Разбойник и Мишка (рассказы)

- Спасибо, браток. Запомни - Сафонов. Я к тебе в село приеду после войны... 
Миша молчал. Пережитые опасности роднят людей. 
- До свидания... - промолвил он глухо. 
Через две недели Миша Владимиров выздоровел и вернулся ко мне. А раненого Воронка мы вылечили и передали в дивизионный ветлазарет. При этом я сказал начальнику лазарета ветврачу Махову: 
- Воронок - дорогой конь, донор. Берегите его. Его ценной кровью вы спасёте немало тяжелораненых лошадей. 
КАК СОКОЛ СТАЛ БОЯТЬСЯ ВОДЫ 
Много раз я благодарил колхозного конюха Ивана Агаповича за то, что он вырастил такого сильного и резвого коня, каким был Сокол. Иной раз пустишь его во весь дух за машиной - и не отстаёт. Шофёр выглянет из кабины и с восхищением воскликнет: "Ого! Вот это даёт!.." 
Сокол был послушным и смелым. Но однажды с ним произошла такая оказия... 
Ветфельдшер Миша Владимиров сел на Сокола без седла и поехал на водопой. Недалеко от нас, за железнодорожной линией, протекал ручей. 
Через несколько минут, сидя в блиндаже, я услышал надрывный звук пикирующего самолёта, а потом - пулемётную очередь. 
Вскоре в блиндаж вбежал Миша. Показывая на дверь, закричал: 
- Скорей! Скорей! Сокол... 
- Что случилось? 
- Сокол пропал... 
- Как - пропал? Убили? 
- Нет! Утонул... 
- Где утонул? 
Я знал, что в том ручейке, где мы поили лошадей, было воробью по колено. 
- В болоте! - воскликнул Миша. 
Схватив моток кожаного "повала", которым мы связывали лошадей во время сложных операций, я выбежал из блиндажа. На ходу крикнул бойцам хозяйственного отделения: 
- За мной, товарищи! С лопатами! Конь утонул в болоте!.. 
Во весь дух мы побежали к месту происшествия. 
Оказывается, когда Владимиров ехал на водопой, на него пикировал "мессершмитт" и дал очередь из пулемёта. Сокол испугался и шарахнулся в сторону. Миша упал с коня. Сокол помчался по полю и ввалился в болото. 
Конь увяз в трясине по самое брюхо. Голову тянет вверх, глаза вытаращенные, глухо стонет. 
Сунулись мы к нему - ноги вязнут, опасно. Остановились, замешкались. Что делать? И вдруг Миша закричал, показывая рукой в сторону железнодорожного полотна: 
- Щиты! Щиты!.. 
Около железнодорожного полотна стояли деревянные щиты, сложенные шалашиками. Бойцы бросились к щитам и быстро сделали настил по болоту. 
По этому настилу мы добрались до Сокола и настелили щиты вокруг него. Стоим. Хорошо держат. Не тонем, только немного вода просачивается. 
Начали откапывать коня лопатами - ещё больше засасывает. 
- Отставить! - приказал я. - Давайте "повал". 
Просунули конец ремня под брюхо коня, схватились за концы "повала", а кто за гриву и хвост - и потянули под команду: "Эх, взяли! Ещё раз взяли!" Трудно подаётся. Тяжёл, да и тина крепко держит. Только мы начали тянуть, вдруг слышим крик нашего наблюдателя: 
- Воздух! 
Прилипли мы к щитам и притихли. Слышим, где-то недалеко со звенящим свистом самолёт летит. Через некоторое время наблюдатель крикнул: 
- Отбой! 
Вскочили мы и опять стали тянуть. 
Около коня щиты положили в два слоя - так-то надёжнее - и на них вытащили Сокола. Связали ему ноги и в таком лежачем положении вместе со щитами, на которых он лежал, потянули. Кое-как выволокли на твёрдый грунт. Развязали. Вскочил Сокол на ноги, дрожит. Весь в грязи, да и мы изрядно извозились. Смотрю, на задней ноге у него кровь. 
Обмылись мы в ручейке и коня вымыли. На бедре у него увидели неглубокую рану. 
- Да, Миша, - сказал я, - легко вы с Соколом отделались. Могло быть хуже... 
Рану мы зашили и закрыли повязкой. Поставили коня в убежище. 
- Пусть недельку постоит, - сказал я. - Ранка подживёт и сам успокоится. А то, видать, он сильно перепугался... 
Прошло дней десять. Заседлали Сокола, и поехал я на нём в подразделение полка. Дорога пролегала через тот ручей, в котором поили лошадей. У ручейка Сокол вдруг остановился, наклонил голову и, испуганно глядя на воду, заревел каким-то медвежьим, утробным голосом: "У-ур-р-ры-ы..." Никогда я не слышал у лошадей такого рыка. 
