Камень

46
Мигелю было тринадцать лет, а он еще ни разу ни покидал Сан-Педро.
Нельзя сказать, что он этим тяготился, что он мечтал о дальних странствиях и неведомых землях. Его влекли города и страны, к которым ближе всего он был как раз в своем городе. Но путешествие в
Столицу было, конечно, не рядовым событием. И он совершенно искренне обрадовался, когда отец объявил ему о поездке.
В день отъезда встали очень рано. Все необходимое снесли к городским конюшням с вечера. С лошадями остался работник отца, молодой и никогда не устающий Анхель. Он тоже ехал с ними.
Когда они разместились в рессорной повозке, восток едва начинал светлеть. Пара лошадей шла ровным небыстрым шагом. Мальчик закутался в шерстяное одеяло, его немного знобило от недосыпа. Он уснул, прикорнув к отцовскому плечу. Когда он очнулся, скалистые холмы уже подступили совсем близко. Солнце стояло почти над самой головой.
Мальчик посмотрел назад. Пирамидальная скала врезалась в синеву неба, как черное крыло. Ее подножие было окантовано тонкой зеленой полосой пальмовых рощ. А дальше до самого горизонта лежала каменистая ровная пустыня. Было жарко.
– Скоро будет колодец, – сказал отец. – Там передохнем.
К полудню подъехали к холмам. Дорога стала узкой и неровной. Повозку встряхивало. У колодца напоили лошадей, перекусили кукурузными лепешками и холодным мясом. Луис и Анхель выпили вина.
Мигель вырос на горе, но он не воспринимал ее как что-то отличное от города. Она была просто основанием для дома, для лестницы, для площади. И она была одна. Теперь мальчика окружало множество гор.
Они были ниже его горы, но та была геометрически правильной, а они – свободны, их пересекали трещины и расщелины. Они не были привычно черными: серые, песочные, белые.
Луис решил ехать не короткой дорогой – через плато, а в объезд, через ущелье. Этот путь был дольше, но безопасней.
Слева поднималось плоскогорье, а справа до горизонта лежала каменистая равнина. Гора виднелась до самого вечера. В сумерках мальчик не столько видел, сколько угадывал ее очертания. Они ночевали под звездами. Анхель развел небольшой костер и вскипятил воду.
Мигель устал и уснул с недоеденной лепешкой в руке. Луис уложил мальчика на одеяло, укрыл его и долго сидел, глядя на гаснущие угли.
Он думал о том, что мальчик вырос, что уже никогда он не сможет укачивать его, как в детстве. Он пойдет в пансион, будет жить далеко от дома. Видеться они смогут только два раза в год. Луис чувствовал тягостную неловкость от того, что не сказал мальчику о пансионе. Он, наверное, расстроится, ведь он не простился с любимым дедом. Но может быть, это к лучшему?
На следующий день они пересекли плоскогорье по глубокому каньону и к полудню были в зеленой, цветущей стране, где было много людей и травы, где росли деревья и текли реки.
 
Часть II . Исход
47
Я привез Елисео книгу, которую давно для него разыскивал. Это были
“Письма Хиона из Гераклеи”. Мы пили вино и говорили обо всем сразу.
В этот момент в книжную лавку вошел Луис. Елисео отвернулся и замолчал. Он не разговаривал с сыном с того самого дня, когда Луис увез Мигеля из города. Елисео считал, что вполне способен подготовить внука к университету. То, что Мигелю следует поступать в университет, для Елисео было решенным делом. Он даже представить себе не мог, что его внук станет ремесленником или торговцем. К тому же Елисео с большим недоверием относился к иезуитскому образованию.
Поступок Луиса, который не дал попрощаться деду и внуку, казался
Елисео (и, увы, не без основания) мелкой местью за ту любовь, которую он испытывал к мальчику, и то предпочтение, которое Мигель оказывал ему.
Луис выглядел немного растерянным, но взял себя в руки и поздоровался со мной.
– Ты знаешь, – сказал он, – Мигель учится в Столице. Скоро у него рождественские каникулы. Может быть, ты собираешься в город в это время или попросишь кого-нибудь из хороших знакомых, чтобы мальчика привезли?
