Самоход. «Прощай, Родина!»

И так уж случилось, что эти два взвода диверсантов вышли к деревне, где занимали оборону ополченцы и две самоходки ЗИС-30.
Увидев небольшую колонну бойцов, командир ополчения обрадовался: все-таки кадровые бойцы, поддержат и помогут добровольцам, по своей сути – людям сугубо гражданским.
Ни комбат ополченцев, ни комбат пушкарей документов у подошедших не спросили. Да и проверив, они бы не заподозрили ничего, поскольку сфабрикованы те были качественно. Единственное, что могло их насторожить, – это скрепки на документах, у немецких подделок они были выполнены из «нержавейки». Но таких тонкостей комбаты не знали.
Командир диверсантов, одетый в форму лейтенанта, обошел позиции. Опытным взглядом он тут же определил, что окопы неполного профиля, а пулеметов нет вовсе. Немец удивился про себя – неужели эти гражданские всерьез надеются хотя бы на час задержать продвижение доблестной немецкой армии?
Вид самоходок лейтенанта насмешил. Он видел немецкие самоходки – приземистые, с бронированными рубками, защищающими экипаж. И этим русские хотят бить немецкие танки? Суррогат какой-то! Однако он и грузовик со снарядными ящиками, замаскированный ветками, увидел.
Как только поблизости не оказалось русских, он сказал командиру подрывников:
– Надеюсь, сержант, ты видел, где у них грузовик с боеприпасами. Твоя задача – уничтожить его. Немного времени у тебя есть. Наши скоро начнут атаку, в суматохе и подберешься. Впрочем, не мне тебя учить.
– Так точно, товарищ лейтенант!
Все разговоры диверсанты вели только на русском языке. Русские подозрительны, и если случайно услышат немецкую речь, у диверсантов будут проблемы.
Командир диверсантов решил при первом же удобном случае расстрелять ополченцев и артиллеристов. Русских было больше, но у немцев автоматы, эффективные в ближнем бою, а главное – подготовка солидная, каждый диверсант даже без автомата одним ножом убьет не одного русского.
Немцы заняли две пустующие избы.
Ни ополченцы, ни пушкари не подозревали, какая над ними нависла угроза. Они полагали, что враг еще далеко, а он оказался рядом, хуже того – за спинами, и выжидал удобный момент.
Виктор в свое время много читал, да и фильмы видел о работе НКВД. Поскольку к этим органам он питал нелюбовь, за вновь прибывшими бойцами приглядывал. Если они воевать пришли, поддержать ополчение, то почему не роют окопы или траншею, а отсиживаются в избах? Ведь при танковой атаке избы обстреляют в первую очередь. Похоже, воевать они не собираются. Но тогда резонный вопрос – зачем они здесь? Предположим, заподозрили кого-то в измене. Так явились бы 2–3 человека, забрали предателя и убрались бы с ним в тыл.
О своих пока еще неясных подозрениях Виктор переговорил наедине с комбатом. Тот сначала отмахнуться хотел, а потом задумался. И правда, зачем здесь люди из НКВД? Заградотряду тут не место. У каждого воинского подразделения есть свои задачи: связисты тянут связь, пехотинцы держат оборону в траншеях, артиллеристы стреляют из пушек – а эти? Комбат припомнил презрительный взгляд пришлого лейтенанта, когда тот смотрел на самоходку. Понятно – неказиста. Но было во взгляде еще какое-то скрытое превосходство – словами это не объяснить.
– Ты кому-нибудь о своих подозрениях говорил?
– Никак нет.
– И впредь молчи. А пока боев нет, последи за ними – только не очень наглядно… Да ты парень смышленый, сообразишь.
Виктор ушел, а комбат размышлять стал. Раньше он не задавался вопросом, зачем здесь два взвода НКВД. У каждого военного свой приказ, и знать его другим не положено. Но кто они? Беглые лагерники? Однако этот вариант он сразу отмел – где им взять столько обмундирования и оружия? О существовании же разведывательно-диверсионного полка «Бранденбург-800» комбат не подозревал.
Виктор же стал приглядывать за чужими бойцами – что делают, как себя ведут. О том, что перед ним не наши, не советские, он не то что не думал – в страшном сне предположить не мог. Полагал, что пришлые какое-то особое задание имеют, но в чем оно? Провокацию массовую ополченцам учинить и тут же арестовать, слепить дело? На большее его фантазии не хватало. Хотя – бред.
