Автостопщик

На улице уже вечерело, но было светло и жарко. Он стоял, одетый в белые шортики и майку с наклеенным рисунком из мультфильма «Ну, погоди!», посматривая назад, будто бы побаивался, что кто-либо из взрослых его заметит, или...
Глаза никогда не врут, если, конечно, человек умеет по ним читать.
Тогда во взгляде Мишеньки читалось колебание. Он боялся не того, что его кто-то увидит, он страшился того, что ждало его за этой синей дверью.
И вот его ручонка потянулась к дверной ручке, чтобы открыть преграду, его сердечко учащённо забилось, но Мишенька не решался открыть дверь. И с мыслью, что он, всё-таки должен это сделать, он поднял дверную ручку и слегка приоткрыл скрипучую дверь, при этом его дыхание участилось.
Он увидел (его глаза бегали) крыльцо из шести широких цементных ступенек, дверь в квартиру цвета экскрементов, длинное, давно некрашеное, с облупившейся белой краской окно, стёкла которого не мыли, наверно, ещё со времён октябрьской революции.
Он толкнул дверь, она распахнулась настежь, скрипа больше не было. Отпустил ручку, посмотрел дальше, направо. Там никого нет, лишь валялись синие пластмассовые стулья «с травмами» и наскоро сколоченный стол у ветхого заброшенного сарая, окно которого было заколочено, а дверь распахнута внутрь, в притаившуюся темноту.
Он боязливо переступил порог и жадно посмотрел на висящий по всему дворику большими гроздьями в трёх метрах от земли красный виноград.
Мишенька давно знал о нём, и знал также, что его никогда не собирают. Виноград каждый год оставался висеть, засыхая, пропадая, и доставался лишь птицам, сюда залетавшим, да насекомым. Ребята постарше рассказывали, как они тайком входили во двор и срывали сочный виноград, давя ногами землю, усыпанную упавшими виноградинками.
Ему хотелось сорвать хотя бы одну гроздь винограда, попробовать и похвастаться потом перед друзьями (он предпочитал водиться со старшими), что он смог, не побоявшись быть пойманным, добыть виноград, доказать им свою храбрость, подняться в их глазах, тем самым заработав у них уважение, не говоря уж о сверстниках и малышне, которых только один вид синий двери приводил в ужас. Но его целью было ещё и другое. По сравнению с добытым виноградом это то же самое, что помочиться с девятиэтажки или сесть на корточках на парапет и голый зад, показав страху перед высотой, чтобы испражниться.
Мишенька поднимает несколько крупных виноградин, сдувая с них невидимую пыль, стирая своими маленькими пальчиками сор, и закидывает по одной в рот, наслаждаясь сочностью.
Несмотря на удовольствие, получаемое от сладкого вкусного винограда, его «кусал» страх. Он неспешно жевал, растягивая удовольствие, озирался, сердечко билось: тук тук-тук, а ангельские глаза, мечущиеся туда-сюда предательски выдавали его испуг.
Зачем же он сюда пришёл?
Мишенька смотрел на окно, смотрел, не следит ли за ним Она. И тут до него дошло, что он поздно и неосторожно обратил внимание на возможную ведущуюся слежку. Надо было сразу, а он забыл, хотя пробегал глазами, но в те мгновения его развивающийся мозг затуманился назойливыми бесперебойными и пугающими мыслями.
В доме за окном на кухне никого не было.
Он услышал шаги – приближающиеся. «Неужели это она? – промелькнуло у него в голове мысль. – Она же...»
Где ему было спрятаться, если кто-то шёл именно сюда? Ведь там не было места, где можно было затаиться, только если в том тёмном сарае. Но успеет ли он туда добежать и не попасться на глаза идущему?
Мишенька хотел отказаться от этой идеи, но выхода не было, так или эдак его всё равно могли увидеть. Лучше рискнуть, принял он решение, хотя и здесь во дворе оставался маленький шанс остаться незамеченным, если он прилипнет к заросшему ежевикой забору и человек не будет заходить во двор...
Шаги прекратились, и он услышал громкий неприятный звук.
