Верхний этаж

— Себе похоронную? — спросил Башка и с силой устремил ребро ладони к горлу Семена, но наткнулся на подставленную им руку.
Не попал нацеленный в челюсть Семена и кулак второго подоспевшего парня. Они втроем сцепились и затоптались на остановке, а от киоска молча, по-волчьи надвигались и остальные из «компахи» Сороконога.
Когда трамвай освободил дорогу Борису, вокруг Семена сгрудилось уже пять или шесть человек.
— Брысь! — густо и гулко рыкнул Борис и в три прыжка перемахнул через линию.
Драться он не умел, но сила у него была немалая, и два парня сразу же почувствовали ее на себе. Схватив за шиворот, Борис рванул их на себя и повалил на землю.
Олег подтолкнул Петьку к дверям училища:
— Зови наших! — А сам бросился к остановке.
Он не собирался участвовать в драке. Бежал и думал, что бы такое сказать — убедительное, действующее на всех мгновенно, но не успел ни придумать, ни сказать. Подбежав и сразу же получив сильный удар по носу, он слепо ткнул кого-то кулаком и оказался в самом центре разгоравшейся драки.
Несмотря на ловкость Семена, силу Бориса и порывистую самоотверженность Олега, не миновать бы им троим больницы, но Петька действовал быстро и решительно.
— Наших бьют! — с этим призывным возгласом ворвался он в столовую и, услышав, как после короткого затишья зазвякали брошенные на столы ложки и задвигались стулья, ринулся к выходу.
— Наших бьют! — полетело по коридорам училища, перекинулось и неоднократно повторилось в общежитии.
Как вода из открытого шлюза, хлынул из дверей училища поток пэтэушников. Растекаясь вширь, он покатился к трамвайной остановке.
Башка раньше всех почуял опасность. Выбравшись из свалки, он пронзительно свистнул и первым побежал прочь. За ним бросились врассыпную и другие парни, оставив изрядно помятых и побитых Семена, Бориса и Олега.
Часть пэтэушников окружила их, другие погнались за Башкой и его дружками. Громкий голос директора остановил ребят:
— Стойте! Стойте!.. Назад!.. Домой!
Иннокентий Гаврилович выскочил из училища без пальто, без шапки. Он раньше остальных преподавателей и мастеров, тоже оказавшихся на улице, сообразил, что произошло.
— Домой! — кричал он, сложив руки рупором. — Побыстрей! Холодно — простыть можно!
Один из мастеров подошел к нему.
— Надо бы узнать, кто бросил этот весьма сомнительный клич — «Наших бьют!»
— Почему сомнительный? — удивился директор.
— Да не наш он какой-то! — неуверенно произнес мастер. — Коллектив у нас комсомольский…
— Комсомольский — не синоним слова «беззубый»! — возразил Иннокентий Гаврилович. — И комсомольский вожак, мне думается, с одобрением относится к действиям ребят.
Зоя в это время была в той группе мальчишек, которые столпились вокруг Семена, Олега и Бориса. Ничего страшного с ними не успело случиться.
У Семена кровоточила длинная ссадина за ухом, и Петька прилаживал к ней полосу пластыря, оказавшегося у кого-то в кармане. Олег, стыдливо отворачиваясь от Зои, зажимал ладонью нос, который, как ему казалось, распух до чудовищных размеров.
— Больно?.. Очень больно? — спрашивала Зоя, стараясь заглянуть под его руку, плотно прижатую к лицу. — Разреши мне посмотреть!
Подчиняясь ее мягкой настойчивости, Олег отнял руку. Нос у него припух и покраснел. Зоя осторожно провела по нему мизинцем и повеселела.
— Пройдет! — заверила она Олега и не удержалась от ласковой наивной похвалы: — Он у тебя крепенький — даже кровь не пошла!
Больше всех досталось Борису, но он был так невозмутимо спокоен, что ребята не постеснялись пошутить над ним.
— Хорошие фары! Долго светить будут! — сказал кто-то, негромко посмеиваясь.
У Бориса на лбу набухали две шишки, и Оля прижимала к ним по медной монете.
— Не фары! — подхватил шутку другой паренек. — Это у него рога прорезались! Панты вырастут оленьи!
Оля сердито сверкнула на него глазами.
— Тебе бы эти панты! И не пару, а пяток! — Такой же сердитый взгляд бросила она и на Семена. — Из-за него!
— Не из-за, — возразил Борис, — а за.
Все эти события не заняли и пяти минут. Многие даже не успели разобраться, что к чему и в чем причина переполоха. Мастера и преподаватели тоже не могли дать ребятам четкого ответа.
— Домой! Домой! — покрикивали они. — Там разберемся!
Но ребят это не устраивало. Одни потянулись за разъяснением к Иннокентию Гавриловичу, другие направились к Зое. Привстав на цыпочки, чтобы все могли ее видеть, она крикнула:
— Спасибо, что вы такие дружные! Все за одного!.. Будем надеяться, что теперь и один всегда будет за всех!
Из-за поворота показался очередной трамвай.
— На вопросы отвечу в училище! — продолжала Зоя. — Нам есть о чем поговорить!
Ребята схлынули с рельсов и начали понемногу втягиваться в училище.
— Поедешь? — спросила Зоя у Семена, указав на приближающийся трамвай. — Не побоишься?
— Да я теперь… Да я… я…
Семен так и не высказался до конца, но все поняли, что он хотел сказать.
— Ни пуха! — кивнула ему Зоя.
Петька шлепнул Семена по плечу. Получив по такому же шлепку от Олега и Бориса, он торопливо вскочил в вагон, чувствуя, что опять подкатываются слезы.
Пока была видна редеющая толпа пэтэушников, Семен неотрывно смотрел на них из трамвая, а потом впервые в своей жизни опустил в кассу три копейки и оторвал билет.
Вернулся он затемно и, никуда не заходя, прямиком направился в «бытовку». Там он долго и старательно мыл и вытирал шлем, за которым ездил с Никитой Савельевичем к тринадцатому километру.
Комната комитета комсомола никогда не запиралась, и Семен положил шлем на Зоин стол.
  
