Кавалер Сен-Жюст
Трудно было ему с Филиппом. Тот был предупредителен, заглядывал в глаза и… ждал. Беспрестанно ловя эти выжидающие взгляды, Антуан хотел крикнуть: «Ну чего ты так стараешься? Неужели не понимаешь?» Но он пересиливал себя и держался ровно, стремясь не оставаться с Филиппом наедине.
Однажды Леба прибежал в каком-то восторженном настроении.
— На, возьми, — он протянул нераспечатанное письмо. — Анриетта адресует тебе и мне… Прочти же скорее!..
Сен-Жюст вскрыл письмо, быстро пробежал его и вернул Филиппу:
— Ты ошибся, или ошиблась писавшая: здесь ничего нет для меня.
Филипп съежился, взял письмо и тихо вышел.
Сен-Жюст понял все: очевидно, друг его, ежедневно строчивший жене, настоял, чтобы Анриетта первой попыталась восстановить отношения. Гордая девушка сдалась, но лишь наполовину: она согласилась адресовать письмо им двоим, но не смогла выжать из себя ни слова, обращенного к неверному жениху…
Декрет Конвента от 17 плювиоза, отдававший командование Северной армией Пишегрю, одновременно назначал комиссарами при нем депутатов Шудье и Ришара. Эти двое, последовав за Пишегрю в Лилль, занялись левым флангом армии, находившимся в Приморской Фландрии. Поскольку Сен-Жюст и Леба находились на правом фланге вдоль линии Камбре — Ландреси — Мобеж, им приходилось согласовывать свои действия с Шудье и Ришаром, что оказалось делом нелегким. Дантонист Шудье, ставленник Карно, считавшего операции в Приморской Фландрии решающими для всего фронта, постоянно притормаживал решительные меры Сен-Жюста и протестовал против его дисциплинарных акций.
Впрочем, и сам Карно, несмотря на свою спесь, понял сложность положения. В письме от имени Комитета он постарался сгладить острые углы и пообещал резервы: «Скажите Пишегрю, что через несколько дней в Бельгию прибудет Журдан с 25 или 30 тысячами бойцов…»
Журдан… Это имя Сен-Жюст прочитал не без удовольствия. И дело не только в том, что генерал был ему симпатичен и вызывал доверие; особенно приятным казалось, что о Журдане писал именно Карно, чем ставил крест на старой истории, при воспоминании о которой Сен-Жюст всегда испытывал удовольствие.
Начало истории уходило в прошлые осень и зиму. Блестящая победа при Ваттиньи, одержанная благодаря стратегии Карно и бесстрашию Журдана, не сблизила победителей: Карно не любил самонадеянных военачальников, ему показалось, что Журдан пренебрегает его приказами…
Сен-Жюст видел в Журдане блестящего полководца и не верил в его неповиновение. Не имея возможности сразу побороть сопротивление пяти децимвиров, подписавших приказ о его смещении и аресте, Сен-Жюст… спрятал Журдана! Понимая, что главное — выиграть время, он поместил генерала на квартире одного из своих друзей, а сам продолжал борьбу в Комитете за его спасение. 30 нивоза он одержал полупобеду: министр подписал приказ о высылке Журдана в Лимож. И вот сегодня победа становилась полной: Журдан был не только восстановлен в должности, не только командовал частями Мозельской армии, но именно эти части направлялись к Сен-Жюсту и Леба! Отныне Сен-Жюст мог располагать теми двумя полководцами, которым симпатизировал и верил: Пишегрю и Журданом.
Впрочем, Журдан был далеко, а с Пишегрю все складывалось иначе, нежели хотел Сен-Жюст. Этот эльзасский неудачник, назначенный командующим Северной армией благодаря Сен-Жюсту, ныне руководил военными операциями от Самбры до моря. На деле, однако, он не только не мог ими руководить, но даже не был в состоянии контролировать их; из своей главной квартиры в Лилле он едва управлялся с Приморской Фландрией, передоверив остальное другим генералам. Жерминальское наступление Кобурга, вбившее клин между Самброй и Шельдой, окончательно отрезало главнокомандующего от центра и правого фланга его армий. Все это ставило народных представителей в весьма трудные условия. Карно в Париже и Пишегрю в Лилле были слишком далеки от угрожаемых районов фронта; их распоряжения часто противоречили одно другому, были невыполнимы. Сен-Жюсту и Леба приходилось самим подбирать командный состав, намечать боевые операции и руководить их проведением.
