Мой муж Джон

Продуктовые карточки были привычным явлением моей жизни в первые ее годы. Так же, как и другие семьи, мы всегда что — то выращивали на наших небольших приусадебных участках. У нас были грядки, на которых росли зелень и какие — то овощи, а в дальней части двора находился курятник. В то время в семье мальчикам обычно перепадало больше, чем девочкам. Например, когда братья мои получали кусок свинины, мне приходилось довольствоваться ребрами, а когда на столе оказывалось срезанное с кости мясо, то я получала лишь саму кость. Я должна была чистить ботинки старших и помогать маме заботиться о папе и братьях. Будучи тихим и скромным ребенком, я безропотно принимала ту роль, которую мне отводили в нашем доме, понимая, что, во — первых, я самая младшая, а во — вторых, единственная девочка.
Карточки оставались и после войны, еще в течение нескольких лет. Поэтому дефицит продуктов и товаров был обычным явлением для того времени. Я подрабатывала тем, что ходила в магазин отоваривать карточки двух пожилых дам с нашей улицы. За это одна из них отдавала мне свои талоны на конфеты, а другая — вещи, из которых ее дети давно выросли. Одежда и конфеты были тогда редким счастьем.
Мой брат Чарльз стал жить отдельно от родителей, когда ему исполнилось шестнадцать, а мне — пять, поэтому воспоминаний о нем за тот период у меня почти не сохранилось. Он, как и папа, пошел на работу в один из филиалов компании GEC — сначала в Бирмингеме, а потом в Лондоне. Помню лишь, что он здорово играл на пианино, вся улица собиралась его слушать.
Гораздо больше я общалась с Тони и, после того как в 1950 году его призвали в армию, ужасно по нему скучала. После службы он устроился работать в полицию, уступив просьбам своей подруги, так как там сразу же давали жилье. Тони ненавидел эту работу и с чувством невероятного облегчения уволился, когда девушка в конце концов бросила его.
К моим десяти годам в нашем доме остались только мы втроем — мама, папа и я. Во многом мои родители были очень разные, однако они любили друг друга, и я никогда не слышала, чтобы они ругались. Мой папа, тоже Чарльз, был крупным, крепким мужчиной, общительным, добрым и веселым. Один — единственный раз он вышел из себя: когда я принесла из школы бранное слово. Я обожала папу и, уже после того как перешла в художественную школу, ездила вместе с ним на поезде в Ливерпуль и обратно почти каждое утро и каждый вечер. Обычно он привозил для своих клиентов целый пакет сладостей и по дороге выуживал оттуда конфетку — другую для меня.
Моя мама Лилиан была очень необычной женщиной для своего времени: ее совершенно не интересовали домашние дела. Уборку она делала не чаще раза в месяц, а все остальное время наш дом терпеливо накапливал пыль. Зато мама обладала обостренным чувством прекрасного: на окне у нее всегда стояла ваза с цветами, и она могла часами, с огромным наслаждением составлять из них какой — то особенный букет. Она вязала чудеснейшие шотландские свитеры. Однако самой большой ее страстью были аукционные распродажи, куда она отправлялась каждый понедельник. Бывало, приходим мы домой в понедельник вечером, а наша гостиная выглядит уже совсем по — другому. Там могла появиться новая софа, ковер, шторы, стол или все вместе, в то время как старые вещи уже оказывались выставленными на той самой распродаже. Мы, конечно же, не возражали: всегда было интересно посмотреть на то, что она придумала. А главное, мама в эти моменты выглядела такой счастливой!..
Когда папа заболел — ему тогда было пятьдесят шесть, — все в корне изменилось. Как и многие в те годы, он курил сигареты без фильтра, не понимая, как это вредит его здоровью. После того как у него обнаружили рак легкого, он стал таять буквально на глазах: стремительно похудел, ослаб, дыхание его стало шумным и тяжелым. Вскоре он уже не мог вставать со своего кресла в спальне, и каждый день после школы я приходила посидеть с ним. После его кончины в доме остались только я и мама. Мы вспоминали его, оплакивали и думали — гадали, как нам жить дальше.