Первый объект
 
После этих бурных событий потекли довольно спокойные дни и недели. Сначала еще спорили в ожидании суда, какой приговор вынесут Семену, но суда все не было и ребята перестали думать об этом, решив, что сурового наказания он не заслуживает. Олег насчитал с десяток смягчающих вину обстоятельств, и ему верили, потому что он незаметно для себя становился таким пареньком, с мнением которого ребятам хотелось считаться. И не потому, что в начале учебного года его избрали комсогрупоргом. Этого было бы мало. Ребята ценят дела. И не всякие, а только те, которые близки и понятны их мальчишеским сердцам. Слова, даже очень красивые, котируются у них низко, а поступки и действия расцениваются по собственным меркам, не всегда совпадающим с мерилом взрослых.
Увидев Олега в гуще драки, ребята отметили его готовность постоять за товарища. Считая это самым главным, они приплюсовали и все остальное, что рассматривалось ими как положительное в Олеге: участие в «Срочной помощи», отличную учебу, ровный безобидный характер. И уже не формально, а от души, многие признали Олега своим вожаком. Потому и поверили вместе с ним в благополучный исход суда для Семена, тем более что сам он не проявлял никаких внешних признаков беспокойства.
Съездив с Никитой Савельевичем в свой родной городок и убедившись, что Сороконог и самые опасные его дружки изолированы, Семен даже стал общительней и приветливей, чем был раньше. Он не забывал о суде, но никому и ничем не напоминал о предстоящем.
Без особого шума закончилась и история с завхозом. После тщательной ревизии его заменил другой — бывший офицер инженерной службы и хороший хозяйственник.
Иннокентию Гавриловичу он понравился с первой же встречи, и прежде всего потому, что на вопрос, в чем он видит свою основную обязанность, четко, по-военному ответил:
— Создать максимальные удобства для учащихся.
И это были не только красивые слова. Скоро он показал себя и на деле.
Знакомясь с хозяйством, он обратил внимание на то строение во дворе, в котором старый завхоз держал ящики с мусором. На территории училища была когда-то овощная база. От тех времен и осталась эта большая никому не нужная кирпичная коробка.
— Отдайте ее мне, — попросил завхоз у директора. — Для мусора и отходов — это слишком почетное место.