Он заметил, что вновь прибывшие держатся кучно, разговоров ни с кем не ведут. Тоже объяснимо, в своем взводе все знакомы.
Один из прибывших бойцов бросил окурок, Виктор проходил мимо, случайно посмотрел. А окурок-то от сигареты! Виктор застыл на месте, а боец ушел спокойно.
Наши солдаты если и курили, то крутили самокрутки. Когда боев не было, старшина батареи раздавал курящим табак в пачках – особенно ценилась моршанская махорка. Командиры получали папиросы – «Беломор», «Звездочка», еще какие-то. Но сигарет ни у командиров, ни тем более у бойцов Виктор не видел.
Выждав, пока боец доберется до деревни, он подошел к кустам. Окурочек-то – вот он… Подобрал, не погнушался. Едва видимая надпись – обгорелая, боец выкурил сигарету почти до конца. Виктор понюхал окурок: запах был не наш, какой-то химический, и он еще больше укрепился в своих подозрениях.
По лесу прошел стороной и сразу направился к комбату. Про окурок доложил, предъявил даже.
– Что ты к ним прицепился? Ну не любишь ты НКВД – так кто их любит? А сигареты трофейные…
– Чтобы трофеям откуда-нибудь взяться, надо в окопах сидеть. А сами-то вы, товарищ старший лейтенант, давно в окопах бойцов НКВД видели?
– Только в заградотрядах, один раз. Задал ты мне задачу, Стрелков. И с нашими связи нет, иначе я бы сейчас выяснил.
Комбат явно не хотел брать на себя ответственность за дальнейшее нежелательное развитие событий.
– Свободен, Стрелков!
– Есть.
Виктор вернулся к орудию. Но на душе у него было неспокойно, скребло как-то. Он проверил снаряды в ящиках – одни бронебойные и ящик осколочно-фугасных. Не поленился, сходил к грузовику и принес ящик с картечными выстрелами. Зачем – и сам объяснить не мог.
Близился вечер. Бойцы батареи перекусили сухим пайком – сухарями и консервами.
Командир орудия распределил, кто в карауле стоять будет – смена Виктора выпала с двенадцати ночи.
Спалось ему плохо.
В полночь его разбудил заряжающий:
– Освободи теплое местечко, тебе в караул.
Виктор поднялся с лежанки.
У орудия было прохладно. Он проверил личное оружие – наган.
Постепенно глаза привыкли к темноте. Показалось ему или нет, но вроде тени мелькали около изб, где расположились пришлые бойцы.
Виктор забрался на тягач и принялся крутить штурвал горизонтальной наводки. Черт, не хватает сектора обстрела! Да и понадобится ли ему стрелять?
Стрельба вспыхнула неожиданно. В стороне, где была траншея и находились окопы ополченцев, сразу забили десятки автоматов. Треск выстрелов просто оглушал, были видны десятки вспышек на стволах.
– Суки! Да это же пришлые! – дошло сразу.
Виктор загнал в казенник снаряд с картечью и припал к прицелу. Темно, в оптику видны только вспышки – по ним и выстрелил. Если он ошибался, и бойцы НКВД настоящие, его расстреляют. Но он уже не останавливался. Снаряд в ствол, доворот пушки по огонькам – выстрел!
Он успел выстрелить четыре раза, израсходовав ящик картечных снарядов, когда рядом возник командир орудия:
– Ты что вытворяешь? Куда стреляешь? Немцы?
– Немцы… Волки в овечьей шкуре!
Автоматная стрельба стихла, слышались только отдаленные выстрелы. Кто, в кого? Не понять.
Прибежал комбат.
– Что случилось?
– К ополченцам автоматчики подобрались, я стрелял картечью.
– Ой!.. – дальше следовали сплошные непечатные выражения.
Комбат схватился за голову. За неправильные действия подчиненных всегда отвечал командир, и комбат уже сейчас чувствовал себя подсудимым. И штрафбат – это самое легкое, на что он мог рассчитывать.
Он стащил Виктора с тягача за ногу.
– Ну смотри! Если по своим стрелял, своей рукой шлепну, без трибунала обойдусь!
Внезапно раздался топот ног, и к пушкарям подбежал запыхавшийся политрук ополченцев: