по случаю обнаруженной хозяином, паромщик Брю приступил к делу.
– Ты ведь знаешь, что я знавал твоего прадеда Дюка, – щурясь от удовольствия, сказал он. – Хоть и зануда был старый учитель, ущипни его краб, но драл нас, бездельников, отменно. Не в пример нынешним педагогам. Да разве чья задница отличит нынче ивовый прут от орехового? Я тогда у него в первых учениках ходил, особенно по географии, едят ее рыбы. Мы и домой к нему с ребятами захаживали. Вот аккурат в этой комнате и стоял его шкаф с книгами и всякой другой всячиной.
Чего только там не было! Манускрипты какие-то, минералы, старинные вещи и карты. О, карты были его страстью! Он собирал все это: покупал у заезжих купцов, выменивал у почтенных сограждан. Да и то сказать: никому кроме него это добро и не требовалось! Он был не таким, как все, и поговаривали, что когда-то давным-давно в его роду были герои и путешественники. Будто бы они уплывали за море, а затем возвращались назад. Но я не любил слушать то, что ворчат старики. Я частенько навещал учителя, и так мне нравилось карты рассматривать, что я, засохни мои жабры, упер у него одну. Он, естественно, хватился. И так расстроился, что аж похудел за неделю вполовину. Мне стало стыдно, и я пошел сдаваться. Учитель, вместо того чтобы выпороть меня как последнего хариуса, усадил за стол – вот за этот самый, и объяснил, какая интересная вещь попала мне в руки.
– А что было на карте? – не вытерпел Олли.
– Побережье от залива до впадения Дидуина в океан, включая Расшир.
– Что же тут особенного?
– Ничего, тысяча морских блох, кроме того, что эта была лишь половина карты, а вода занимала на ней не меньше двух третей.
– Так это же…, – задохнулся подросток, – так это значит, что за морем есть еще ЗЕМЛЯ?
– Я всегда говорил, что Олли Виндибур не дурачок, морской еж мне в пятку! – одобрительно крякнул Брю.
– А где же вторая половина карты?
– Вот то-то и оно. Твой прадед так никогда этого и не узнал. Когда он помер, вдова все его коллекции отдала в нашу школу, а карту и еще кое-что – мне. Вроде как покойник сам того пожелал. Кстати, вот она.
И старый Брю вынул из-за пазухи закопченный временем кусок пергамента.
Олли бережно взял свиток и, развернув его, стал разглядывать древний чертеж. Это была явно морская карта. В незапамятные времена рука отважного морехода вывела на ней знакомые с детства очертания береговой линии, гор, рек и непонятные знаки вместе с изображениями нескольких созвездий.
Паромщик, прихлебывая наливку, внимательно наблюдал за тем, как Олли рассматривал карту. Глаза Брю то грустнели, то вдруг в них зажигались веселые искорки. Нет, не зря судьба вновь и вновь сталкивала его с этим странноватым пареньком, в котором он узнавал самого себя. Все складывалось один к одному. И странное завещание его предка-учителя, и неоднократные спасения молодого невысоклика, и, наконец, грозящий землям Коалиции потоп.
Собственно, буйство стихии и подтолкнуло старика к этому визиту, всколыхнув в его памяти почти забытое.
– Говорил ли я тебе, – стряхнув задумчивость, продолжал старый Брю, – что мне досталось еще кое-что от прадедушки Дюка?
– Говорили.
– Да… Вот память, убей меня гром! Кстати, почему бы тебе ни пригласить за стол чересчур застенчивого молодого невысоклика, истошно сопящего в соседней комнате? Эй, Питти, протухни твоя селедка, с каких пор ты стал так стесняться паромщиков?
В спальне что-то брякнулось, и в проеме показалась пунцовая физиономия Репейника.
– Я это… Ну, того…, – замямлил он.
– Ха-ха, еще бы! – хохотнул Брю, посмотрев на отвисшую челюсть Олли. – А что у Пита с ногой? Он часом не заболел? Я ведь сразу сообразил, что без вас в магистрате не обошлось. Эх вы, "шпионы-оборотни"!
Паромщик с удовольствием глотнул, и уже серьезно добавил:
– Ну, может быть, и лучше, что Питти здесь, медуза ему под мышку. Теперь в такие времена без дружеской поддержки тебе не обойтись.
Не успел озадаченный Олли поинтересоваться, почему же именно ему понадобится помощь и чем Репейник заслужил столь суровую кару, как старый Брю поставил на стол небольшую статуэтку.
– Вот, – сказал он, – это и есть то самое "кое-что".
Статуэтка изображала необычного воина. Черты его лица были слишком суровы для невысоклика. Могучее телосложение напоминало скорее человеческое. Фигурка, отлитая из неизвестного темного сплава, внутри была вроде как полая, а в области темени имела небольшое отверстие.
– Ух, ты! – оживился Пит. – Как на Олли похож, только с мечом и в сандалиях!
– Как еж на улитку, – буркнул Виндибур.
– Чтоб мне в трюм провалиться! А ведь Питти прав. И как я раньше не замечал? – согласился паромщик.
И продолжил:
– Старина Дюк считал, что фигурка изображает одного из его пращуров, пришедших в незапамятные времена из-за моря. И рыцаря и карту нашли, когда разбивали чей-то виноградник на холмах, а учитель их выменял на садовый инструмент и баранью ногу.