Сделал я посыл ногами - конь ни с места. Рассердился и ударил Сокола концом поводьев. Конь шагнул, но не вперёд, а назад. И при этом глаз не сводит с воды и ревёт: "У-ур-ур-ы-ы..." 
Пришлось слезть с седла и повести коня в поводу. Перешагнул я ручеёк и тяну его за повод. 
- Ну-ну, вперёд, Сокол! Вперёд! 
Сокол сначала упирался, а потом ка-ак скакнёт через ручей! Перемахнул - копыт не замочил. Дрожит и на ручеёк оглядывается. 
Сел я на Сокола и поехал дальше. Еду и думаю: "Вот ещё не было печали, так в болоте черти накачали. Никогда не боялся воды, а тут - на тебе. На фронте такая лошадь и погубить может..." 
Но странное дело: после этого случая, где бы я ни оставлял Сокола без привязи, он шагу не ступит. Даже если невдалеке снаряды рвутся - стоит как вкопанный на месте, только изредка вздрагивает и ушами прядёт. Чтобы уберечь от осколков, я приучил его ложиться на бок. Лежит и временами стонет, но не вскакивает. Может быть, потому никуда не убегал, что боялся опять погрязнуть где-нибудь в болоте?.. Воды испугался - зато огонь стал легче переносить. Вот какие чудеса в жизни бывают! 
АККУРАТНЫЙ ПОЧТАЛЬОН 
Солдаты передовой роты уже несколько дней не получали писем. Трудно было доставить. А без писем на фронте тяжко. 
Комбат майор Терехов вызвал к себе в блиндаж связиста-вожатого и сказал: 
- Товарищ Первушкин, не сможет ли ваша Альфа доставлять газеты и письма в первую роту? Уже двух письмоносцев убило... 
- Не знаю как... - замялся связист. - Попробую. С грузом-то через реку тяжеловато будет. 
Стояла дождливая, грязная осень. 
В такое время особенно трудно было воевать: земля раскисла, люди промокали до нитки, а ночи стояли длинные и тёмные-тёмные. 
Первая рота форсировала реку и закрепилась на том берегу: вырыли окопы, залегли. Противник пытался столкнуть роту в реку, но все его атаки захлёбывались. 
Телефонная линия часто рвалась от огня противника, и связь поддерживали по радио и с помощью служебной собаки. 
Альфа была похожа на волка: здоровенная, тёмно-серая. Работала на связи при двух вожатых. Один вожатый, Коробков, находился на том берегу, в окопах, а другой, Первушкин, - на этом берегу, при штабе батальона. Первушкин был строг к Альфе и ласкал её редко, а Коробков помягче характером, голос у него ласковый, и за хорошую службу он часто поощрял собаку. Первушкина Альфа побаивалась, а Коробкова любила, но к обоим привыкла и обоих слушалась. 
Письменное приказание Первушкин клал в маленький портдепешник, привязывал его к ошейнику и говорил строго: "Альфа! Пост!" Альфа устремлялась через кусты к реке, переплывала её наискосок (течение сносило) и бежала в окопы к вожатому Коробкову. Только Коробков, второй хозяин Альфы, мог снять портдепешник. Никому другому собака не давалась. Альфа отдыхала в окопах. Коробков её подкармливал, а потом она обратно переплывала реку, неся в портдепешнике донесение от командира роты. 
А теперь комбат дал новое задание. Сможет ли Альфа с грузом переплыть реку? Уж очень течение быстрое. 
Первушкин закрепил на спине собаки брезентовый вьюк и положил в него несколько газет. Альфа переплыла с вьюком реку и доставила газеты в первую роту. Первушкин пошёл к комбату и доложил: 
- Товарищ майор, испытание сделано. Можно назначить Альфу почтальоном. Думаю, справится. 
Улыбнулся комбат: 
- Хорошо. Давайте. Только не нагружайте её помногу. Как бы не утонула. 
- Будьте покойны, товарищ майор. Она у меня будет делать по расписанию два рейса в день. Аккуратно доставит. 
На другой день Первушкин ранним утром послал Альфу в первый рейс с газетами. Альфа реку переплыла и, прыгнув в траншею, побежала по извилистому пути к вожатому. Но Коробкова на старом месте не оказалось. Собака понюхала землю и устремилась по ходу сообщения дальше. Солдаты попытались остановить связную собаку: "Альфа, Альфа, стой!" Но она увернулась от них и даже оскалила зубы. Солдаты отстранились от собаки и поругали её: