Протекторат

— Для вас, может, и да. Но не для присяжных. Они люди со стороны и будут судить о вашей дочери на основании предоставленных им фактов. А факты таковы, что Алена девушка вспыльчивая, раздражительная, неуравновешенная, она легко выходит из себя и часто конфликтует со старшими. Я уже ознакомился с ее школьными характеристиками и отчетами наблюдавших ее психиатров. Эти материалы произведут на суд не лучшее впечатление.
Конноли вздохнул:
— В таком возрасте почти все дети несносны. О любом шестнадцатилетнем подростке можно сказать то же самое, что вы говорили об Алене.
— Не спорю. И обвинение, безусловно, понимает, что в этом вопросе перегибать палку не следует. В своей речи прокурор признает, что все подростки в той или иной мере склонны к жестокости, но большинство умеет обуздать себя, а вот у Алены, дескать, отказали тормоза — и потому она опасна для общества. Конноли снова встал и медленно прошелся к окну и обратно.
— Ну почему, — произнес он, — почему Алена не хочет говорить? Я не верю в бессмысленную жестокость, не могу и не хочу верить… Поначалу я думал, что доктор Довгань узнал тайну Алены и шантажировал ее, угрожая сообщить нынешним властям Аррана, что она моя дочь. Но, будь это так, она бы рассказала мне о шантаже. Алена вспыльчивая и самонадеянная девушка, это правда; но она достаточно умна и рассудительна, для того чтобы самой улаживать столь щекотливое дело… Проклятье! Ведь должно же быть какое-то разумное объяснение ее поступку!
— Вот мы и должны найти его, — сказал я. — С помощью Алены или без таковой. Нужно убедить присяжных, что она совершила убийство под влиянием импульса, не вполне контролируя себя.
— Но результат психиатрической экспертизы…
— Диагноз об общей вменяемости отнюдь не исключает возможности кратковременного срыва под воздействием внешних факторов. Например, вследствие бурной ссоры. В этом случае суд, даже если признает целесообразность прочистки… гм-м, медикаментозной терапии, отложит исполнение приговора на срок от трех до восьми лет, в течение которых ей будет предоставлен шанс доказать свою способность жить в обществе.
— Это время она должна провести в тюрьме?
— Для взрослых, осужденных по этой статье, первые два года «отсидки» обязательны. Но поскольку Алена несовершеннолетняя, она будет помещена в специнтернат с возможностью раз или дважды в месяц проводить выходные с родными.
— Большего мне и не надо, — оживился Конноли. — Только бы вы добились этого, а все остальное… — Он вовремя осекся и виновато взглянул на меня. — И как вы расцениваете наши шансы?
— Как очень хорошие. Более определенно сказать не могу, ведь я только в пятницу вечером стал адвокатом вашей дочери и еще не успел глубоко вникнуть в дело. Но в общих чертах уже представляю, какую тактику защиты следует избрать. В ходе процесса я постараюсь расшатать аргументацию обвинения где только возможно и заставить его изменить формулировку «предумышленное убийство с отягчающими обстоятельствами» на «убийство в состоянии аффекта» или даже на «непредумышленное убийство». Но для этого я должен представить суду убедительную мотивировку ее поступка. Скажем, если в случае с Аленой доктор Довгань нарушил общепринятые нормы отношений между врачом и пациентом — ну, вы понимаете, что я имею в виду, — то присяжные признают ее виновной лишь в неумышленном убийстве в результате превышения необходимой меры самообороны. Завтра я намерен встретиться с вашей дочерью и объяснить ей, как обстоят дела. Надеюсь, мне удастся убедить ее, что скрывать правду в ее положении не просто бессмысленно, а губительно.
Конноли сел.
— Боюсь, ничего не получится, — сказал он мрачно. — Алена упорно отрицает свою вину и слышать не хочет ни о каком признании. Петр и Марина, то есть господин и госпожа Габровы, не единожды пытались уговорить ее сделать признание, но она даже слышать об этом не хочет. Обычно Алена рассудительная и здравомыслящая девочка и знает, когда нужно подчиниться обстоятельствам, но сейчас на нее что-то нашло… что-то непонятное.
— А вы сами пробовали поговорить с ней?
— Лично — нет. Это слишком опасно. Тюремный персонал от скуки любит смотреть телевизор, и меня могли узнать по выпускам международных новостей. Но я рискнул передать Алене послание, в котором убеждал ее признаться в убийстве. Я даже покривил душой и заверил, что не сомневаюсь в ее невиновности, но прошу солгать ради своего спасения. Она уже знает о… о некоторых моих планах — и все равно стоит на своем.
— М-да… — протянул я. — А вот со слов господина Габрова я понял, что все не так безнадежно.
— Это было сделано по моей просьбе, — признался Конноли. — Я опасался, что вы не захотите защищать Алену, если с самого начала будете знать о ее упрямстве. А мне нужны именно вы.
Я удивленно пожал плечами.
— Не буду лукавить, я польщен, что вы такого высокого мнения обо мне. Но все же уверяю вас, что я далеко не лучший специалист по уголовным делам.
— Зато вы везучий. — Конноли немного помедлил, доставая из внутреннего кармана бумажник. — Все адвокаты работают за деньги, и обычно работают хорошо. Вы тоже работаете за деньги — но не просто хорошо, а блестяще. Я специально наводил о вас справки и убедился, что, в отличие от многих других адвокатов, вы не создаете себе репутацию, берясь лишь за заведомо выигрышные дела, ваша удачливость — результат несомненной талантливости и высокого профессионализма. Кроме того, о вас отзываются как о честном и порядочном человеке, который превыше всего ставит интересы своих клиентов. Вы именно тот, кто может спасти мою дочь. — С этими словами он вынул из бумажника сложенный вдвое листок и протянул его мне. — Петр Габров будет от своего имени оплачивать все ваши расходы по делу Алены. Но если вы добьетесь для нее условного освобождения на поруки или хотя бы отсроченного приговора, то получите от меня эту сумму в качестве дополнительного вознаграждения.
Я посмотрел на листок — и не поверил своим глазам. А когда убедился, что зрение не подводит меня, поднял на Конноли ошалелый взгляд.