Долгая дорога к логу
Он стоял в недоумении и замешательстве возле пустого вездехода и не знал, что делать. Какие-то смутные чувства переполняли его, а он не мог разобраться в них, не мог понять, что же такое стронулось где-то в глубине души. Ему казалось, что это должно быть связано как-то с отцом, с его мечтами о родине и возвращении, его попытками найти в лесу хоть какие-то следы этой самой родины, хоть какие-то знаки... И вот теперь... А что же теперь? Кандид не знал - что. Он чувствовал волнение, но не понимал его причину. Словно бы он неожиданно приблизился к чему-то важному, очень важному и теперь не знал, что с этим делать. И от этого ему стало неуютно и нехорошо. Ему захотелось изгнать из сердца неясную тревогу. Он вдруг вспомнил о своем племени, о своей семье, о том, что надо торопиться на стоянку,- все эти вещи никак не вязались со стоящим перед ним вездеходом. Он был совсем из другой жизни, этот покинутый вездеход, и тогда Кандид попятился от него. Он попятился сначала медленно, затем все быстрей и быстрей, потом развернулся и зашагал к озеру, не оборачиваясь.
Когда он огибал заводь, то внезапно вышел на дорогу. Дорога оказалась бетонной, вся в трещинах, поросших травой и цветами.
Сразу было видно, что она заброшена. Кандид, не останавливаясь, проскочил каменную полосу, чтобы не дать странным чувствам вновь усилиться, и снова углубился в тростник, примыкающий к воде.
Плыть пришлось еще дольше, чем в первый раз, - озеро в этой части было шире. Но вода тут оказалась уже другая: чистая и прозрачная, не было цепких водорослей, сковывающих движения, не было ныряющих кувшинок, только водяные пауки иногда пробегали рядом, да смачные, урчащие пузыри с сидящими внутри донными мухами поднимались с глубины навстречу и вспенивали воду перед самым лицом.
Берег, как он и думал, оказался болотистым, сильно заросшим осокой, и Кандиду пришлось долго искать сухое место, где он упал, чтобы перевести дух. Он лежал на спине, раскинув руки и закрыв глаза. Сердце постепенно утихомиривало свои удары, давно проснувшиеся болотные обитатели наперебой гудели, орали, свистели рядом, а ему не хотелось вставать. Только сейчас он почувствовал в полной мере, как высосала из него силы эта ночь. Он позволил себе немного расслабиться и полежать с закрытыми глазами.
Заплыв через озеро навеял у него воспоминание из времен самого начала Освобождения. Он вспомнил одно знаменательное сражение; они дрались тогда за озеро, называвшееся Камышовым. То озеро, как и Безымянное, было очень вытянутым и узким, и им приходилось пересекать его на плотах вдоль, потому что вести атаки с берегов было трудно: берега оказались сильно заболоченными. Они тогда еще многого не умели, безлицые еще не давали им Дьявольскую Труху, не научили их ночным методам ведения боев, и приходилось рассчитывать только на свои силы. Кажется, тогда, да, именно тогда, на Камышовом озере впервые обнаружилось, что мертвяки слабеют, что они уже не обладают той силой и проворством, присущими им ранее. Племена удачно объединились тогда: к их племени примкнули и племя Губастика, и племя Шатуна. И это была первая серьезная победа над подругами. Здесь, на этих землях, в этой части леса. А в других землях были свои первые победы и свои камышовые озера, но как ни странно, примерно в одно время. Об этом свидетельствовали и молва, и крылатковая связь, и безлицые, которые, как известно, знали многое, если не все. После захвата Камышового озера Шатун подался на юг и геройствовал там - о его подвигах долго ходила молва. Жаль, не дожил он до конца Освобождения, рассказывали, что загнали подруги все его племя в болота и утопили, даже животных напускать не стали. Да, это было время сражений с переменным успехом, и до полного Освобождения было еще ой как далеко. Но, кажется, именно тогда, на Камышовом озере, когда они весь вечер залечивали раны, таскали трупы и подсчитывали потери, они стали понимать, что оно - неизбежно.
Кандид открыл глаза и сел. Пора было идти. Солнце стояло высоко, и дело близилось к полудню. Сколько он еще провозится на этих болотцах, пока выберется к перелеску? Болотца маленькие, но их впереди целая россыпь. По крайней мере, так было раньше, в те времена, когда Кандиду довелось здесь однажды побывать. Может, сейчас здесь уже не скромные болотца, а непроходимая трясина или еще что похуже. В любом случае, выбора у него не оставалось.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
К стоянке он вышел уже во второй половине дня.