Я знал, как тяжело переживал разлуку Елисео. Он редко говорил о внуке, но, случайно вспомнив эпизод из детства Мигеля или натолкнувшись на книгу, которую тот любил перелистывать, Елисео прерывал разговор и надолго замолкал.
– Все удачно совпадает, – ответил я. – Я собирался с товаром в город на Рождество. Конечно, Мигеля я привезу.
Луис поблагодарил меня молчаливым рукопожатием и сразу ушел.
С Елисео они не сказали друг другу ни слова.
Я как раз не собирался возвращаться в город, но, даже не глядя на
Елисео, чувствовал, как он обрадовался. Это был такой дорогой рождественский подарок, что не сделать его я не мог.
– Спасибо тебе, – сказал Елисео и добавил: – Это он приходил извиняться.
48
Пансион располагался в четырехугольном большом доме с широким внутренним двором, похожим на плац. Воспитанники жили в узких комнатах, напоминающих монашеские кельи. Распорядок дня был жестким, но учили в пансионе, на мой взгляд, совсем не плохо, а кормили – просто хорошо. Хотя мясо и было редкостью.
Самым трудным для Мигеля была не строгость распорядка, а та преграда, которая неожиданно возникла между ним и его мечтой.
Мечтой, которая уже превращалась в конкретный план. Когда Луис объявил ему, что он остается в пансионе, мальчик кивнул и не сказал ни слова. Только его смуглое лицо стало пепельным.
49
Нельзя сказать, что Мигелю так уж плохо жилось в пансионе. У него довольно быстро появились друзья. Учиться он любил и разбирал трудные задания с удовольствием. Учеба помогала ему справиться с тоской по городу, Елисео и Мануэлю.
По маленькой Изабель он почти не скучал. Если он закрывал глаза, то видел на внутренней стороне век ее лицо, видел, как она вытряхивает камешек из сандалии, держась за плечо своей долговязой подружки. Ему ничто не мешало рассматривать ее своим внутренним зрением. Она не могла ему ответить, но ведь этого не случалось и наяву.
Учиться в состоянии сосредоточенной обиды, может быть, вообще лучше всего. Даже не потому, что ты хочешь кому-то что-то доказать, а потому, что твоя агрессивность находит в учении неожиданный выход. И ты занимаешься так же зло, как бьешь молотком по камню.
50
Я зашел в пансион, как только вернулся из города. Мигель мне обрадовался, хотя и не знал, зачем я пришел. Одно он угадал верно: со мной было письмо от Елисео – вчетверо сложенный незапечатанный листок плотной бумаги. Мальчик тут же развернул его и прочел. Дед писал: “Мигель, скоро мы увидимся, это – главная новость. Надеюсь, ты не очень мучился своим заключением. А я вот тяжело переживал нашу разлуку, и не я один. Мануэль спрашивал о тебе. Старик очень к тебе привязан. Остальное – при встрече. Мне не писать тебе хочется, а растрепать твои волосы. Елисео”.
Мальчик поднял глаза:
– Когда?
– Твои наставники говорят, что ехать можно послезавтра. Мы поедем вместе.
– Значит, нужно пережить еще две ночи и один день.
И, кивнув на прощание, Мигель ушел в свою комнату.
51
Мигель был весел и возбужден. Он возвращался домой. Долгими ночами он представлял свое возвращение и не мог заснуть, ворочаясь на жесткой постели. Он думал о матери, о Елисео, о Мануэле, старался думать об отце без тоски и обиды. Он видел перед собой маленькую
Изабель – она гладила его по руке и была почему-то печальна.
Он думал о городе. О его улицах-лестницах, где каждую выбоину знали его босые ноги. О пальмовых рощах, где каждое дерево хранило прикосновение его ладоней и щек. Его кожа помнила прохладу пальмовых листьев. Его губы – вкус кокосового молока. Он грезил о городе и о горе, вспоминал одинокие прогулки по подгорным лабиринтам, выходы к свету, где он просиживал часами, свесив ноги в пропасть. Постепенно он убедил себя, что его отъезд был необходим. Он должен был покинуть город, чтобы увидеть его со стороны, увидеть целиком. Наверное, хорошо, что такая возможность представилась.