Потерянный дневник дона Хуана
— Это верно, однако не следует смешивать удовольствие и работу. Мне очень жаль, дон Хуан, но мне действительно заплатили за полотно гораздо меньше, чем мы ожидали.
Я потянулся к попугаю, и тот на время оставил свои попытки проглотить золотую монету. Медленно, как старик, страдающий подагрой, он взобрался на мою руку, и его когти глубоко впились мне в кожу.
— Меня интересует не та сумма, которую вам заплатили за полотно, а та, которая мне причитается. Восемь тысяч дукатов, если мне не изменяет память. — Я достал и развернул свиток с договором. — Все верно. Здесь сказано: восемь тысяч дукатов.
— У меня их нет, — медленно проговорил он.
Болтливый моряк снова надумал поговорить.
— А как насчет сестер-двойняшек? Это правда? Мне рассказали эту историю в прошлом году в Порто-Белло. Вам не кажется, что это уже слишком? — Он улыбался от уха до уха, явно гордясь своей осведомленностью.
— У женщин бывают разные желания, так же как у мужчин — разные способности. — С этими словами я быстро обнажил шпагу.
Попугай в испуге закричал и взлетел под потолок, теряя перья. Шпага понадобилась мне не для того, чтобы сражаться с капитаном, а для того, чтобы откинуть крышку шкатулки, полной монет.
— Я всего лишь хочу получить свою долю, — сказал я. — Не ходить же мне, как миссионеру, с кружкой для пожертвований!
Капитан Федрик засмеялся, но улыбка быстро сошла с его лица.
— Итак, обсудим мое вознаграждение. Если не возражаете, эту шкатулку я возьму себе, — сказал я, удерживая острие шпаги возле его лица.
Он подтолкнул шкатулку ко мне через стол:
— Это все, что у меня есть, пока не проданы рабы.
— Я забираю это в качестве первого взноса. Через неделю вернусь за остальным. — Не поворачиваясь к нему спиной, я отступил к двери и напоследок вежливо добавил: — Всегда приятно иметь с вами дело, капитан Федрик.
Спустившись на берег, я дал одному из матросов эскудо и велел днем и ночью следить за всем, что происходит на судне. Если корабль начнут готовить к отплытию, я должен узнать об этом первым. Объяснив, что живу в доме, где находится таверна «Санта-Круз», я пообещал еще пять золотых монет за успешное выполнение задания. Можно было не сомневаться, что за такие деньги он не сомкнет глаз. Кроме того, я знал, что капитан Федрик не стронется с якоря до тех пор, пока не продаст рабов, а на это уйдут недели или даже месяц.
После этого я присоединился к толпе моряков, которые направлялись в церковь вознести хвалу Господу за свое благополучное возвращение. Вокруг царило праздничное ликование. Повсюду взрывались петарды, и лица прохожих светились радостью. Танцоры и музыканты без устали развлекали народ. Проститутки самых разных мастей, съехавшиеся со всей Европы, делали все, чтобы опустошить у моряков карманы. В жарком воздухе Севильи запахи соленого пота и плесени соседствовали со звуками ликующего песнопения, и нескончаемая череда людей тянулась в святую церковь за благословением. В подобные дни наш многолюдный и слегка тронутый тлением город меньше всего напоминал столицу инквизиции. Этот день, по счастью, всецело принадлежал Бахусу, а не святошам.
Тяжелая шкатулка в руках не позволяла мне присоединиться к танцующим под зажигательные гитарные ритмы. Мой черед веселиться наступит вечером, а в настоящий момент мои мысли занимало нечто более важное, чем веселье.
Бережно, словно это был ребенок, я прижимал к груди шкатулку и торопливо пробирался сквозь толпу. Кристобаль поджидал меня возле собора и, прислонившись к карете, по обыкновению читал. В отличие от других кучеров, которые в ожидании хозяев предаются праздности, Кристобаль никогда не расставался с книгой. Я научил его читать, и он воспылал к этому занятию такой страстью, которую я мог наблюдать лишь в себе самом.
Поместив шкатулку на сиденье, я уже совсем собрался пристроиться рядом и отправиться на поиски доньи Анны. Однако судьба распорядилась иначе. Если бы я руководствовался только доводами рассудка и не верил в судьбу, то ни за что не встретил бы ее здесь, в двух шагах от ужасного места, где торгуют рабами.
