Владычный полк

Послом пониже рангом был «посланник» – им назначались дьяки или старшие подьячие. И уже совсем простым был гонец – из младших подьячих или толмачей. Он только передавал в руки чужого государя отправленную грамоту.
Приказ возглавлял дьяк, имевший годовое жалованье 200–250 рублей. В приказе было три повытья – своего рода отделы. Два из них ведали сношениями с Европой, один – с Азией. Их возглавляли старшие подьячие с доходом до пятидесяти рублей в год. Простой подьячий, в зависимости от службы, имел от 5 до 50 рублей годового дохода. Имелись многочисленные писцы, толмачи с разных языков и золотописцы, расписывавшие грамоты золотом и красками.
Сафон рассказал Андрею о Посольском приказе. Немного сбивчиво, но Андрей суть понял, и в его голове сразу созрел план. Ведь он кучу языков знает, даже сам не представляет сколько.
– Хочу толмачом устроиться в Посольский приказ, – заявил он. Ведь тогда у него прямой доступ к переписи будет. Второго такого шанса уже не представится.
– Ты же немец! – изумился Сафон. От удивления он даже отставил в сторону кружку с пивом. – То есть – как есть чужеземец. Не можно!
– А кто знает, что я немец? Русским представлюсь.
– Толмач с немецкого уже есть, – парировал Сафон.
– Так я еще шесть языков знаю, – не отставал Андрей.
– А борода? – привел последний аргумент Сафон.
– Ты поговори, с кем положено, кто толмачами заведует. Дело, я полагаю, не быстрое. Я к тому времени бороду отращу, в одежды подобающие оденусь.
– Я ведь крест на верность государю целовал.
– Разве это измена – человечка знакомого на государеву службу устроить? Ты сколько жалованья получаешь?
– Один рубль. – Сафон помолчал и добавил: – В год.
– Ну вот. А я тебе золотой талер дам. На эти деньжищи ты можешь село купить или лавку с товаром, купцом стать.
Сафон колебался – Андрей по глазам видел. Тогда он привел последний довод:
– Ты поговори. Может, еще не возьмут меня, и у тебя совесть чиста будет.
– Поговорить можно, – вздохнул с облегчением писарь. – Ты только про бороду не забудь.
После расставания Андрей пошел домой. По случаю позднего времени в лавке не было никого – ни покупателей, ни Василисы. Андрей объяснил Егору ситуацию – отращивать бороду и одновременно быть на людях невозможно.
– Ты, Андрей, когда в город входить будешь, лицо тряпицей замотай. Кто поинтересуется, говори, что зубы заболели, щеку раздуло – у моего деда так было. Щеку разнесло – ужас! Даже глаз заплыл. Он и к бабке ходил – заговаривать. Так еще и яйцо горячее к щеке прикладывал.
– Попробовать можно. А завтра на торг пойдешь, только не сюда – в Немецкую слободу. Одежду – зипун, рубаху и штаны купить надо, в какой московиты ходят. И про сапоги не забудь. Я должен выглядеть как местный.
– У них говор немного не такой, акают.
– Знаю.
– Имя и фамилию надо подобрать, дом. А вдруг проверят?
Фамилию и имя Андрей решил оставить свои – Андрей Кижеватов. Звучит нормально. А сказаться рязанским офеней – пусть проверяют. В таком случае даже московского акцента изображать не надо.
Короче, весь вечер он придумывал себе «легенду». Решил не мудрить, если спросят – рассказать о своей переяславльской жизни. Хоть и век прошел, и изменилось многое. Но всех мелочей продумать нельзя. Хотя он и сомневался, что будут интересоваться подробностями.
Егор принес одежду, а Андрей сказал, что дом искать не надо.
– Ох, Андрей, в самое логово забираешься. Как бы голову не сложить.
– Бог не выдаст, свинья не съест, – отшутился Андрей. – А у меня о другом голова болит. Представь: меня возьмут на службу. В лавке бывать днем я уже не смогу, на встречи с полезными людьми прийти будет нельзя. Я ведь для них немцем был, и вдруг – борода и одежда. Не поверят больше.
– Да, сложно с этим. Некоторые связи, откуда ценные сведения не поступают, оборвать можно. А как быть с тем же Замойским?
