Советская морская новелла. Том 2

— Сюда, сюда огнетушители! Начинайте тушить с каюты прислуги! Там очаг. Рубите все дерево и выбрасывайте за борт. Да живее… — он снова хотел исчезнуть, но капитан окликнул его.
— Юрий Алексеевич, как поддается? Потушите?
— Пока плохо, Роман Николаевич. Какой-то новый состав. Растекается и все палит. Но потушить должны. Иду, иду, Петро! — крикнул он кому-то и снова пропал в дыму.
На передней палубе старпом и боцман командовали заводкой пластыря.
— Да не тащи ты его за один угол! Трави! Трави больше, — сердито кричал боцман молодому матросу, у которого заело один конец.
Не задавая работающим вопросов, Роман Николаевич спустился в трюм. Несколько человек разбирали ящики, работая по пояс в воде.
— Никак не подобраться, Роман Николаевич. Здорово идет. Хотя бы пластырь скорее завели. Можно было бы работать, — увидя капитана, сказал ему моторист Кольцов, откидывая в сторону какой-то тюк.
Капитан прислушался. Зловещий, характерный звук поступающей вовнутрь воды был явственно слышен.
Сергеев пролез между ящиками и тюками к борту и увидел развороченное железо с рваными зазубренными краями.
«Если удастся подвести пластырь, то заделаем», — подумал капитан, вылезая из трюма и оценивая положение.
Поднимаясь на мостик, Роман Николаевич взглянул на корму. Из надстройки вырвались языки пламени.
«Взрыв! Самое страшное это взрыв. Накалится палуба, переборки, и тогда…»
У борта покачивался английский корвет. Третий помощник пытался объясниться с офицером, который что-то кричал, размахивая руками.
— В чем дело, Геннадий Афиногенович?
— Поговорите с ним. Я что-то не улавливаю, чего он хочет, — смущенно проговорил третий помощник, уступая место капитану.
Сергеев перегнулся через окно крыла:
— Что вы хотите?
— Капитан? Черт возьми, где вы так долго пропадали? Адмирал приказал немедленно покинуть судно со всем экипажем. Я вас подброшу на крейсер. Ну садитесь, а то вы, чего доброго, взорветесь и взорвете меня.
— Положение «Гурзуфа» не так плохо, как вам кажется. Мы надеемся ликвидировать повреждения, — уверенно сказал капитан.
— Не говорите глупостей, капитан, — раздраженно прервал его англичанин, — выполняйте распоряжение Колинза и не губите людей. Через полчаса ваш корабль если не взорвется, то затонет.
Сергеев нахмурил брови и сжал зубы. Ну что объяснять этому англичанину? Сказать о том, что он сам боится оставаться на этом судне-вулкане, что ему рано умирать, что он боится за жизнь своих людей, с которыми плавает уже не один год и знает семьи многих из них, сказать, что ему самому хочется дать команду оставить судно, выполнить приказ Колинза и почувствовать себя в безопасности… Нет, он не сделает этого, он уверен, что теплоход можно еще спасти. «Гурзуф» должен быть спасен. Его долг бороться до последнего, и если он не сделает этого, то сам будет презирать себя всю жизнь. Ведь сейчас каждый грамм взрывчатки дороже золота, ее ждут наши бойцы там, на заснеженных полях, в холодных окопах, партизаны — в лесу, в тылу врага.
— Передайте командиру конвоя, что я не могу выполнить его распоряжение, так как не считаю «Гурзуф» в безнадежном состоянии. Мы постараемся его спасти.
— Я передам, но это безумие… Подумайте о ваших людях и их семьях…
— Я уже думал и запрещаю кому бы то ни было покидать судно, — твердо сказал Сергеев. Сказал и вдруг почувствовал, что путь к спасению отрезан бесповоротно. Тяжелым камнем легла на его плечи ответственность за принятое решение.
— Через пять минут контр-адмирал следует дальше. Это время еще в вашем распоряжении, капитан, — передал английский радист, появляясь на палубе.
Сергеев ничего не ответил и посмотрел на дым, выходящий из жилых надстроек.
«Может быть, действительно нужно было снять людей? Нет. Все сделано правильно».
Он послал третьего помощника к Корнееву узнать, как идет борьба с пламенем.
— Кое-где огонь подавили. Но горит еще здорово, Роман Николаевич, — доложил третий помощник, тяжело дыша.
