Грезы минувшей осени

Молчание. Затем глубокий вздох. Последовала непродолжительная пауза. Потом отбойные гудки.
Он встал, прижимая телефон к уху.
— Я очень далеко, милая. Я в Бильгя. Не волнуйся, уже выезжаю. — Он отложил аппарат и повернулся к женщине. — Видите, какая у меня ревнивая дама. К сожалению, я вынужден откланяться.
Приятель, тупо уставившись, не соображал, в чем дело. Женщина тоже была в растерянности.
— Я должен ехать, — повторил он, чмокая приятеля. Извини. И вы меня простите.
— Но ты ведь выпил, — зло бросил хозяин дачи вдогонку.
— Как-нибудь доеду.
— Подожди. — Он порылся в шкафу, достал какие-то то ли шарики, то ли таблетки. — Возьми. Сбивает любой запах. Если до метро «Азизбекова» остановят, скажи, что был у меня. Дальше не гарантирую.
— Спасибо.
Они спустились вниз молча. Уже усевшись в автомобиль, приятель не выдержал.
— Я тебя не узнаю.
— Я и сам себя не узнаю, — искренне признался он.
— Кто она такая?
Он трижды, в такт словам, постучал по баранке.
— Смысл дальнейшей жизни.
Приятель, что-то пытавшийся бурно возразить, как-то неожиданно сник, запнулся. Глаза его заметно погрустнели, и он отвернулся.
— У меня тоже было такое. — Это были не слова, а слезы.
— И что потом? — с интересом спросил он.
— Погибла в автокатастрофе.
— Прости. — Он вылез из машины, обнял товарища.
На мгновение он представил себе ЕЕ, погибшую в автомобильной катастрофе. ЕЕ, смысл его дальнейшей жизни, оторванный самой жизнью. Ручьем потекли слезы. Он резко оттолкнул приятеля. — Нет, нет, только не это.
— Что такое? — снова удивился дачник.
— Ничего, ничего. Все в порядке. Я поехал. На днях буду. Пока.
— Не гони, — предостерег товарищ, но он уже не слышал.
Выехав со двора, он проехал немного и остановился за углом. Закурил. ОНА не должна умирать раньше меня, подумал он. Ни в коем случае. Просто не вынесу. Пусть лучше оплачет меня.
Он постоял еще, послушал музыку, развеял мрачные мысли, затем уехал.
Вечером позвонил старый друг «какое несправедливое распределение».
— Буду минут через сорок, — возбужденно настаивал он. — Встречаемся у метро. Угощаю я.
Через час они уже сидели в шашлычной, куда прежде регулярно наведывались. По поведению, по движениям, по глазам, избегавшим встреч, он понял — что-то случилось. Кроме того, друг тридцатилетней давности редко выходил из дома вечером — жаловался на куриную слепоту.
— Ну, как твои дела? — спросил он. — На личном фронте?
— Нормально, как обычно.
— Давай выпьем, потом расскажу что-то интересное.
Выпили, закусили. Потом еще. Наконец, закурив, он начал.
— Твоя краля сегодня пригласила мою жену к себе и пожаловалась. Проходу, говорит, не дает. Куда ни иду, а он тут как тут. У меня семья, дети, муж, а он не хочет понимать. Вот так, дружище, уделал ты её своей любовью. Я же говорил тебе, предупреждал — забудь её. И не зря она мне не нравилась. Помнишь, я говорил, что она мне не нравится?
— Нет.
— А вот я помню. Неужели тебя, с большим жизненным опытом, не насторожил тот факт, что она очень уж хорошая? Везде для всех очень хорошая. Меня лично образцовые женщины всегда настораживали. Тебя не удивляет, что все ею довольны? Смотри, как она себя поставила. Никто о ней ничего дурного сказать не может. Умелая баба. Предусмотрительная. Расчетливая и трезвая. Может позволить себе все, но все сделает так искусно, что комар носа не подточит. И везде и все и всегда у неё хорошо. Образец, да и только.
Он выронил вилку, отодвинул тарелку, лихорадочно закурил тоже.
— Ты… ты… думай, что говоришь…
Однако друг был непреклонен.
— Как ты думаешь, — продолжал он громче, — для чего она предприняла омерзительный шаг? Не знаешь? А вот я знаю. Одним ударом не двух, а сразу несколько зайцев.
У него земля ушла из-под ног.