Невольничий рынок
— Неужели ты так и пройдешь мимо этого несчастного нищего, дон Хуан? Разве ты сам никогда не был беден?
Поглощенный размышлениями о своем богатстве, я не сразу узнал в священнике, стоявшем возле кареты, моего старого учителя, падре Мигеля. Он опустил несколько медных монет в деревянную кружку одноногого нищего, ветерана бесконечных войн нашего короля.
— Но я уже не беден, — с улыбкой возразил я. — А вот вы скоро станете таким же нищим, как он, если и дальше будете раздавать свои монеты кому ни попадя.
Я заключил падре Мигеля в свои объятия. Мы не виделись много лет, а сегодня он, конечно же, приехал в Севилью, чтобы встретить корабли вместе с другими жителями Андалузии.
— Не я ли учил тебя, что, обижая нищих, ты тем самым наносишь обиду Господу нашему? — сказал он, укоризненно улыбаясь.
— Да, да, припоминаю. «Тот, кто просит — посланец небес, и это Господь просит тебя подать Ему».
— У тебя прекрасная память, — улыбнулся падре Мигель.
— Могу ли я забыть вас или ваши уроки!
— Значит, ты подашь ему, дон Хуан?
— Теперь я подаю только для того, чтобы потом получить свое, падре. — Я слишком недолго держал монеты в своих руках, чтобы отдавать их в чужие.
— Это слова не того мальчика, которого я знал в монастыре.
— Я уже не тот мальчик, падре…
В этот момент послышались крики зазывал с невольничьего рынка. Я взглянул на верхние ступени собора и увидел рабов. Индусы, арабы и чернокожие — все они выглядели одинаково подавленными и стояли, низко опустив головы.
Мой взгляд остановился на лице одной африканки, чья красота поблекла от бесконечных лишений. Красота — это ведь не просто свойство лица или кожи, это скорее присутствие в человеке внутреннего света. Именно этого огня и не было в ее глазах.
Внезапно послышались отчаянные вопли и рыдания. Я оглянулся и увидел командора, отца доньи Анны, собственной персоной. Он схватил за руку девушку — совсем юную, не старше четырнадцати лет — и попытался выдернуть ее из толпы рабов. Она рвалась назад, к пожилой женщине, которая, вероятно, приходилась ей матерью.
Падре Мигель проследил за моим взглядом и прошептал:
— Это нехороший человек!
— Вы знакомы с ним?
В толпе я пытался отыскать глазами донью Анну. Она стояла рядом со своей дуэньей. Они обе с болью наблюдали за происходящим.
— Все мавры в моем приходе знают его, — ответил падре Мигель. — Они прозвали его убийцей мавров. Уверяю вас, такого человека не стоит иметь в числе своих врагов.
Командор тем временем вынул шпагу и размахнулся, намереваясь ударить девушку рукоятью. Лежа на земле, она сжалась в комочек, и рыдала, в то время как мать тянулась к ней и пыталась защитить, несмотря на цепи, которые сковывали ее по рукам и ногам. В этот момент донья Анна решительно встала между отцом и рабами и обнаженной рукою остановила отцовскую шпагу.
— Отец, вам не следует разлучать девушку с матерью. — В ее словах было больше нежности, чем дерзости.
— Ее мать нам не нужна. — Его голос оставался суровым, но, обращаясь к дочери, командор явно смягчился. — А теперь уйди с дороги. Я научу эту девчонку слушаться ее нового хозяина.
— Пожалуйста, отец, сжальтесь над несчастной девушкой, которая еще моложе меня.
Девушка дрожала, лежа не земле и не смея пошевелиться.
— Прошу вас, отец… Зачем нам новые рабы? У нас есть дуэнья Люпэ.
— Дуэнью Люпэ придется продать, чтобы купить эту, — признался командор.
Дуэнья Люпэ вскрикнула от ужаса, когда торговец рабами схватил ее за локоть.
— Нет, отец! Пожалуйста, умоляю вас. Я люблю Люпэ, как родную мать.
— Но она твоя рабыня. Она всегда была лишь рабыней, и таковою останется. Однако сейчас она слишком стара и не внушает доверия. Нам нужна рабыня помоложе.
Он бросил на дуэнью многозначительный взгляд, острый, как укол кинжала. Возможно, он считал ее виноватой в том, что на ранчо было совершено нападение.