Литературные портреты, заметки, воспоминания
А может быть, я заблуждаюсь и метафоричность - это единственное, что есть ценного в литературе?
Нужен ли нам редактор? Я думаю, что глубоко ошибаются все те, кто по наивности думает, что писателю редактор не нужен. У лучших наших писателей были редакторы. Редактировались Толстой, Гоголь, Пушкин, Чехов... Словом все. Вопрос в том: какой нужен редактор? На это имеется исчерпывающий ответ: редактор нужен хороший. А хороший редактор - это значит человек тонкий, образованный, любящий литературу и литераторов, человек большого литературного вкуса, а главное - такта. У хорошего редактора должен быть дифференцированный подход к писателю. Хороший редактор должен уметь войти в сферу интересов своего писателя, должен ощутить, полюбить и познать всю если так позволено будет выразиться - творческую его аппаратуру. Должен перевоплотиться. И только тогда, пользуясь преимуществом свежего глаза и "боковой" точки зрения, приложить руку к чужому слову, ставшему вдруг родным...
Это громадные требования. Но у нас уже есть несколько редакторов, удовлетворяющих этим требованиям, и надо добиться, чтобы все редакторы были таковы. Ибо нет ничего страшнее, чем редактор равнодушный. Это дело не шуточное.
1933-1938
АЛЬБЕР МАРКЕ
Весь октябрь стояла ангельская погода: солнечная, сонная, мягкая. Лайковые перчатки листьев валялись под каштанами на бульварах. Мелкий дождик начался неожиданно в девятом часу утра. Он окутал Париж теплым, пепельным облаком. Париж стал еще прекрасней.
В одиннадцать часов мы отыскали новую квартиру Марке. Знаменитый пейзажист остался верен себе. Как и следовало ожидать, это был район Нового моста.
Над Сеной, за грубыми баржами, в синеватом, как бы мыльном, воздухе, слабо виднелись два куба Нотр-Дам.
Он вышел к нам, маленький, очень аккуратный, в сером элегантном костюме, с серой жемчужиной в скромном галстуке, и сдержанным движением короткой ручки пригласил войти в комнаты.
С макинтошами и шляпами в руках мы последовали за Марке в гостиную.
- Вот все, что я могу предложить вашему вниманию, - сказал он, показывая на свои работы, расставленные всюду, где только можно было их поставить, - на подоконниках, стульях, диванах, сервантах.
Вся новая квартира представляла собой наскоро сымпровизированную выставку замечательных пейзажей. Количество их свидетельствовало о громадной работоспособности мастера; качество - о гениальности.
В московском музее новой западной живописи есть несколько отличных работ Марко. Я давно восхищался его тончайшим мастерством, в котором совершенное чувство природы непостижимым образом соединялось с грубоватым лаконизмом настоящего реалиста большого стиля.
Друг Матисса, современник Пикассо и Дерена, звезда первой величины в блестящей плеяде французских живописцев конца XIX и начала XX века, Альбер Марке сохранил, как никто, свою творческую индивидуальность. Время и мода не повлияли на развитие его громадного таланта. Между ним и миром не было других посредников, кроме его исключительного глаза и нежного сердца несколько старомодного лирического поэта. Но это было сердце настоящего поэта, который видит и любит мир по-своему.
Я рассматривал его работы, удивляясь и восхищаясь точности его кисти и скупости красок.
Ведь это он научил художников передавать воду белилами. Ведь это он с необычайной смелостью ввел употребление натурального черного цвета в то время, когда Париж, а за ним и весь мир сходил с ума от изощренной техники импрессионистов, разлагавших основной цвет на тысячи составных частей. Ведь это он наглядно показал, что цвет - это эпитет, который может с предельной, лапидарной, почти научной точностью определить качество предмета - будь то чугунная ограда Сены, буксирный пароход или куст боярышника на сельской меже.
Дождь начался в девятом часу утра, а уже в одиннадцать на бархатном стуле в гостиной Марке стоял почти законченный этюд маслом - вид из окна на Новый мост в дожде: жемчужный воздух Парижа, клеенчатый блеск зонтиков, макинтошей, "лимузинов" и столбы блестящих отражений в накатанном асфальте моста.