Художественный колледж дал мне новый взгляд на жизнь, новые заботы и волнения, в конце концов, дело, способное вытащить меня из нашего дома скорби во внешний мир. Наблюдая за старшими студентами, более уверенными в себе, я старалась походить на них, завидовала их небрежному богемному «прикиду», их длинным волосам. Мои мышиного цвета волосы тогда были коротко стрижены и завиты жестким «перманентом», которым я обязана знакомой парикмахерше, подруге моей мамы. Ее клиенткам было в среднем за пятьдесят, поэтому она и из меня сделала скучную, безвкусную тетку средних лет. Каждый месяц она экспериментировала, пробуя на моей голове разные новые прически, и все они выглядели просто ужасно. Что еще хуже, я носила очки. Первые дни в колледже я радовалась, что школьная форма осталась в прошлом, и гордилась своими элегантными нарядами. Но очень скоро начала себя чувствовать старомодной занудой с этими унылыми стрижками, в этих консервативных костюмах. Мне хотелось быть более яркой, дерзкой, однако пока что у меня не хватало на это смелости.
Вдобавок ко мне прилип ярлык «заречной» девушки. Дело в том, что тех, кто жил на другом берегу реки Мерси, ливерпульцы считали невероятно строгими и важными. Я даже говорила по — другому, и для них это означало, что я «из богатеньких», хотя на самом деле многие студенты были из гораздо более состоятельных семей. И моя природная застенчивость не помогала. Ее принимали за высокомерие, в то время как я изо всех сил старалась быть общительной: довольно часто я отчаянно пыталась найти подходящее слово или фразу, чтобы остроумно и естественно вклиниться в чьюнибудь беседу. Вместо этого моя реплика повисала в воздухе так никем и не услышанной, и мне оставалось лишь, закрыв рот, с завистью наблюдать, как остальные продолжают свой непринужденный шутливый разговор… И все же, несмотря на подобного рода трудности, я любила наш колледж прежде всего за чувство независимости и свободы, которое впервые испытала именно здесь.
На первом курсе я встречалась с мальчиком, с которым познакомилась еще в школе. Барри был сыном мойщика окон, но при этом выглядел довольно презентабельно и даже экзотично, настоящий латинский красавчик, эдакий Ромео из Хойлейка. Мне, конечно же, льстило, что все местные девушки просто обзавидовались, когда он впервые пригласил меня на свидание. Он часто видел меня, когда я, в новом белом бобриковом пальто, гуляла возле реки со своей собакой Чамми. Однажды он предложил проводить меня и, прощаясь, позвал в кино. Мне было семнадцать, а ему двадцать два. Я не могла сказать «нет».
К моменту моего поступления в колледж мы были вместе уже год и стали думать о помолвке. Барри работал в маленькой фирме своего отца и понемногу переводил деньги в одну строительную компанию, благодаря чему в будущем мы рассчитывали получить собственное жилье. Однажды у нас дома, когда мама куда — то уехала, он убедил меня заняться с ним любовью на диване в родительской комнате. Наверное, целый час или дольше он уговаривал меня, уверял, что мы обязательно поженимся, что он меня так любит, и в конце концов я согласилась. Это произошло очень быстро, как вспышка. Никакого удовольствия я не испытала. Мы с Барри продолжали встречаться, но я делала все, чтобы мы случайно не оказались снова одни дома. И однажды он сказал мне, что влюбился в рыжеволосую девчонку, мою соседку. Для меня это было настоящим предательством, я очень переживала и клялась себе, что никогда не прощу его. Но… через несколько месяцев, когда он вновь появился на моем горизонте и попросил вернуться к нему, сказал, что ошибся и что любит по — настоящему только меня, я смягчилась и уступила.
В середине второго семестра моего первого года обучения в колледже ко мне наконец присоединилась Фил. Она получила стипендию и в конце концов сумела убедить отца позволить ей учиться на дневном отделении. Мы обе были вне себя от радости и почти все перерывы между занятиями проводили вдвоем.
К концу года мы должны были выбрать предметы, по которым хотели бы специализироваться. Я остановилась на графическом дизайне и каллиграфии, занятия по которой проводились два раза в неделю. Фил выбрала живопись и также каллиграфию; мы очень радовались, что один курс можем посещать вместе.