— Вижу, что ваше решение окончательное, капитан. Желаю благополучия! — крикнул английский командир корвета. Заработали моторы, и корвет, поднимая за кормой высокий бурун, помчался в сторону от «Гурзуфа».
— С флагмана передают: «Следовать за мной!» — доложил сигнальщик.
— Хорошо, — отозвался Сергеев, рассматривая быстро удалявшиеся суда.
На мостик поднялся боцман.
— Подвели наконец пластырь, Роман Николаевич, Разрешите, я позвоню в машину, чтобы усилили откачку воды.
— Звоните, Пархоменко. Видите, конвой уходит, — проговорил капитан, указывая рукой на горизонт и испытывающе взглянув на боцмана.
— Уходит?.. В машине! Давайте донки на полную. Все, что можете! — закричал в телефонную трубку боцман. — Да, да. Завели. Уходит? Ну и нехай его уходит. Доберемся как-нибудь сами, Роман Николаевич. Ну, я побегу.
Капитан против воли улыбнулся. Пархоменко — «хитрый хохол», как его называли на судне, вечный скептик, отец многих «хлопцев» и муж «гарной жинки», жившей где-то на юге в маленьком собственном домике, — даже не подумал о том, какой страшной опасности подвергается он с уходом конвоя, не подумал о том, что можно бросить судно. Ему сейчас пробоину заделывать надо! Других мыслей наверное и нет. Все они такие — его команда. Вот на передней палубе Жора Иванов неистово месит цемент и кричит кому-то:
— Колька, давай пресной воды. Да поворачивайся, поворачивайся, тюлень!
Этот совсем еще мальчик…
Кажется, огненных языков, вылетавших из надстройки, стало меньше. Плохо, что повреждена радиостанции. «Гурзуф» без связи.
Сергеев выпрямился и поднял голову. Горизонт был чист. «Гурзуф» покачивался на внезапно появившейся зыби. Пошел мокрый снег.
— К лучшему, — подумал Роман Николаевич.
Конвой контр-адмирала Колинза пришел в Мурманск без дальнейших потерь, удачно использовав туманную погоду.
Колинз побрился, надел парадный мундир и съехал на берег для доклада члену Военного Совета.
— Должен вам сказать, сэр, — говорил контр-адмирал, сидя в глубоком кожаном кресле и выпуская клубы душистого сигарного дыма, — что рейс был на редкость тяжелым. У Медвежьего острова мы потеряли семь единиц, в том числе и советский теплоход «Гурзуф». Я считаю, что у нас недостаточно охранных судов, и буду настаивать на увеличении их количества.
— Вы не сумели спасти ни одного члена экипажа с «Гурзуфа», адмирал? — прервал его член Военного Совета, проницательно смотря на англичанина.
— Нот. Мы могли сиять их всех. Но капитан «Гурзуфа» Сергеев отказался сойти на корвет и запретил покидать судно команде. Теплоход был в безнадежном положении. Ничем не оправданный поступок.
— Насколько я понимаю, судно еще плавало, когда вы видели его в последний раз?
— Да, «Гурзуф» горел и с минуты на минуту должен был взорваться. Кроме того, у него значительная пробоина. Вот текст ответа на мое приказание. — Колинз положил на стол бланк.
— Вы уверены, что судно погибло, адмирал?
— Безусловно. Только чудо могло спасти его. Да и если допустить, что Сергееву удалось ликвидировать пожар, заделать пробоину, то как мог «Гурзуф» дойти без охранения, когда тот район кишит немецкими подводными лодками и самолетами? Исключено.
Член Военного Совета задумчиво курил.
— Хорошо. Я слушаю вас дальше, адмирал.
Доклад продолжался.
Через двое суток в Мурманск пришел «Гурзуф». У него начисто выгорели средние надстройки. Левый борт закрывал парусиновый пластырь. В некоторых местах бортовое железо имело выпучины.
Колинз сидел у себя в каюте, когда в дверь постучали.
— Войдите! — откликнулся он.
— Прошу извинить меня, сэр. В порт пришел «Гурзуф»… — проговорил адъютант, появляясь в дверях.
— Что? «Гурзуф»? Вы шутите, Джефри?
— Посмотрите в правый иллюминатор, сэр.
Контр-адмирал вскочил с кресла и прильнул к стеклу.