Атомный экспресс

Я поднял с пола поручень и принялся бить им по уцелевшим оконным стеклам. С каждым ударом в вагоне становилось светлее, словно я включал поочередно мощные лампы. Влад негромко простонал и, не открывая глаз, попытался сорвать повязку. В этот момент вагон дернулся с такой силой, что пол ушел из-под моих ног, и я, сбивая поручнем цветочные горшки, грохнулся на Влада. Все снова пришло в движение. Желтое полотно насыпи с нарастающей скоростью понеслось мимо окон, словно по соседнему пути покатились платформы, груженные песком. Колеса, как молоты по наковальне, стали отбивать чечетку. Горячий фен плавно наваливался на мое лицо и перебирал взмокшие волосы.
– Влад! – крикнул я, наотмашь ударяя ладонью по щекам друга (откуда я перенял этот идиотский способ приведения человека в чувство?). – Ты слышишь меня? Не срывай повязку, нас отравили газом!
Влад, не соображая, отталкивал меня от себя, хрипел и тянулся к повязке. Поезд выкарабкивался из отравленной зоны, и смрад солярки вытеснял тонкий аромат полыни. Я схватил Влада за руки и попытался втащить его в купе. Ковровая дорожка сложилась гармошкой на пороге и превратилась в неодолимую баррикаду. Я орал от напряжения и досады. Меня было слишком мало, я разрывался на части. Оставив упрямые руки Влада, которые тотчас вцепились в повязку, я кинулся по коридору, раскрывая настежь двери купе, чтобы выветрить газ. Регина, низко склонив голову, сидела на полу между диванами, и я лишь приподнял ее голову, мельком глянув на искривленный судорогой рот. Леси в своем купе не было, а вместо нее, накрыв собой чайный набор, поперек столика лежал сержант. Его голова раскачивалась, как капустный кочан в сетке, одна рука сжимала рычаг на черном окне, а вторая застряла под воротником кителя. Мила ничком лежала на диване, утопив лицо в подушке, и я увидел лишь мокрый от слюны край ее рта.
Я второй раз прошел мимо Влада. Мой друг уже сорвал повязку и открыл глаза, но взгляд его был безумным; он не узнавал меня, вращал покрасневшими глазами, шарил ладонями по ковру, словно был слеп и пытался на ощупь найти какой-то мелкий предмет. Я тряс его за плечи, опять бил по щекам, мне он так был нужен! Влад, не соображая, вяло отвечал на мои удары, пытался схватить меня за штанину и укусить за колено. Я оторвал его от себя и снова кинулся в купе, где лежал сержант.
В карманах его смердящего, насквозь пропотевшего кителя не было ничего, кроме ключа от входных дверей. Если бы я нашел накидной ключ от дверей купе и умывальников, то запер бы сержанта в умывальнике. Но этот ключ не оставил мне права выбирать. Я присел перед столиком, взвалил легкое, угловатое тело сержанта на плечо и вынес его в коридор. Открывая перед собой двери ногой, задевая головой моего жалкого врага все углы и выступы, я вынес тело в тамбур. Скорость еще не слишком большая, успокаивал я себя. Насыпь песчаная, она смягчит удар.
Я опустил тело на пол, открыл дверь и сорвал с лица совершенно высохшую повязку. Рельсов я не видел, казалось, что вагон парит на воздушной подушке над пустыней. Локомотив, окутанный черным дымом, прожигал кисельный воздух. Из-за горизонта на нас наплывала горная гряда. Поезд мчался на нее в лобовую, словно гарпун на гигантский бок кита. Ни телеграфных проводов, ни белых столбиков, отмеряющих каждую сотню метров вдоль пути, не было. Я ухватился за наружные поручни и свесился, как с борта накренившейся яхты. Колеса вагона разматывали клубок, оставляя за собой ржавые нити рельсов. Частоколом мельтешили черные, полуистлевшие шпалы, между которых проросли колючки и клочки выгоревшей травы. Мы неслись по какому-то допотопному пути, давно забывшему о поездах.
Скинуть бесчувственное тело так, чтобы оно не угодило под колеса и при этом не полететь вслед за ним, оказалось весьма непростым делом. Мне пришлось снова взвалить сержанта на плечо. Я отправил его в пустоту, как мешок с мукой в кузов машины. Сержант упал на край насыпи, покатился по нему бревном и, наконец, зарылся головой в песок.
Когда я вернулся в коридор, Влад, пошатываясь, уже стоял на ногах. Он все время тряс головой и мелко отплевывался.