Основа стратегического плана была ясна. Нужно было свести к минимуму последствия удара Кобурга, обеспечить плацдарм для контрнаступления и выйти на Брюссель. С этим предложением, выдвинутым Сен-Жюстом в ночь на 16 флореаля на военном совете в Камбре, были согласны все. Но дальше начинались разногласия. Автор плана считал, что главный удар должен быть нанесен на Самбре правым крылом республиканских армий; Пишегрю и его штаб, верные стратегии Карно, выдвигали на первое место левый фланг, полагая, что его действия определят победу. После горячих споров пришли к компромиссу. Было решено развивать наступление по всему фронту таким образом, чтобы начали оба фланга: левый — двигаясь на Ипр и Турне, правый — на Моне и Бинш; затем центр республиканских войск мог бы выйти на Като и Ле-Кенуа и легко овладеть этими пунктами, поскольку противник, боясь окружения, сам бы их покинул; это и обеспечило бы последующее общее движение войск на Брюссель.
План был хорош, но к концу совещания Сен-Жюст, уставший от бессонной ночи, допустил серьезный промах, которого долго не мог себе простить: при решении вопроса о численности каждой из ударных групп он пошел на поводу у Пишегрю. Главнокомандующий, исходя из предпосылки (оказавшейся неверной), что против него расположены основные силы врага, увеличил левый фланг до 80 тысяч бойцов; правый же фланг, которому предстояло действовать на Самбре, состоял из осколков Северной и Арденнской армий, в сумме едва насчитывавших 50 тысяч. Правда, его должны были усилить 30 тысяч бойцов Журдана, но время их прибытия продолжало оставаться неизвестным. Сен-Жюст не учел всего этого, и начались его неудачи на Самбре.
Нет, никогда еще в жизни он не испытывал подобных неудач. Между 21 флореаля и 15 прериаля правый фланг республиканских сил, сгруппировавшийся в районе Ханта и Туена, трижды переходил Самбру, трижды пытался укрепиться на левом ее берегу и трижды, отбрасываемый противником, возвращался на исходные рубежи.
Тщетно по приказу Сен-Жюста левый берег был выжжен дотла. Тщетно грозил он расстрелом за трусость и нерадивость. Тщетно производил перемещения в командовании, ставя во главе наступающих то Дежардена, то Шарбонье, то снова Дежардена.
Оставалось дожидаться Журдана. Но как раз накануне прибытия Журдана он получил это письмо…
Письмо было датировано 6 прериаля и подписано Робеспьером, Приером, Карно, Бийо-Варенном и Барером, но автором его явно был Максимильен: Сен-Жюст узнал его стиль и почерк.
В целом письмо было странным и непонятным. При чем здесь «толпы, желающие запастись маслом»? И что это за «повторяющиеся попытки покушений на членов Комитета»? И почему, наконец, присутствие Сен-Жюста в Париже столь необходимо, что его срывают с театра войны сейчас, в самый ответственный момент?.. Антуан знал — об этом твердили все газеты, — что 18 флореаля Неподкупный произнес в Конвенте речь о новой религии, на которую возлагал большие надежды. Значит, надежды не оправдались? Значит, прав был он, Сен-Жюст?..
Конечно, покидать Северный фронт сейчас, накануне решающих событий, крайне не хотелось. Тем не менее, понимая, что ослушаться воли Комитета нельзя, в надеясь, что на днях сюда прибудет Журдан, Сен-Жюст быстро собрался и вместе с Леба отправился в путь. В Париж он прибыл 12 прериаля.
29
Забежав домой, он тут же ринулся в Бюро полиции. Не отвечая на недоуменный вопрос Лежена, он взял его под руку.
— Ну рассказывай, что стряслось и почему я так нужен.
— Скоро придет Робеспьер… — начал было Лежен.
— Я спрашиваю не Робеспьера, а тебя.
Когда старый приятель говорил таким тоном, ему не следовало перечить. Лежен знал это и начал сбивчиво рассказывать. Положение в Париже оставалось тяжелым, мяса и масла не хватало, — строгая нормировка не решила проблемы. Речь Робеспьера 18 флореаля была восторженно принята Конвентом, но не успокоила народ. Упорно твердили о подготовке общего мятежа в тюрьмах.