Он метнулся, поймав взглядом не вовремя надумавшегося заглянуть к Ней человека. Это была тётя Люба, ближайшая соседка той, у кого сейчас он находился во дворе. Тётя Люба его не видела, потому что стояла нагнувшись вперёд, уперевшись руками в колени и блевала в арычек, что был проложен у корней тыквы.
Тёте Любе было около тридцати, но из-за частых попоек она казалась пятидесятилетней. Её когда-то симпатичное лицо стало испорченным, помятым, тело пополнело, а руки и ноги местами обзавелись какими-то болячками, на которые люди смотрели с брезгливостью, как и сам Мишенька. Но как женщина она была хорошей, доброй, отзывчивой, гостеприимной и выручающей тех, кто нуждался в мелочах, а если у неё не оказывалось нужного, она каким-то образом это доставала.
Из всех соседей только тётя Люба общалась и помогала той, у которой Мишенька сейчас находился во дворе, и она же чаще всех бывала в гостях у старой женщины, распивая жидкости, которые по мнению Мишеньки отвратительно пахли и на вкус были такой гадостью (он как-то попробовал водку, когда находился в гостях у тёти Любы, пока она куда-то отлучилась), и так не понял, зачем взрослые люди это пьют?
Он заскочил в сарай, спрятался за холодной стеной. Боязнь быть замеченным мгновенно сменилась на боязнь перед мраком (он ужасно страшился темноты).
Он, тут же опомнившись, замер и зажмурил глаза, старался не дышать, прислушивался.
Сначала услышал тёти Любино любимое и широко распространённое матерное слово, затем плачуще скрипнули несмазанные петли, и раздался слабый стук опустившегося железного рукава дверной ручки.
«Значит, она просто закрыла дверь, – подумал Мишенька. – А я-то боялся... Какой же я трус».
Он ждал ещё несколько минут, чтобы уж точно убедиться, что тётя Люба не передумает и, не открывая глаз, начал боком, медленно направляться к выходу, при этом руками Мишенька периодически дотрагивается до глиняной стены с торчащими почти отовсюду обрезками соломы.
В этом сарае из всех ребят он второй в нём побывал. Первым смельчаком был тринадцатилетний Юра, самый старший из них.
Мишенька боится, но ему надо увидеть, что же находится в этом тёмном сарае, так как даже если он расскажет о своём пребывании в нём – многие ему не поверят, особенно Юра. Придётся доказывать описывать увиденное.
Он неохотно приоткрывает глаза, уже зная, что там может быть и заранее боясь наткнуться взглядом на что-то поужаснее того, о чём рассказывал Юра.
В начале его зрение, ещё непривыкшее к мраку, благодаря пробившемуся сюда через дверь свету охватывает перед собой большую гору пустых бутылок из-под водки, дальше ещё две непонятные кучки.
Его глаза постепенно привыкают к темноте и уже раньше неразличимые насыпи обретают ясные очертания. Там громоздились сотни, если не тысячи пустых флаконов из-под дешёвых одеколонов и скопище костей...костей животных. Чьих точно он не понимал, пока не увидел черепа... они когда-то принадлежали собакам и лишь один самый большой – корове.
Эта картина ему была противна, но, к его удивлению, страх перед темнотой отступил, освободил его из своих объятий, уступил подползающему интересу: «Откуда тут кости и почему они здесь хранятся? Что произошло с этими животными?»
И тут он осознаёт, что из угла кто-то пристально смотрит на него. Поначалу он не заметил эти две горящие янтарно-жёлтые точки, перерезанные пополам вертикальной угольной полоской.
Чьи это зловещие глаза, наблюдают за ним, не моргая?
Кто там притаился в углу? И что оно там делает? Это точно не человек. У людей не бывают таких глаз. И кому взбредёт в голову сидеть в сарае?
Когда их взгляды встретились ещё раз, у Мишеньки сердце забилось, как отбойный молоток, тело охватила нервная дрожь; страх переполнял его, будто бы и не уходил на время, давая ему слегка расслабиться. На этот раз он мальчишку «не кусал», а «грыз».
Ему надо бежать из этого страшного места, но он, словно завороженный, продолжает стоять и смотреть в эти лютые нечеловеческие глаза.
Сейчас ему бы крикнуть во всю мощь, на которую он способен, и уносить ноги, а Мишенька молча стоит, и не отводит взгляда от гипнотизирующих хладнокровных глаз.