Ненужное зачеркнуть

– Вы принуждаете меня клеветать на самого себя, – сказал я.
– Клеветать на самого себя… – повторил следователь, обошел меня и, упершись руками в стол, взглянул исподлобья. – Клеветать на самого себя… Своим упрямством, Кирилл, вы ставите препоны оперативно-следственной работе. Вы отказываетесь дать свидетельские показания, которые могут пролить свет на преступление. Вы невольно потакаете преступнику! В «Балаклаве» была предпринята попытка террористического акта. Это очень серьезно! Нам важна любая информация по этому делу.
– Я все понимаю, но в «Балаклаве» я не выступал.
Следователь побледнел. Его челюсть отвисла, словно его рот наполнился противным лечебным чаем.
– С каким удовольствием я размазал бы тебя по стенке, – процедил он с неожиданной ненавистью.
– Попробуй, – предложил я ему.
Он швырнул мне лист бумаги с мелким печатным текстом и ручку.
– Это подписка о невыезде! – объявил он. – Ты влип как минимум по двум статьям: уклонение от уплаты налогов и незаконное предпринимательство! Я постараюсь еще что-нибудь на тебя навесить!
Я подписался и встал. Моя информация о самозванце, которую я мысленно заготовил и тщательно отредактировал, оказалась невостребованной. Еще до встречи со мной следователь выстроил стройную схему расследования, в которой мое выступление в «Балаклаве» не подвергалось сомнению. Своим упрямством я ломал эту схему, чем очень злил следователя.
Но что поделаешь? С истиной тяжело работать. Она свободолюбива и никому не подчиняется.
 