После удачной сделки с сукном Андрей с Замойским больше не встречался. То ли боярин не захотел больше сотрудничать, то ли сведений серьезных не было. Конечно, то, во что ввязывался Андрей, не чем иным, как авантюрой, причем опасной, назвать было нельзя.
Через две недели, как и уговаривались, Андрей встретился с Сафоном. Оделся он в одежды русские, бородка к тому времени курчавилась. А что короткая, так может – оправлял. Это не возбранялось у московских щеголей, не крестьянин от сохи, чай.
Андрей снял комнату, как и прежде, сделал заказ.
Сафон открыл дверь и, не узнав Андрея, сделал шаг назад.
Андрей окликнул его:
– Сафон, ты чего? Заходи!
Узнав голос Андрея, Сафон вошел и не смог скрыть своего удивления:
– Ну, скоморох! Ну, лицедей! Да тебя не узнать!
– На том стоим, – скромно ответил Андрей. – Поговорил?
– Обещал ведь! Поговорил со старшим подьячим у толмачей. Он бает – тебя увидеть надо, испытание учинить – так ли хорошо ты языки знаешь?
– Где и когда? Да ты садись, ешь, пей.
Сафон не заставил себя уговаривать. Он уселся, сам налил себе пива, отхлебнул.
– Ты Посольскую избу знаешь?
– А то!
Вход на территорию Кремля был свободным, только на лошадях туда въезжать не дозволялось. Один человек имел на это право – сам царь.
В Кремле Андрей бывал – и в это время, и в будущем, разглядывая Царь-пушку, которая не стреляла никогда, и Царь-колокол, который не звонил.
– Приходи завтра, лучше пополудни. С утра суета всегда.
– Вот и договорились. – Андрей положил на стол серебряный рубль.
Толмача, который к тому же знал несколько языков, найти непросто. Но и без Сафона, без разговора с ним, Андрей не узнал бы про освободившееся место.
Вечер они провели за разговорами. Сафон подсказывал, что можно говорить, а что нельзя. Расстались едва ли не по-братски.
Уже с утра Андрей стал волноваться. Вроде ничего страшного, если не возьмут, будет продолжать купечествовать – жил же до этого. Но возможностей на службе государевой было больше – для Великого Новгорода, для народа. Ведь чем больше узнавал и видел Андрей деяния кромешников, тем больше он их ненавидел, а вместе с ними – и породившего их царя Иоанна. Да и чего ждать от человека, в крови которого смешались гены темника Мамая и князя Дмитрия Донского? Не зря ведь в народе говорят, что в момент рождения Иоанна случилась буря страшная, предвещая будущие несчастья.
Немного за полдень он вышел из дома. Никаких саней, надо изображать из себя человека бедного. А спросят, откуда языки знает, – так плавал с купцами в разные страны, научился. Только какие языки назвать? Поскольку Новгород и Андрея интересовал, в основном, Запад, он решил сказать о немецком, английском, шведском и французском. Правда, Сафону-то он ляпнул про шесть языков. Если он подьячему про то проговорился, можно назвать татарский и фарси. С этими ханствами или странами отношения были переменчивы: то война, то замирения – вплоть до совместных союзнических действий.
Андрей подошел к Посольскому приказу и увидел, что на входе стоит стрелец.
– Не велено!
– Я к писарю Сафону.
– Стой здесь, позову.
Стрелец привел Сафона. Он старался выглядеть вальяжно – ну прямо дьяк.
– Пропусти, он к подьячему.
Сафон провел его к старшему по толмачам.
– Ага, говорил о тебе Сафон. Ты ступай, мы уж тут сами, – выпроводил тот писаря. – Как звать-то?
– Андрей.
– Какие языки знаешь?
Андрей перечислил.
– Надо же? – удивился подьячий. – Сейчас испытаем.
Для начала он заговорил с Андреем по-немецки. Андрей с ходу перевел. Подьячий залопотал по-английски – Андрей и тут не оплошал.
– А латынь или греческий разумеешь?
Не дожидаясь, когда с ним заговорят, Андрей сам заговорил на латинском.
– Ты гляди-ка, не врешь. И толмачишь чисто. Где научился?
– С купцами в заморские страны ходил, вот и научился.
– Да сколько же тебе лет?
– Уже двадцать семь.
Подьячий захохотал.
– Двадцать семь! Вьюнош совсем! У нас в толмачах мужи в возрасте. Приходи завтра, крест целовать будешь. Ты православный ли?