– Что это? – неопределенно спросил он, тяжело опираясь мне на плечо. – Где все?… Башка раскалывается. В туалет хочу…
Он еще не был готов выслушать меня и понять. Да и сам я еще не все понимал. Где спецназ? Кто вывел поезд из отравленной зоны? Куда делся Филин? Где Леся?
Я зашел в купе, которое еще недавно служило камерой несчастному Бунимасу, взял со столика бутылку с минералкой и, сорвав пробку, протянул Владу:
– Пей! Тебе надо много пить. Не отворачивай лицо! Нас отравили газом, ты понимаешь, что я говорю?
– Стой, куда ты? – схватил меня за руку Влад. – Не оставляй меня… Все плывет… Откуда газ, что ты несешь?… Этот негр… ты понимаешь, что он увидел? Он мне сказал… Мы не так о них думаем…
Его речь становилась все более бессвязной, напоминающей бредни сильно пьяного человека.
Пришлось затолкать Влада в купе и насильно усадить на диван. Тяжело дыша и судорожно массируя шею, Влад уставился на бутылочную этикетку. Взгляд его потух. Мне показалось, что он опять на грани потери сознания.
– Сиди здесь и не высовывайся! – приказал я ему и вышел в коридор.
Ни Мила, ни Регина еще не пришли в себя, и я смог им помочь только тем, что выбил окна в их купе. Вагон, еще вчера отливающий свежей чистотой, сверкающий тонированными стеклами, украшенный цветами в макраме, наполненный прохладным воздухом из кондиционеров, теперь напоминал бронепоезд, вышедший из района боевых действий. Слепые окна с осколками вымазанных в черной краске стекол, сбитая в кучу грязная ковровая дорожка, торцевая дверь, перегородки со следами крови, катающиеся по полу бутылки, раздавленные ломтики сыра и ветчины под ногами, выломанная дверь в умывальник – весь этот кошмар дополнял список безжизненных тел, которые были выброшены из вагона-морга.
Я обыскал купе, в котором обнаружил сержанта, перевернул постели, посмотрел под диванами, в багажном отсеке, но автомата не нашел. Филин? – с сомнением предположил я, вспоминая, как тот корчился и мочился на штору, чтобы использовать ее как фильтр. Вряд ли он, спасая себе жизнь, стал бы беспокоиться о такой ерунде, как автомат сержанта. Может быть, сержант успел выкинуть оружие из окна, когда мы все начали травиться газом?
Я услышал, как в противоположной стороне вагона ударилась в перегородку дверь. Я вышел в коридор, поднял с пола свое единственное оружие – поручень – и, стараясь не касаться вымазанных в краске стен, осторожно пошел вперед. Дверь купе Милы была закрыта, хотя я, выбивая окна, оставил ее открытой. Понимая, что за дверью меня может ждать приклад автомата и даже очередь, я встал сбоку от нее, прижался к перегородке и дернул дверь на себя.
Мила сидела на диване, подсунув ноги под себя, и покачивалась вперед-назад. Подняв неимоверно бледное лицо, она простонала:
– Ради бога, закройте дверь. Мне плохо…
Она тотчас схватила полотенце и прижала его ко рту. Судорога сложила ее пополам, и женщина уткнулась лицом в подушку. Сейчас ей было не до разговоров и выяснений отношений, и я, ни слова не говоря, закрыл дверь.
Я пошел обратно. Влад продолжал сидеть в той же позе, в какой я его оставил несколько минут назад. Одной рукой он подпирал свою тяжелую голову, а второй держал бутылку с минералкой, словно страдал от тяжелейшего похмелья и никак не мог справиться с пивом. Я сочувствующе кивнул ему и пошел к Регине.
Похоже, девушка перенесла отравление намного хуже своих коллег по несчастью. Без каких-либо признаков жизни она лежала на полу между диванами лицом вниз, ее руки были сведены где-то под челюстью, и казалось, что девушка, таясь, рассматривает жучка в спичечном коробке. Я присел перед ней на корточки и положил ей на спину ладонь между лопаток.
– Регина, – позвал я тихо, боясь испугать девушку своим внезапным появлением.
Мне показалось, что она вовсе не дышит. Я схватил ее руку чуть выше локтя и выдернул ее из-под головы. Рука девушки была горячей и влажной. Несколько секунд я держал ее тонкую и прозрачную, как у эмбриона, ладонь в своей ладони, потом разжал пальцы. Рука девушки упала на пол, щелкнув серебряными кольцами, как кастаньетами.