Стоянка напоминала потревоженную жучиную колонию и доживала свои последние часы. Около половины хижин было уже разобрано, тут и там торчали голые шесты, лежали груды шкур, мешки, штабели горшков и прочая утварь. Гомонили женщины, галдели детишки, сновали хмурые мужики, скручивались тюки, таскались запасы еды, распихивалось по мешкам все, что успели навялить и насушить,- в общем, царила обычная суета, присущая сворачиванию стоянки.
У поваленного дерева находились только двое: Криворот и Сухой. Появление Кандида вызвало у обоих некоторое удивление. Кандид устало стащил мешок со спины и бросил его под ноги.
- А ты живой, оказывается. Умник! - воскликнул Криворот.Опять Косой все напутал, почему это Косой все время путает? Сам, говорит, видел, как Умника двуроги рвали! А я ему говорю, как же это ты видел, когда они с Лохмачом на том берегу озера были, напутал ты, Косой, говорю... А он все одно талдычит. А Сухой сказал: двуроги и на вашу сторону пробрались... Живой, значит, Умник. Это хорошо, что ты живой.
- Успел-таки,- вздохнул Сухой.- А я вот думал, что не успею... Они как на склон повылазили, я сразу подумал: все, конец. Потом уже понял, что мотать надо со всех ног. Ворчуну кричу, бежать, мол, надо! А он не успел, Ворчун-то, убили его эти серые... Я думал, и меня убьют. Еле до озера добежал, сил не осталось, как переплыл - не пойму...
- А Рябой? - спросил Кандид.- Не уцелел? Сколько людей осталось-то?
- Да не густо нас осталось,- проговорил Криворот.- Меньше половины от всего отряда и осталось, и то каким-то чудом... Если б не болота, они бы нас всех прикончили, ясно дело. Видать, не могут они по болотам-то ползать, а по суше уж больно здорово бегают, не убежишь от них по суше-то. А все не верили, будто двуроги существуют. Я всегда говорил: опасно тут оставаться, с Твердых земель нам гибель идет, а многие не верили! Рябой вот тоже не верил, теперь на дне Трещины лежит, червяков кормит.
- Кто теперь вожак? - сказал Кандид.- Ты, Криворот?
- Я,- сказал Криворот.- Так порешили.
- А куда уходим?
- К Чертовым скалам пойдем. Через Паучий перелесок, потом там поле будет. Но до поля сегодня не доберемся, это ясно дело. Паучий перелесок длинный, в нем ночевать придется. Там спокойно должно быть - переночуем. Хватит здесь сидеть и выжидать, пока нас кто-нибудь еще не перебьет, итак уже дождались на свою голову. Одни бабы да дети в племени остались. У Одноухого так вообще все племя, почитай, сгинуло. Ну, может, несколько человек в лес ушло, не больше... Эхе-хе...
Криворот замолчал, скривившись от боли, и пощупал левую руку, которая висела плетью и вся была в кровавых повязках.
- Болит рука-то,- посетовал он.- Все болит и болит... Даже пальцы не шевелятся, вот ведь напасть. Вот ты мне скажи, Умник,- обратился он вдруг к Кандиду.- Скажи, почему так случилось? Я вот никак понять не могу, и Сухой тоже не может понять... И безлицые не предупредили про двурогов... Что такое, Умник? Как думаешь? Может, видел ты чего с горы... Откуда эти чудовища на нашу голову свалились, кто их послал? Только я про подруг не верю, Умник, что бы там Косой ни болтал. Этот Косой всегда болтает всякую ерунду, навыдумывает и болтает потом.
- Ничего особенного я не видел,- сказал Кандид.- Вышли эти твари из леса и погнали всех к Трещине. Кого гнали, кого на ходу... А что Косой-то говорит? - спросил он.
- Про подруг все говорит,- проворчал Криворот.- Засело у него в башке про этих подруг - топором не вышибешь! Только уж сомнительно это, ясно дело, что сомнительно. He-похоже это на подруг. Да и потом, какие еще, к чертям, подруги! Сколько времени-то прошло, нет никаких подруг уже давным-давно, это всякий скажет. Откуда это они теперь возьмутся?