Вавилонские младенцы
«Давно меня так не целовали», — подумал он.
Когда они разделись, Тороп случайно заметил в зеркале свое отражение и, немного смутившись, отвел глаза от собственного тела, закаленного многолетними испытаниями. После трех недель строгого режима в киргизских горах он похудел, но шрамы на лице, ногах, спине, животе и целая коллекция интимных татуировок делали его похожим на человека, страдавшего каким-то кожным заболеванием, скорее отвратительным, чем вызывающим сострадание.
Однако девушка нисколько не разделяла его сомнений…
Тороп встал, надел трусы и футболку и направился к холодильнику:
— Хочешь пива?
— Да, оно в ящике для овощей.
Тороп открыл ящик и вытащил оттуда две бутылки.
В комнате негромко звучал голос Нэнси Синатры. Это было так же сладко, как если бы они смаковали мед, сидя у слегка потрескивающего костерка. Подобные ощущения почти заставили Торопа поверить в то, что счастье возможно.
«Вот черт, — подумал он. — Все это слишком хорошо».
Чуть позже, после того как они снова занялись любовью, Тороп раскинулся на кровати. Его подружка медленно, но верно погружалась в зыбучие пески сна.
Он полежал десять минут. А затем встал.
Следовало подстраховаться. Он совершил глупость, но не стоит усугублять ситуацию. Нужно вернуться домой до восхода.
Тороп наскоро оделся.
— Уходишь? — сонно спросила девушка.
— Да, — ответил Тороп. — Завтра рано вставать.
— Обычное дело, — сказала она, роняя голову на подушку.
— Что?
— О боже,обычное дело. Half night stand, [54]чтобы перепихнуться по-быстрому. На это всегда хватает двух часов.
— Мне очень жаль, — произнес он с глупым видом.
— Вам всегда жаль. Пока.
Тороп сбежал, сказав себе, что больше никогда ее не увидит.
И это его совершенно не огорчало.
13
— Господин Горский, я говорю абсолютно откровенно. Нет никаких поводов для беспокойства.
Доктор Уолш наблюдал, как цепочки нуклеотидов соединяются, образуя ген, кодировавший гемоглобин соловья. Вихри цифр, заполонившие экран, сменялись кривыми, иллюстрировавшими процесс химического обмена в искусственной плаценте.
Горский тихо выругался. Потолочный светильник и несколько дежурных ламп заливали лабораторию холодным, бледно-голубым металлическим светом. Это была «операционная» — стерильное помещение, дезинфицированное и защищенное от любой возможной инфекции биологического происхождения. Горский и врач были в синих комбинезонах и защитных масках. Доктор терпеливо перемещал одну за другой какие-то белые шары. Хирургические щипцы с автоматическим управлением стали продолжением его правой руки, протезом из начищенного до блеска алюминия. Система последовательно вспыхивавших светодиодных индикаторов и вращавшихся углеродистых блоков жужжала при каждом движении, как электробритва.
Доктор Уолш напоминал старого филина. Его маленькие глазки поблескивали желтым за круглыми очками и радужной маской. Горский, которому было о нем известно все, знал, что доктор был известным орнитологом и гением молекулярной биохимии. «Со временем он наверняка сам станет похож на птиц, которых изучает», — подумал Горский.
— Зулганин должен был вам сказать, в этом нет ничего необычного. Думаю, причин для волнения нет.
Говоря это, старый желтоглазый филин с рукой-протезом даже не поднял головы. Его голос, усиленный микрофоном, прицепленным к комбинезону, перекрыл шум в операционной. Доктор открыл прозрачную панель какого-то аппарата, над которым нависала длинная труба в алюминиевой пленке, положил туда яйцо, закрыл панель и свободной рукой нажал несколько клавиш. На экране появилась и начала медленно вращаться форма, образованная переплетением каких-то нитей. Яйцо поворачивалось на диске опалового цвета. Это сопровождалось частыми вспышками.
— Мы должны сделать все, чтобы товар не был поврежден, — ответил Горский. — С учетом цены, за которую мы его продаем, клиент вправе рассчитывать на безупречный сервис.
