Протекторат

«Однако по начальственному настаивал на ответе», — подумал Конте, а вслух произнес: — Нет, адмирал, вторично жениться я пока не собираюсь.
— Почему?
С языка едва не сорвался резкий ответ, но Конте вовремя сдержался и промолчал. А адмирал уже значительно мягче заговорил:
— Да, понимаю. На своем первом браке вы обожглись и опасаетесь, что и вторая попытка обзавестись семьей окажется такой же неудачной. Рискуя ошибиться, я все же осмелюсь предположить, что причиной вашего развода были дети, вернее, их отсутствие. Вы хотели детей, ваша жена тоже, но она, по ее словам, не собиралась воспитывать будущих сирот. Ведь так?
— Ну… в общем, да, — подтвердил Конте, стараясь скрыть свое удивление.
По губам адмирала скользнула едва заметная улыбка.
— Я не наводил специально справки. Просто догадался. Вы далеко не первый в Корпусе, кого жена бросает из страха остаться вдовой. — Он хмыкнул. — Как раз два года назад вам предлагали перейти на штабную работу, в отдел планирования операций, однако вы отказались и попросили оставить вас в Девятом флоте. Насколько я понимаю, это и явилось последней каплей, переполнившей чашу терпения вашей жены.
Конте неохотно кивнул.
— Совершенно верно, адмирал. Когда я получил это предложение, Элеонора предъявила мне ультиматум, либо она, либо моя служба в космосе. Я выбрал последнее.
— Такой выбор повлиял положительно на вашу карьеру, — значительно произнес Лоренцо Ваккаро. — Скажу вам по секрету, что предложение перейти на работу в Генеральный Штаб было своего рода испытанием, которые вы успешно выдержали. Однако сейчас ваше положение оказалось под угрозой. И беда ваша даже не в том, что вы допустили ошибку — человеку вообще свойственно ошибаться, особенно в таких критических ситуациях. Самое скверное, что вы продолжаете упорствовать и не хотите признавать ошибочность своих действий.
Конте понял, что ему предлагают компромисс. Очевидно, командование Корпуса, не желая терять столь ценного офицера, готово ограничиться мягким взысканием в обмен на признание вины. Заманчивое предложение, но… Нет, это не для него. Он слишком горд и самолюбив, чтобы идти на какие бы то ни было уступки в вопросах чести. Воспитываясь в офицерской среде, Конте с детских лет усвоил, что признавать свои ошибки дело чести; но та же честь обязывала его до самого конца отстаивать свою правоту, если он в ней уверен. А он был непоколебимо уверен, что действовал совершенно правильно.
— Господин адмирал, — произнес он со всей возможной твердостью. — Я прекрасно понимаю желание комиссии сохранить свое лицо, но, к сожалению, ни чем помочь вам не могу. Вы сами поставили себя в неловкое положение, когда безоговорочно приняли версию контр-адмирала Эспинозы и, не разобравшись в существе дела, поторопились выдвинуть против меня обвинения. Теперь вам и признавать свою ошибку. А моя совесть чиста, Лоренцо Ваккаро хмыкнул и покачал головой:
— А вы действительно дерзкий и самонадеянный молодой человек, полковник. Принципиальность, без сомнения, штука полезная, но следует знать меру… Гм-м. Ну что же… Значит, вы по-прежнему отвергаете все обвинения контр-адмирала Эспинозы?
— Так точно, отвергаю.
— Однако в своих показаниях перед комиссией вы полностью подтвердили факты, изложенные в официальном рапорте Эспинозы.
Конте едва не заскрежетал зубами, вспомнив фарс, устроенный на заседании специальной комиссии. Это было форменное судилище!
— Я подтвердил только факты, адмирал, — ровно произнес он, усилием воли сдерживая гнев. — А факты можно истолковать по-разному. Приняв версию Эспинозы, комиссия отказалась выслушать мои пояснения… — Он на секунду умолк; в его ушах до сих пор звучал сухой, каркающий голос председателя: «Прошу вас придерживаться фактов, коммодор!» — …а мой рапорт на имя командующего Девятым флотом, адмирала Росси, был проигнорирован.
— Я ознакомился с вашим рапортом, — сказал Лоренцо Ваккаро. — А также с протоколом последнего заседания штаба вашей эскадры. Тогда вы назвали Эспинозу тупым, самодовольным ничтожеством, который выслужился от лейтенанта до контр-адмирала лишь потому, что исправно угождал начальству. Я верно вас процитировал?
— Пожалуй, вы даже немного смягчили мои слова, — ответил Конте и разом отбросил свою напускную сдержанность, терять ему было нечего. — Если вы хотите знать мое мнение, адмирал, то Эспиноза и так прыгнул выше собственной головы, став заместителем командующего эскадрой. Но сам он не понимает этого и искренне считает, что руководство не ценит его выдающихся талантов. После гибели вице-адмирала Капачи он решил, что ему представился шанс отличиться, и ради еще одной звезды на своих погонах готов был пожертвовать не только своими подчиненными, но также жизнью и свободой двадцати тысяч мирных колонистов.
— Это лишь ваши допущения, — заметил адмирал Ваккаро. — Не подкрепленные фактами выводы: «решил», «готов был». Факты же таковы, что наша база на Тукумане в руках противника, а при отступлении — которым, кстати, руководили вы, — погибло триста сорок семь гражданских лиц, я не говорю о потерях среди личного состава эскадры.
— Я не снимаю с себя ответственности за гибель этих людей, адмирал. Я сказал это комиссии, но она сочла мое заявление признанием вины, хотя «быть в ответе» еще не значит «быть виновным» Мое требование провести тщательный разбор операции по отступлению отклонили безо всяких основании. Но если бы… Хотя вы скептически относитесь к допущениям, я все же настаиваю на том, что, если бы эвакуация колонистов была начата вовремя, нам удалось бы избежать человеческих жертв. А что до базы, то ее потеря была неизбежна. Одна эскадра, к тому же основательно потрепанная в предыдущем сражении, не в силах противостоять целому флоту. Вице-адмирал Капачи это понимал и накануне своей гибели отдал распоряжение приготовиться к эвакуации на случай, если атаковавшая нас эскадра окажется лишь первой волной массового вторжения. Так оно и получилось.
— Стало быть, вы утверждаете, что контр-адмирал Эспиноза нарушил приказ командующего — пусть к тому времени уже погибшего?