За что сражались советские люди. «Русский НЕ должен умереть»

На Восточном фронте операции на окружение так же продемонстрировали свою выдающуюся эффективность. Котлы под Белостоком, Киевом, Вязьмой стали для Красной армии страшными катастрофами, поставившими нашу страну на грань выживания. Для немцев они стали доказательством непобедимости вермахта.
Впрочем, германское командование сразу отметило одну особенность, отличавшую «кессельшлахт» в России от такой же операции на Западе.
Если на Западе попавшие в окружение части противника немедленно сдавались, то на Восточном фронте они продолжали упорное, хотя и зачастую бессмысленное сопротивление.
«Мы не наблюдали массовой капитуляции, – писал в отчете генерал Герман Гейер, чей 9-й армейский корпус участвовал в создании и ликвидации Белостокского котла. – Однако число пленных было огромно. До 9 июля IX корпус захватил более 50000 русских – несмотря на то, что в некоторых случаях они сражались весьма мужественно и ожесточенно…» Через несколько абзацев генерал вновь вернулся к столь поразившему его факту: «Все русские отряды, от границы до Минска не капитулировали, но были рассеяны и уничтожены»174.
В Прибалтике советские войска также не стремились сдаваться в плен. «Пленных было мало! – восклицает летописец группы армий «Север» Вернер Хаупт. – Крупные соединения в стороне от дорог отходили в полном боевом порядке»175.
В ОКХ шли срочные донесения:
«Если на Западе и в польской компании окруженные силы противника с окончанием боев в основном почти добровольно сдавались в плен на 100 %, здесь это будет происходить совершенно иначе. Очень большой процент русских укрылся в больших, частично не прочесанных районах, в лесах, полях, болотах и т. д., русские в основном уклоняются от плена»176.
«Уже сражения июня 1941 г. показали нам, что представляет собой новая советская армия, – вспоминал генерал Блюментрит, начальник штаба 4-й армии, наступавшей в Белоруссии. – Мы теряли в боях до пятидесяти процентов личного состава. Пограничники и женщины защищали старую крепость в Бресте свыше недели, сражаясь до последнего предела, несмотря на обстрел наших самых тяжелых орудий и бомбежек с воздуха. Наши войска скоро узнали, что значит сражаться против русских…»177
«Часто случалось, – рассказывал генерал фон Манштейн, командующий 56-го танкового корпуса, – что советские солдаты поднимали руки, чтобы показать, что они сдаются нам в плен, а после того, как наши пехотинцы подходили к ним, они вновь прибегали к оружию; или раненый симулировал смерть, а потом с тыла стрелял в наших солдат»178.
«Следует отметить упорство отдельных русских соединений в бою, – не без удивления писал 24 июня в дневнике начальник генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Гальдер. – Имели место случаи, когда гарнизоны дотов взрывали себя вместе с дотами, не желая сдаваться в плен»179. Через пять дней Гальдер поправляет сам себя: это не отдельные случаи. «Сведения с фронта подтверждают, что русские всюду сражаются до последнего человека… Бросается в глаза, что при захвате артиллерийских батарей и т. п. в плен сдаются немногие. Часть русских сражается, пока их не убьют, другие бегут, сбрасывают с себя форменное обмундирование и пытаются выйти из окружения под видом крестьян»180.
4 июля новая запись:
«Бои с русскими носят исключительно упорный характер. Захвачено лишь незначительное количество пленных»181.
Через месяц боев Гальдер записывает окончательный и крайне неприятный для германского командования вывод, сделанный фельдмаршалом Браухичем:
«Своеобразие страны и своеобразие характера русских придает компании особую специфику. Первый серьезный противник»182.
К тому же выводу приходит и командование группы армий «Юг»: «Силы, которые нам противостоят, являются по большей части решительной массой, которая в упорстве ведения войны представляет собой нечто совершенно новое по сравнению с нашими бывшими противниками. Мы вынуждены признать, что Красная армия является очень серьезным противником… Русская пехота проявила неслыханное упорство прежде всего в обороне стационарных укрепленных сооружений. Даже в случае падения всех соседних сооружений некоторые доты, призываемые сдаться, держались до последнего человека»183.
Министр пропаганды Геббельс, перед началом вторжения считавший, что «большевизм рухнет как карточный домик», уже 2 июля записывает в дневнике: «На Восточном фронте боевые действия продолжаются. Усиленное и отчаянное сопротивление противника… У противника много убитых, мало раненых и пленных… В общем, происходят очень тяжелые бои. О «прогулке» не может быть и речи. Красный режим мобилизовал народ. К этому прибавляется еще и баснословное упрямство русских. Наши солдаты еле справляются. Но до сих пор все идет по плану. Положение не критическое, но серьезное и требует всех усилий»184.
Однако упорное сопротивление советских солдат хоть и стало неприятной неожиданностью, но на исход окружения повлиять не могло. Общевойсковые армии, следовавшие за танкистами, выстраивали внутреннее кольцо и рассекали оказавшиеся в «котле» советские части до тех пор, пока те не теряли управление. Некогда вполне боеспособные подразделения Красной армии распадались на мелкие группы, каждая из которых спасалась самостоятельно – и тогда захватить тысячи и десятки тысяч пленных не составляло особого труда.
Тем более что в первый месяц войны ни бойцы РККА, ни их командиры, ни даже руководство страны (как мы увидим впоследствии) не видело ничего особенно зазорного в сдаче в плен. Войны без пленных не бывает – такова жизнь!
…Жарким августом сорок первого за сотни километров к востоку от наступающих германских войск по бескрайней Волге неторопливо поднимался пароход. Знойное солнце ползло по безоблачному небу, от воды тянуло прохладой, а на верхней палубе толпилась, рассматривая окрестности, молодежь. Девчонки пересмеивались, парни рассказывали небылицы, и все до одного верили, что за этим прекрасным и солнечным днем наступит другой, такой же прекрасный и солнечный. Далеко-далеко, на западных границах страны, шла война – но все до одного были уверены в том, что она вот-вот закончится, и непобедимая Красная армия, выгнав фашистов с родной земли, пойдет дальше и дальше – до самого черного Берлина. Парни направлялись в часть, девчонки – на курсы радиотелефонистов; немногие из них дожили до победного мая сорок пятого.
На стоянке в Казани борт о борт к пароходу прицепили баржу. На барже ехали они – в непривычной форме, не разумеющие по-русски. Пленные немцы.
«Пришибленные, подавленные, а рядом весело гудим мы, молодежь, уверенная, что колесо войны вот-вот повернется в другую сторону, – вспоминал о той первой встрече с врагом новобранец Юрий Глазунов. – Это позже мы их, немцев, возненавидели за все, что они сотворили на нашей земле. А тогда – делились с ними папиросами, чем-то угощали из жалости, а они приходили к нам за кипятком. Для нас пленные были выбывшими из игры»185.
Эта фраза – «для нас пленные были выбывшими из игры» – по-видимому, является лучшей характеристикой советского отношения к проблеме плена в первые месяцы войны. Поэтому, когда положение становилось по-настоящему безысходным, многие красноармейцы все же предпочитали плен смерти – тем более, чтов немцах еще видели братьев по классу, которые вот-вот обратят штыки против фашистского режима.
Бойцы Красной армии еще не знали, что для германских войск, продвигавшихся все дальше на восток, пленные не были «вышедшими из игры», что в этой войне слова «плен» и «смерть» становятся синонимами.
Для одних – раньше, для других – позже.