Доктор Уолш изящным движением щипцов снял яйцо с вращавшейся платформы, поместил его под круглое стекло микроскопа с туннельным эффектом и приник глазом к видоискателю.
— Послушайте, полученные вчера данные ясно говорят об одном: зародыши развиваются нормально. Женщина перенесла несколько приступов головокружения, что на данной стадии развития вполне допустимо. Это самое главное.
Горский шевельнулся, и табурет зашатался под его весом. Не стоит считать его идиотом. Этот старый филин врет.
— Чем именно она больна, доктор Уолш? — произнес он ледяным голосом.
Доктор Уолш оторвал взгляд от видоискателя и обернулся. Сквозь прозрачную маску на Горского уставились желтые, хищно блестевшие глаза.
— Должен вам напомнить, что именно вынесете ответственность за идеальное здоровье носителя. Вспомните: именно ваммы поручили скопировать чип с ее генетическим кодом и убедиться, что она не является носителем дефектного гена или какого-либо вируса. Это ошибка, которой мы больше не совершим, уж поверьте мне.
Горский сглотнул и промолчал.
Его команда годами отрабатывала транспортировку людей. И облажалась, недостаточно тщательно проверив важное обстоятельство. А потом Романенко лишь сделал катастрофу реальностью: скопировал чип с генетическим кодом, не думая о последствиях.
Горский не предупреждал его ни о чем таком и теперь даже не мог сорвать раздражение на полковнике.
Доктор Уолш не сводил с Горского глаз. Тот выдержал его взгляд, думая, что из всех, кто вовлечен в эту проклятую операцию, доктор — единственный, кому не страшно (за исключением, естественно, самого Горского). Жадность доктора была безгранична, он точно знал, чего хочет, и был готов на все, чтобы это получить. Горский вынужден был изменить свое мнение. Тиссен — всего лишь клоун с Уолл-стрит. Доктор Уолш убедил выскочку, что у него в руках сосредоточена реальная власть, и без лишней нервотрепки сохранил контроль над ситуацией. Он согласился на кандидатуру Зулганина, потому что тот был посредственностью. Благодаря ему лавочка работала, пока Уолш посвящал все свое время исследованиям, новому хобби — созданию… как он это называет?
Ах да, созданию химер.
— В чем дело, доктор Уолш?
Старикашка переместил белое яйцо в пористый контейнер. С легким удивлением поднял глаза на Горского и затем закрыл крышку:
— Я произвожу скрещивание ДНК хамелеона и соловья. В цепочках ДНК птиц и рептилий многие звенья похожи.
Горский не знал, смеяться ему или сердиться. Он вздохнул:
— Я имел в виду нашего носителя, доктор. Я имел в виду мой миллион долларов США. Не говоря уже о ваших.
Доктор Уолш сделал раздраженный жест.
— А-а-ах, — недовольно проворчал он. — Разве Зулганин вам не сказал?
Горский шумно вздохнул:
— Он сказал, что одно звено ДНК повреждено. Ничего более определенного мне из него вытянуть не удалось, поэтому я пришел к вам. Спрашиваю в очередной и самый последний раз: о чем идет речь?
Доктор принял свой обычный надменный вид. И с высоты своей учености снисходительно бросил:
— Велика вероятность, что это шизофрения.
Горскому потребовалось несколько секунд, чтобы выдержать этот удар. Чтобы вспомнить, что представляет собой шизофрения, а затем закрыть глаза за черными стеклами очков «Рэй-Бэн УльтраВижн».
— Шизофрения.
С таким же успехом он мог сказать «Сталинград», если бы был немецким генералом, командующим Восточным фронтом.
Доктор Уолш засуетился:
— Да, но нет никаких признаков, что заболевание прогрессирует…
— И что это значит? Она сумасшедшая? Да или нет?
Теперь Уолш увлеченно разглядывал изображение яйца — переплетение нитей, вращавшееся на его экране. Он нажал несколько клавиш, и по экрану побежали столбцы каких-то кодов. Судя по всему, доктору это было чертовски интересно. Гораздо больше, чем их скромная беседа.