И на полу - скромная палитра.
У Марке нет мастерской. Он работает в гостиной. Кресло - его мольберт. Париж - его модель. Он работает не покладая рук.
Его папки, его путевые альбомы - это неиссякаемые сокровищницы экзотических новелл.
Марокко, Египет, Судан...
Он показал нам свою квартиру. Она еще не отделана. В ванной проводят водопровод. Стены ванной выложены плитками замечательной керамики. Это копии почти всех путевых рисунков Марке в красках. Художник сам их сделал. Потом отдал плитки на завод обжечь. Теперь его ванная - это своеобразная картинная галерея.
Усатый водопроводчик в каскетке, копавшийся в углу над обмазанными суриком трубами, поднял на нас улыбающееся лицо и сказал с оттенком гордости:
- Хе! Вы видите? - Он показал на стены. - Теперь я могу не ходить на колониальную выставку. Я уже все видел. Мосье Марке нарисовал все.
Марке очень интересовался советской живописью. Особенно работами наших театральных художников. Он расспрашивал о новых постановках: из какого материала делаются у нас декорации и т.п.
- А вы, господин Марке, - сказал я, - не пробовали свои силы в театре?
- Нет.
- Но почему же?
Он скромно вздохнул, несколько смущенно потирая свои маленькие ручки.
- Но ведь меня никогда не приглашал Дягилев.
Увы, в Париже только один человек мог дать работу Марке в театре... Дягилев!
Я улыбнулся.
(Мейерхольд! Станиславский! Таиров! Вахтанговцы!)
- Вам надо приехать к нам, в Москву, мосье Марке.
- Я приеду.
Я посчитал это обычной, ни к чему не обязывающей любезностью.
Мы простились.
Из своего окна вижу Москва-реку, нежные флага яхт-клубов, Бабьегородскую плотину, гребцов, купальщиков, мост, жемчужно-синие контуры Парка культуры и отдыха с башней, парашютами и дирижаблем. Летит гидроплан. Белилами блестит вода. Бежит черный речной трамвай. И вдалеке туманная сетка Шаболовской радиостанции, похожая на Эйфелеву башню...
Весь этот живописный мир я вижу глазами любимого пейзажиста. Он приехал, Альбер Марке.
Привет!
1934
ТОПОР В ПОХЛЕБКЕ
Может быть, кто-нибудь забыл сказку о том, как солдат топор варил?
Напомним.
Пришел голодный солдат в избу к скупой бабе.
- Дай, хозяюшка, чего-нибудь поесть.
- Ничего, солдатик, нету.
- Ну что ж! На нет и суда нет. Придется топор варить.
Вот солдат стал варить топор. Варит час, варит два.
А баба прямо-таки с ума сходит от любопытства: как это солдат будет топор есть?
- Ну что, солдатик, сварился уже топор?
- Нет еще. Твердый. Вот если бы в него мало-мало пшена подсыпать, да картошечки штук восемь покрупнее положить, да маслица ложечку, да говядинки фунтика два, тогда живо поспеет.
Принесла баба солдату продуктов. Солдат их и сварил.
- Ну, хозяюшка, готово. Сварился. Смотри, сейчас буду есть топор.
Взял солдат ложку и стал за обе щеки уплетать.
Смолотил всю похлебку, облизал ложку, поклонился хозяйке в пояс.
- Спасибо, хозяюшка, накормила солдатика, теперь я пойду домой.
- А топор? - воскликнула баба, похолодев.
- А топор еще не доварился. Твердый. Я его как-нибудь на этих днях приду доваривать.
Такая же история произошла недавно с одним донбасским литератором Александром Фарбером, но только совершенно наоборот.
Взялся Александр Фарбер сварить повесть о замечательных людях Донбасса. Причем щедрая хозяйка - жизнь - не поскупилась на материал. Изотов, Стаханов, Дюканов, Концедалов - бери кого хочешь, ребята один в одного, для хорошей повести ничего не жалко! Лишь бы вкусно и сытно получилось.
Вот и стал Александр Фарбер варить свою похлебку под заглавием "Победители" ("Литературный Донбасс", 1933, № 10).