Глава 7
 
Информация устарела
 
Я не стал расстраивать Ирину и не сказал ей о подписке. Но она заметила, что настроение у меня уже не то, хотя я изо всех сил старался скрыть это.
– Ты рассказал о том, что кто-то выступает под твоей фамилией? – спросила Ирина, внимательно глядя на меня.
– Да, конечно, – ответил я, выруливая с обочины на шоссе. – Следователь пообещал разобраться и доложить мне.
– Хорошо, если он сделает это быстро.
– Можешь не сомневаться…
Оставшуюся часть пути мы говорили о всякой отвлеченной чепухе, но наше общение оставалось напряженным, и неестественный смех Ирины, и ее тревожные взгляды, которые она кидала на меня, выдавали ее внутреннее беспокойство.
Я подвез ее к подъезду и не трогался с места до тех пор, пока в окне ее квартиры не вспыхнул свет.
Несколько часов до рассвета не содержали в себе ничего примечательного, разве что меня терзала бессонница и смутное чувство тревоги. В половине четвертого я проделал маршрут от кабинета, где безуспешно призывал царицу снов Мэб, до кухни. Заглянул в холодильник, открыл бутылку ледяного пива, сделал два глотка и поплелся обратно. В четверть шестого я повторил этот же маршрут, но на сей раз допил пиво до конца. Где-то около шести, когда под окнами зашуршали метлы дворников, я заснул.
Не знаю более эффективного способа для быстрого выхода из сонного оцепенения, чем бег трусцой. Погода выдалась прекрасной, ненастье ушло со всеми моими неприятностями, и жаркое солнце, поднимающееся над горами, оповестило меня о продолжении прерванного отпуска. За полчаса до встречи с Ириной я облачился в легкий тренировочный костюм и побежал к морю. По пути я купил местную газету «Приморский бульвар», просмотрел ее на бегу, но маленькая заметка, подверстанная под рекламный блок, заставила меня перейти на шаг, а потом остановиться.
В заметке вкратце сообщалось о вчерашнем происшествии в «Балаклаве», о том как «неизвестный выстрелил по сцене из автоматического оружия», после чего «в зале началась паника». Здесь не было для меня ничего нового, но вот второй абзац заметки содержал информацию, которая прибавила мне оптимизма: «По горячим следам милицией были задержаны двое подозреваемых, 35-летний торговец рынка и приезжий из Харькова, у которого была обнаружена автоматная гильза…» Это была исчерпывающая информация. Меня ничто больше не интересовало – ни мотивы, которые заставили подозреваемых палить из автомата по сцене, ни их криминальное прошлое, ни связи, ни источники финансирования. Главное, что в деле появились самые главные фигуры, значит, у следователя должен стремительно угаснуть интерес ко мне.
Я оторвал ту часть газеты, где была заметка, сунул обрывок в карман и побежал дальше. Какая легкость в теле! Какое чудесное утро! И как свежи скверы, наполненные воркованием голубей! Даже лица охранников, насмерть стоящих у пляжной калитки, показались мне добрыми и приветливыми. Ирина уже нежилась на солнышке и сверкала черными очками. Рядом с ней на гальке лежал пакет с вишнями.
– Привет! – сказала она и протянула мне горсть ягод.
Все было так, как в первый день нашего отпуска. Я с разбега вонзился в волны, брассом доплыл до буйка, потом лег на спину и долго смотрел на синее небо и чаек. Озябший, вышел на берег, рухнул на горячую гальку. Тепло с йодистым запахом начало впитываться в мою кожу, успокаивая и расслабляя мышцы. Я прикрыл глаза. Солнечное тепло. Шум моря. Любимая женщина рядом…
Ирина провела ладонью по моей спине, подготавливая строительную площадку, и стала выкладывать из гальки новое таинственное слово, магический пароль, значение которого я мог только угадать… Первая буква, кажется, «и». Или «н»…
Творческий процесс вдруг застопорился. Камешки больше не опускались мне на спину. Я приоткрыл глаза и увидел застывшую в воздухе руку Ирины с капелькой вишневого сока, похожей на кровь.
– Дальше! – потребовал я.
Нет, не вернулась прежняя идиллия. Я чувствовал отголоски, паутинки тревожной ночи. Солнце спряталось за облако, и сразу размылись цвета, и убавился контраст, и с моря повеяло сырым холодком… Я приподнял плечи, и со спины посыпались камешки. Ирина, хмурясь, смотрела на пункт выдачи лежаков.
– Что там интересного?
– Мне показалось…
– Что лежаки выкрашены свежей масляной краской?
– …что за нами следит Макс.
– Следит? А где он? Не вижу…
– Только что стоял под лестницей и пялился на нас. А потом увидел, что я на него смотрю, и сразу исчез.
Некоторое время мы, словно бдительные часовые, наблюдали за пунктом проката, лестницей, ведущей на солярий, и душевыми кабинками.
– Должно быть, тебе померещилось, – сказал я и тотчас заметил выглянувшего из-за двери медпункта Макса. Встретившись со мной взглядом, помощник директора немедленно спрятался, будто я навел на него прицел снайперской винтовки.
– Видел? – спросила Ирина, стреляя вишневой косточкой в направлении исчезнувшего Макса.
– Странно он себя ведет, – произнес я. – Как будто хочет поближе познакомиться с тобой, но боится, что я приревную.
– Или как будто мы с тобой шпионы иностранной разведки.
– А он мечтает быть завербованным, но его терзают муки совести, – развивал я шутливую тему.
Мы через силу улыбались друг другу. С моей спины соскользнул последний камешек. Небо затянули облака. Ирина поежилась и накинула на плечи большое пляжное полотенце. Мне хотелось быть обманутым, уверовать в то, что все неприятности позади. Может, мы слишком долго занимались криминальным сыском, и теперь во всякой чепухе нам видятся коварные и зловещие замыслы? Подумаешь, Макс как-то странно поглядывает на нас. Так это, должно быть, оттого, что получил выговор от директора за плохую организацию моего выступления, в результате чего концерт именитого певца начался с опозданием.
Я вынул из кармана шортов смятый газетный обрывок и разровнял его перед Ириной.
– Читай! Тех типов, которые стреляли по сцене, уже арестовали. Вот, обрати внимание… – Я повел пальцем по строчкам: – «Скорее всего, задержанным будет предъявлено обвинение в попытке совершения террористического акта».
– Появилась надежда, что милиция оставит тебя в покое? – вслух подумала Ирина.
– Так она особенно и не беспокоит, – ответил я, понимая, что Ирина нечаянно проболталась и высказала свои догадки.
Ирина нахмурилась, развернула ладони к небу.
– Кажется, дождь начался…