Атомный экспресс

Поговорка «семь раз отмерь и один раз отрежь» – не для меня. Я только раз отмеряю и режу тотчас, немедленно, чтобы не передумать и не отступить.
– …их просто не выпускать дальше Кизыл-Арвата, – говорил Филин, стоя у разбитого окна, прикрытого шторой, из-за которой вырывался упругий горячий ветерок. – Все товарняки и пассажирские поезда задерживаешь перед узловой, один за другим. Как поезда московского метро встают в пробки под землей… Что? Никогда не были в Москве?…
Сержант слушал его, замерев. Автомат он держал на руках, как младенца, положив ствол на сгиб левой руки. Перед лицом Филина покачивался горшок с пушистым цветком, едва ли не задевая кончиками подсыхающих листьев его лба и щек.
– …Повторяю: никаких встречных поездов. На этом участке мы одни! Ни самолетов, ни вертолетов, ни летающих тарелок…
Я бесшумно вышел в коридор и, не отрывая спины от перегородки, ужом скользнул в следующее купе. Мила даже не услышала, как я вошел, и, прикрываясь от меня журналом, продолжала лежа читать. Это была редкостная удача. С трудом сдерживая дыхание, чтобы не выдать себя, я повернулся к дверному проему и осторожно выглянул в коридор. Филин продолжал говорить, сопровождая взглядом раскачивающийся перед ним цветочный горшок, а сержант все так же укачивал на руке «калашников». Я уже выдвинул вперед плечи, собираясь перебежать в купе Влада, как сержант неожиданно убрал ногу со стульчика и сел на него спиной к окну, уставившись на красный рычаг стоп-крана.
Я дал задний ход. Удобный момент был упущен. Наверное, я зря заскочил в купе Милы, надо было пропустить его. За моей спиной зашелестели страницы журнала, и я невольно напрягся, словно ожидая удара.
– Сюда! – прошептала Мила, хватая меня за руку и заставляя сесть с ногами на диван, прижавшись спиной к перегородке рядом с дверью. Она встала на мое место, изо всех сил стараясь занимать как можно больше места в пространстве, выплыла из купе в коридор, посмотрела по сторонам и вернулась в купе, слегка прикрыв за собой дверь. Села на диван, откинулась на горку подушек, спрятала колени под простыней и закрыла лицо до уровня очков журналом.
Мы касались друг друга ногами, причем я был в кроссовках, а Мила – босая, но она придумала здорово. Со стороны коридора увидеть меня было практически невозможно, как и заметить, что Мила с кем-то разговаривает.
– Мне надоели ваши ехидные намеки, – сказала Мила тихо из-за журнала. С обложки на меня смотрела Мадонна с непривычными карими глазами. Казалось, что это она со мной разговаривает. – Хочу вас предупредить, что вы узнали то, что я никому бы не советовала знать.
Надо было соблюдать хорошую мину при плохой игре. Я уже привык, что Мила бьет не в бровь, а в глаз и что каждая ее фраза при всей ее бессмысленности ошарашивает, как ушат ледяной воды.
– Не кривите губы, я вас не пугаю, я говорю вам то, что есть, – продолжала она. – Если что-либо, хоть одна бумажка, пропадет из моего чемодана, я не могу гарантировать вам благополучия, даже если вы сумеете выкрутиться из этой нелепой ситуации. И вообще, я бы посоветовала вам навсегда забыть то, что вы увидели.
Что я мог сказать в ответ этой несчастной женщине? Что я ровным счетом ничего не понимаю в ее словах? Что понятия не имею, что должен забыть, а что имею право помнить? И вообще, глубоко сочувствую ее подорванной психике?
Мила через очки изучала мое лицо. Не знаю, что на нем отражалось, но тон ее стал несколько более мягким.
– Кажется, вы вполне нормальный человек, – произнесла она. – Если не ошибаюсь, вместе со своим другом занимаетесь коммерцией. Вот и занимайтесь ею на здоровье! Не лезьте в политику, вот вам мой очень добрый совет!
– В политику? – переспросил я, для очистки совести припоминая, когда я туда влезал в последний раз.
– Да, да! – нетерпеливо подтвердила Мила. – Вы все правильно услышали. Не играйте с огнем!.. Тихо!