— Заяц первый, — распалялся друг. — Я ещё котируюсь. Да так, что под моими окнами поют серенады. Заяц второй — я очень честная женщина и все вокруг должны об этом знать. Заяц третий — ты нарушил ритм её будней. Видя тебя каждый день, она не может идти туда, к кому под служебным предлогом ходила раньше. Вначале, как женщине, ей были приятны твои признания. Признания в любви приятны даже проституткам, ведь они тоже женщины. И, наконец, заяц последний — ты стал козлом отпущения. Если она сегодня рассказала о тебе жене, то завтра, не исключено, расскажет мужу. В итоге ты, влюбленный дуралей, пострадаешь ни за что, а у неё повысится рейтинг. И все снова потечет по старому руслу. Пойми, ты ей очень мешал…
— Не верю, не верю, — вскричал он. За соседними столиками на них стали оборачиваться.
— Да не ори ты, — понизил голос друг. — Да кто она вообще? Что ты в ней нашел?
«Всякое было, но такое — никогда», — вспомнил он. ОНА имела в виду его отношение к НЕЙ. «Всякое было». Похоже, друг близок к истине.
— Ты ошеломил её чувством, большим, чистым чувством, но ей этого не надо, — горячо убеждал тот. — Был бы сдержанней, добился бы лучших результатов.
«Вот если бы Вы не приходили…» — как-то после паузы, глядя в окно автомобиля, раздумчиво произнесла ОНА. Черт возьми, неужели друг прав?
— Советую забыть её. Она очень опасная. И ничего в ней особенного нет. У тебя были намного лучше. Уж я-то знаю.
— Мне никто не нужен. И пошли все к такой-то матери. Точнее, не все, а именно ОНА одна. Блестящий мусор я, наверное, принял за чистое золото. Ты веришь, я никогда никому сотой части не говорил того, чего наговорил ЕЙ. Думал, она образец. Дышал ею. А она меня подставила.
— Образец моей жене не звонила бы. Ее тихий, дрожащий голос, внешняя скромность — всего лишь тактика коварной всезнайки. Повторяю, очень умелой всезнайки. Она может натворить что угодно, а сама, чистенькая, останется в стороне. Разве может симпатичная женщина сорока лет оставаться, как ты всегда о ней говорил, целомудренной? Да никогда в жизни. Не поверю. Я где-то читал — девяносто шесть процентов женщин — духовные проститутки. А это хуже, чем проститутки обычные. Ты со мной согласен?
— Мне всегда казалось, что она из очень редкой категории женщин, грустно заявил он, невольно подчиняясь энергии старого приятеля.
— Из четырех процентов? — ехидно иронизировал друг.
— Ты думаешь, она обыкновенная, из тех, каких полно на улице? — Он это спросил настолько упавшим голосом, что другу стало совестно.
— Ну, я не утверждаю, — уклонился тот. — Если замужняя женщина регулярно встречается с одним и тем же, то она не проститутка. Значит, она его любит.
Он выпил водки и, абсолютно не притронувшись к еде, потянулся за сигаретой.
— А я сегодня ездил за город, договорился, — горько прошептал он.
— О чем?
— О шубе. Я очень хотел сделать ей приятное…
— Молодец. — Друг закурил и, выпуская клубы дыма, язвительно заметил. — Ты её сначала одень, а потом сам же проводи к другому.
— Я не хочу верить, — умоляюще всхлипнул он. — Не могу. И не хочу.
— В любом случае, сегодняшний её шаг говорит только об одном, только об одном — она не желает общения с тобой. Не желает, это мягко. Посылает на три буквы.
— И что ты прикажешь мне делать? Я не могу мыслить, я просто потерял голову.
Приятель с удовольствием отпил минеральной воды и уставился в одну точку.
— Давай так, — после паузы предложил он. — Подождем дней десять, если она порядочная, обязательно позвонит и извинится. Если не позвонит, значит…
Три последующих дня прошли в полной растерянности, в исключающих друг друга противоречиях. Он сильно нервничал, потерял аппетит. Регулярно не высыпался. Как результат нестабильного образа жизни, стала напоминать о себе язва желудка. Работа не шла. Постепенно стали высыхать источники, поддерживающие его материально.
Он переживал. Он никак не мог понять — почему ОНА так поступила? Почему ОНА его предала? За что? Взвешивая все «за» и «против», он решил, что ОНА отчаялась вконец. Он ЕЕ обезоружил чувством, загнал в тупик, из которого только один выход. А выход из тупика это его вход. Загнанная в угол его нежностью, ОНА отважилась на явную глупость, твердо рассчитывая на ответные меры. В данном случае ЕЕ вовсе не интересовали меры. Лишь бы сейчас, лишь бы сегодня поставить неприятный заслон между им и ЕЮ. Только бы избавиться от надвигающейся катастрофы безумной любви, которая рано или поздно сломает две судьбы.