Она спрятала лицо за журналом. Я услышал шаги. Кто-то шел по коридору. Я увидел, как по белой скатерти столика проплыла тень. Мила медленно опустила край журнала, выставив очки, как окуляры перископа из-за бруствера окопа. Когда шаги удалились, я шепнул:
– Кто это?
– Сержант, – ответила Мила. – Уходите!
Я опустил ноги на пол и одним глазом выглянул в коридор. Сержант уже не шел, а бежал. Пыльные подошвы его ботинок мелькнули перед изломом коридора и исчезли за углом. Грохнула дверь, ведущая в тамбур. Кажется, сержант заметил мое отсутствие и кинулся меня разыскивать. Филин все еще был занят разговором и стоял ко мне вполоборота. Я не стал дожидаться более удобного момента, так как он мог и не наступить, вышел в коридор и шмыгнул в свое купе.
Не успел я прилечь на диван и изобразить сонный вид, как в дверях появился сержант. Он был взволнован, как в тот момент, когда над вагоном барражировал вертолет, и на его впалых бесцветных щеках, кажется, проступил едва заметный румянец.
– Ты где был? – спросил он, с шумом вдыхая и выдыхая воздух.
– Я? Здесь был, – откровенно соврал я, понимая, что только идиот способен поверить мне.
– Здесь? – переспросил сержант и, шагнув ко мне, коротким толчком двинул меня по переносице тыльной частью «калашникова».
Кажется, я исчерпал запас мягких мер.
 
Глава 12
Когда мне удалось приостановить кровотечение из носа, постельное белье на обоих диванах стало непригодным для пользования. Одну простыню мне пришлось разорвать на узкие ленты, свернуть их в трубочки, которые я ввинтил в свои ноздри, напоминающие прохудившийся водопроводный кран.
Некоторое время я любовался своим распухшим и посиневшим носом в зеркале, с философской масштабностью осознавая, что гносеологический путь познания действительности – не самый лучший. Я расплатился своим носом только за то, что услышал от Милы малопонятные угрозы и рекомендации относительно влезания в политику. Правда, я развеял рожденный своей же фантазией миф о том, что террористы до поры до времени не причинят нам с Владом зла и будут нас лелеять, как мафия свое марионеточное правительство. В лучшем случае они постараются нас не убивать, понял я, но отбивать нам почки по поводу и без повода будут с превеликим удовольствием.
Пытаясь выяснить, насколько я испортил отношения с террористами, я выглянул в коридор, помахал полотенцем, как белым флагом, и сказал сержанту:
– Мне надо намочить полотенце.
Тот покосился на меня, оскалил порченые зубы и процедил:
– Мочой своей смочи.
Наивно было ожидать другого ответа. Во всяком случае, в ближайшие пару часов, пока сержант не остыл, к нему с вопросами и просьбами лучше не обращаться.
Я пошарил глазами по купе. Под салфеткой, прикрывающей столик, я нашел остатки дорожного обеда. В одной из бутылок сохранилось немного минеральной воды, и я тотчас сделал компресс. Рядом со скрученными обертками из-под сыра и колбасы в кучке мусора лежали кусочки ваты, окрашенные в лиловую пыльцу косметических теней и губную помаду. Вчера вечером или ночью Мила ела за этим столом, а потом, готовясь ко сну, смывала с лица макияж. В это купе ее переселила проводница, и здесь Мила находилась до тех пор, пока Филин не перетусовал всех нас по своему усмотрению. Значит, здесь действительно должны находиться ее вещи, ее чемодан, о котором она мне говорила.
Я привстал с дивана, поднял мягкую крышку, но под ней не было ничего. Так же пусто было и под другим диваном. Я заглянул под столик, затем встал на диван и просунул голову в темную багажную нишу.
В ее дальнем углу действительно лежал небольшой кожаный чемодан, который я вчера помог Миле занести в купе. Во мне взыграло любопытство. Значит, Мила была уверена, что мне известно содержимое этого чемодана, и предупредила меня, что об этом лучше навеки забыть.
Интересно, думал я, опускаясь на пол и отнимая от носа нагревшийся компресс, какая штуковина может лежать в чемодане, о которой лучше не знать? Загадка для знатоков из популярной передачи.